Но этого вполне хватило Фриссону, который успел сунуть мне пергамент с новым стишком. Я мигом пробежал стихотворение глазами и прочел вслух:
Тебя и так немного было,
Теперь и вовсе мало стало,
Не уходи! - я заклинаю,
Покуда солнышко не встало!
На некоторое время мы вздохнули. Кусочки Анжелики с потрясающей быстротой начали склеиваться, она почти превратилась в единое целое. Да... Фриссон, пожалуй, сам не знал, на что был способен. Целостность девушки восстановилась настолько, что она очнулась от наркотического сна и начала испуганно оглядываться.
Я понял: медлить нельзя ни секунды, и...
Вот кто-то взял и развалился...
Неужто милая моя?
Смотри, кто с горочки спустился!
Ведь это ж я, любовь твоя!
О, не разваливайся тот,
К кому любовь сама идет!
Я, конечно, немного погрешил против правды. Но с другой стороны - я нисколько не сомневался, что некий возлюбленный когда-нибудь к Анжелике непременно придет, и она его обязательно узнает. А соврал я или нет - не важно, потому что Анжелика снова стала почти что целая, а Фриссон отыскал еще один кусок пергамента и вручил мне. Не скажу, чтобы от этого произведения я пришел в невыразимый восторг, но все же прочел его:
Когда кто с кем серьезно дружит,
То он обязан понимать:
Коль узы ты не свяжешь туже,
Те узы можно разорвать.
Во имя дружбы и любви
Сдержи себя и уз не рви!
Сработало! Даже лучше, чем нужно! Кусочки Анжелики с такой скоростью начали собираться, что мне даже показалось: я слышу, как они стукаются один о другой.
Но вот напасть: девушка снова начала распадаться, и притом так же быстро. Вражеский чародей наверняка вложил в последнее заклинание все свои силы. Я был потрясен. Я начал физически ощущать, как воздух давит на меня все сильнее и сильнее. Я был мухой, пойманной в паучью сеть. У меня мелькнула мысль: не так ли чувствует себя электромагнит, когда рывком резко поднимают напряжение? И еще... меня словно кто-то толкал - словно чужое силовое поле боролось с моим собственным. А это на что похоже? Может, так себя чувствует электрон в транзисторе?
Паутина невидимой магической силы пронизывала меня все более отчетливо. Чужое поле пересиливает мое, стараясь разорвать Анжелику на части. Разум мой помутился. Мне казалось, будто меня самого тянут к себе два могучих двигателя. Два великана сражаются в перетягивании каната, и канат этот - я. Мелькнула паническая мысль: призрак Анжелики способен исчезнуть для меня (правда, Жильбер и Фриссон, наверное, будут по-прежнему видеть некое его подобие) только из-за этого моего нахождения меж двух, так сказать, огней.
В отчаянии я выкрикнул первое пришедшее на память стихотворение:
Как страшно сердце истомилось,
Как истончился образ твой!
Ну, окажи такую милость,
Не уходи, побудь со мной!
Обрывки Анжелики снова потянулись друг к дружке, вот они ближе, ближе... Я еще и опомниться не успел, а Фриссон уже вложил мне в руку свеженакарябанный стишок. Я прочел, даже не задумываясь:
Не раз, не два
Тут говорится.
На части хва-
Тит рвать девицу.
Своею же-
Лчью захлебнешься!
Дрожишь уже?
Сейчас загнешься!
Вдруг послышалось вполне явственное злобное шипение, что-то взметнулось и заставило нас упасть ничком на землю. Голова кружилась, но я тут же вскочил и обнаружил, что напряжение пропало. Два могущественных источника энергии вроде бы отключились, а Анжелика зарыдала и бросилась ко мне на шею, обняла, прижалась. Она плакала и плакала от страха и изнеможения.
Я непроизвольно обнял ее, стараясь не очень сильно прижимать к себе, и принялся бормотать какие-то успокоительные слова. На самом деле я был не в том состоянии, чтобы как следует оценить прикосновение к призрачной девушке. Что-то такое было - какое-то покалывание, что ли, но я предпочел об этом не думать. Глянув сквозь прозрачную голову Анжелики на Фриссона, я выдохнул:
- Спасибо.
Фриссон только кивнул. А глаза его сверкали, между прочим, сверкали так, что мне стало зябко. Но тут Анжелика заговорила, правда, совершенно неразборчиво. Я сказал ей:
- Не бойся, теперь все хорошо, тебе ничто не грозит. Все будет хорошо. (Мне бы еще самому в это верить - совсем бы славно было.)
- О, да, - всхлипнула она, - но как же это было ужасно! Эти прикосновения - я просто чувствовала, как они пачкают меня!
- Верно, - согласился я. - Колдовство тут у вас совершенно бесчестное.
Сквозь голову Анжелики мне был виден Жильбер. Он стоял перед Уныликом, и вид у него был просто-таки разъяренный. Наверняка из-за того, что ему не удалось принять личное участие в сражении с силами Зла.
- С каким, интересно, колдуном мы сражались? - спросил я у сквайра.
- Не с кем иным, как с самой королевой Сюэтэ, - ответил за него Фриссон. - Без сомнения, она чувствует себя оскорбленной. Еще бы - дама избегла ее плена! А теперь и вы одолели ее чары.
- Понятно, - кивнул я. - Она собиралась сделать из Анжелики еще одну рабыню-привидение. Сюэтэ никак не может себе простить, что утратила девушку в последний миг.
- И ее утратила, и всех остальных, похоже, вынуждена отдать Царству Небесному, - заверил меня Жильбер. - А из-за этого ее бароны станут относиться к ней с куда меньшим почтением. Кое-кто из них может даже отважиться восстать против королевы с оружием в руках и попытаться захватить престол. Защищая девушку, мы ослабляем позиции королевы, господин Савл.
- И следовательно, вынуждаем Сюэтэ защищаться. Иначе ей грозит бунт.
- А чтобы этот бунт предотвратить, королева должна убить тебя, - подытожил Жильбер.
Анжелика в ужасе отшатнулась от меня.
- О, тогда я должна тебя покинуть: ведь защищая меня, ты все равно что меченый!
Душа у меня ушла в пятки, но я все же собрался с духом и ответил:
- Не беспокойся. Я уже давно меченый. - А чтоб самому не задумываться над тем, насколько же давно, я обернулся к Фриссону и сказал: - Честное слово, ты мне здорово помог.
- Так я помог? - обрадовался поэт. - Я правда помог?
- Просто фантастически, - заверил я его. Честно говоря, эти слова похвалы я произносил если не с трепетом, то с тревогой. В мыслях у меня было одно: можно ли считать Фриссона секретным оружием?
Глядя на него, вопросов не возникало - можно. Глаза поэта радостно сверкали, и вообще вид у него был такой, будто его только что вынули из могилы и оживили.
- Похоже, - объявил Фриссон, - я нашел свое призвание.
А я понимал, что пока мы легко отделались, но это далеко не конец. Да, Сюэтэ проиграла в последней перестрелке, но она непременно вернется, чтобы продолжить бой. Ведь мы не прикончили ее - мы от нее только на время избавились, отшвырнули куда-то - может быть, в ее цитадель. Сюэтэ не производила на меня впечатления человека, который привык легко сдаваться. Учитывая тот факт, что она продала свою душу и обещала своему боссу жертву, она просто-таки не могла сдаться - в противном случае ей бы грозил адский огонь до скончания веков. То есть до самого что ни на есть скончания веков.
Из-за этого мне было здорово не по себе. Я гадал, какую чертовщину она выкинет против меня в следующий раз. В конце концов, Сюэтэ теперь знала мое слабое место. Я поглядел на это самое "слабое место", но Анжелика сейчас была видна, как кусочек марева в жаркий день. Правда, это не помешает Сюэтэ разыскать ее. Я поклялся не спускать глаз с девушки.
Часа через три после полудня мы подошли к деревушке, некогда знававшей лучшие времена. Соломенные крыши на домиках прогнили и провалились, со стен облупилась штукатурка, обнажив дранку. На улицах валялся мусор и отбросы - словно бы местные жители так переутомились, что у них не хватало сил дотащить всю эту дрянь до компостных ям. Да и сами аборигены были какие-то оборванные и изнуренные, будто бы на их плечах лежал - ни много ни мало - весь свет. Они бросали на нас быстрые и любопытные взгляды и тут же отводили глаза, торопясь убраться подальше. Минут через пять мы шагали по улице, на которой не было ни души - ушли даже собаки и свиньи, которым, по идее, вполне резонно было бы ковыряться в кучах отбросов.
А жаль - одну я бы купил, чтобы потом зажарить. Ну, то есть вы поняли, конечно, свинью, а не собаку. Я жутко проголодался. А уж стоило мне подумать о том, как голоден наш Унылик, так просто мурашки по спине бежали. Но вот я приметил домик, который был побольше соседских. Над его входной дверью торчал шест, а к шесту был привязан пучок не то сорго, не то проса. Он был совсем сухой, и им запросто можно было бы мести пол. Но все-таки это был некий "кустик", а стало быть, в доме располагалась таверна.
- Давайте поглядим, нельзя ли тут поесть, - предложил я и свернул к таверне.
- Если и можно, то я не уверен, что вот этим прокормишься, - съязвил Фриссон, бросив желчный взгляд на веник-вывеску.
Однако Унылик ускорил шаг и взревел:
- Еда!
Фриссону ничего не оставалось делать, как только признать, что мысль заглянуть в таверну недурна. По меньшей мере все вошли следом за мной, в том числе и Жильбер. Анжелика, войдя в полумрак таверны, так засветилась, что тут же отступила, пробормотав:
- Уйду, а то напугаю хозяина.
Мы расселись вокруг столика. Тихо, как в могиле. Я нервно ждал, поглядывая на своих спутников. Жильбер ерзал на стуле, Унылик ронял слюни. Наконец терпение мое иссякло, и я крикнул:
- Эй, хозяин!
На мой зов явился мужчина, некогда бывший толстяком. Теперь же фартук на нем просто болтался.
- Какого че... - хмуро начал хозяин, но, увидев Унылика, жутко побледнел.
А тролль как заревет:
- Жр-р-р-рать!
- Н-н-но... еды у меня нету, - запинаясь, выдавил хозяин. - Ну то есть, может, есть маленько, но только и хватит, чтобы мне, да жене, да детишкам худо-бедно прокормиться. А все остальное бейлиф королевы отбирает!
Несколько мгновений я сидел, не шевелясь, потом заставил себя расслабиться и проговорил:
- Но тогда выходит, что налоги у вас очень высокие.
- Налоги? При чем здесь налоги? Да у нас просто-напросто все отбирают. Оставляют лишь жалкие крохи, чтобы мы с голоду не перемерли, да еще маленько, чтоб было что на будущий год засеять. Вот и все! И каждый раз отбирают все больше. Ведь я уже два года не могу собрать хмеля, чтобы пивка сварить! У нас крошечный огородик, с него и кормимся. Да и то кое-как, ведь три пятых овощей уходит королеве, а нам-то всего две пятых остается!
Мне вдруг стало ужасно жалко беднягу. Но Унылик начал угрожающе рычать, а Жильбер встал, вынув меч из ножен, и объявил:
- Если это так, то мой долг сквайра велит мне... И в это мгновение с треском распахнулась дверь. То есть даже не распахнулась - нет, она упала вовнутрь, и в таверну ввалилось с десяток дюжих молодцов в стальных шлемах и кожаных камзолах. Они размахивали алебардами и орали:
- Наружу! Все выходите на улицу! Все до одного на площадь!
- Эт-то еще что такое? - возопил один из них, завидев Жильбера с мечом. - Ты собирался драться с людьми бейлифа королевы? А ну, Байнер, прикончи его!
Но тут на ноги поднялся Унылик и оглушительно взревел.
С секунду солдаты ошарашенно смотрели на него. А потом ломанулись к выходу, толкая друг дружку.
- Это нездешние! Они пришли ко мне без спросу! - верещал хозяин, увязавшись за солдатами. - Я им говорю: нету у меня еды, а они...
Его причитания привели только к тому, что главный громила рассвирепел и гаркнул:
- А ну, заткни глотку! Странники нам ни к чему - нам ведено только местных привести! Так что топай да помалкивай!
И он поторопился выйти, а за ним выскочили солдаты, окружившие трактирщика и заодно нас с Фриссоном.
Поэта стиснули со всех сторон, и он спросил у меня сдавленным шопотом:
- Господин Савл, а зачем это мы пошли с солдатами?
- Просто мне любопытно, - шепотом отозвался я. - Но меня-то могут сразу распознать - одет я не по-здешнему. Тогда, наверное, прогонят. Если так выйдет, ты побудь там, а потом возвращайся и мне все расскажешь.
- Если получится... - прошипел Фриссон и затравленно оглянулся.
Вот ведь потеха! Да ведь Фриссон тут, может быть, самая опасная персона, а как напуган! Не без труда, конечно, но все же мне удалось унять свой непобедимый сарказм.
