Астольф обмер, вытаращась на Малинго. Тот в ответ только улыбнулся с отменной вежливостью.
Свирепея, Астольф схватил со стены меч и замахнулся. Но Малинго выставил вперед палец и что-то пропел на своем колдовском наречии. В ту же секунду меч принялся корчиться, извиваться и, выпав из рук Астольфа, поднялся на хвосте, разинув змеиную пасть прямо перед лицом короля. Тот заледенел от ужаса, неотрывно глядя в глаза удаву, потом, оттолкнув его, крикнул:
- Забирай своего гада, мерзкая жаба! Стража, ко мне!
И, бросившись на колдуна, вцепился ему в горло.
- Помоги мне, чужеземец! - с удивлением услышал Мэт. - Уничтожь этого грязного колдуна, и тогда к тебе перейдет все его богатство и власть!
Пальцы короля сомкнулись на шее Малинго, как челюсти резальной машины. Он сбил противника с ног и душил его уже на полу.
- Помоги же мне, кому говорят! Даже черная магия не одолеет двоих сразу. Побей его заклинания своими, а я придушу его!
Глаза Мэта перебегали с короля на Малинго, но он решил придерживаться старого армейского правила: "Не суйся в добровольцы".
Малинго, с налившимся кровью лицом, тем не менее выписывал в воздухе руками сложные арабески и беззвучно шевелил губами. Трое стражников суетились вокруг него, пытаясь удержать за руки. И только один Мэт заметил, что удав, лежащий у ног колдуна, вытягивается, распрямляется, наливается силой. Неожиданным рывком он отбросил в сторону тех, кто нападал на его хозяина, и петлей обвился вокруг королевской шеи.
У Астольфа от ужаса глаза вылезли на лоб, и он издал жалобный стон. Он отпустил Малинго и схватился за живой канат, грозящий задушить его. Отскочив на шаг, Малинго наставил растопыренные пальцы на стражников, выпалил свою тарабарщину - и кожа на их телах стала лопаться, превращаясь в открытые, на глазах загнивающие раны. Несчастные заголосили.
Но Малинго не медлил. Обернувшись к королю, пытавшемуся побороть удава, он простер руки и произнес что-то на высоких, пронзительных нотах. Потом сделал движение пальцами, словно туго натягивая невидимую нить, - и короля не стало!
Малинго медленно опустил глаза. Мэт последовал его примеру: у ног колдуна сидела вялая жаба с шелудивой шкуркой.
Она поморгала, затравленно озираясь, и заметила удава.
Удав неспешно выдвинул вперед голову и замер, приглядываясь к жабе. Потом медленно разверз пасть.
Жаба отчаянно пискнула и, повернувшись, заплюхала прочь - мелкими, вялыми скачками.
Колдун наступил на нее ногой, удерживая на месте. Жаба трепыхалась у него под каблуком, а Малинго тем временем щелкнул пальцами, и глаза удава обратились к нему, как бы ожидая приказаний. Колдун пропел короткую фразу и взмахнул рукой. Удав застыл, глаза и шкура быстро выцвели, тело стало плоским - и на пол лег гигантский кривой меч.
Панические стоны донеслись из угла, где стояли стражники. Мэт глянул туда и в ужасе отвел глаза. Те трое, что пришли на помощь королю, на глазах у всех превращались в кучу гнилых отбросов, прикрытых лохмотьями бывших ливрей. Мэт наскоро произнес свое заклинание от тошноты.
Оставшиеся в живых стражники онемели и притихли от этого зрелища.
- Так-то вот, - раздался голос Малинго. - Такова участь дураков. А дураком я называю того, кто проявляет верность королю в присутствии колдуна. Зарубите себе на носу, достопочтенные стражники, и передайте своим товарищам. Ваша осторожность спасла вам жизнь сегодня - может спасти и в будущем.
Он молча и пристально посмотрел на устрашенных солдат. Отрывая взгляд от груды гниющих останков, они переводили его на колдуна и тут же опускали глаза.
- Хватит с вас! - произнес наконец Малинго. - Вы увидели и запомните. Прочь!
Стражники заторопились к двери, едва удерживаясь, чтобы не броситься бежать. Но последний остановился в нерешительности.
- Господин Малинго, ваше королевское величество...
- Что я сказал про тех, кто отдает свою верность королям? - оборвал его Малинго, и солдат вылетел за дверь.
В лучах закатного солнца, проникающего сквозь окна, Малинго невозмутимо стоял, простирая вперед руку, все еще придавливая ногой жабу.
Он убрал ногу неспешным движением и издевательски заговорил:
- Ну так как же, ваше величество? Вы чуть не лопнули от спеси. Теперь-то вы видите истинные размеры вашей душонки?
Часто моргая, жаба в неописуемом ужасе глядела на него.
Малинго неторопливо кивнул.
- Ты их видишь, Астольф. И уже никогда, надо думать, не посмеешь назвать меня жабой.
Он обошел вокруг маленькой гадкой твари, неподвижно следящей за каждым его жестом.
- Увы, - сказал он с нескрываемым сожалением, я должен оставить тебе жизнь. Жаба затрепыхалась от счастья.
- Да, Астольф, - продолжал колдун, - ты был на волосок от гибели. Горячая кровь чуть не затмила во мне холодный рассудок. Я чуть было не дал себе волю. Но где, скажи, найти мне другого отпрыска знатного рода, который сравнился бы с тобой по глупости и алчности? А без отпрыска знатной фамилии никуда не деться. Эти дурацкие аристократы так устроены - подавай им голубую кровь. Как будто без этого нельзя править королевством. На корону, видите ли, может претендовать только королевская родня, иначе они поднимут мятеж. Будь благодарен небу за то, что родился хоть и в захудалой, но благородной фамилии, только это тебя и спасло.
Колдун ни словом не обмолвился о собственном происхождении, из чего Мэт заключил, что он был выходец из плебса.
Малинго сверкнул улыбкой.
- Так что, и впредь ждать от тебя подвохов, Астольф? Или с этим покончено? - Он подождал, склонив голову набок. Жаба тряслась мелкой дрожью. Малинго рассмеялся. - Покончено, ладно. Ты же понимаешь, что тебе не удержать трон без моей помощи. Ты осмелился пойти против меня сегодня, потому что появился новый колдун и ты надеялся, что он примет твою сторону. Безмозглый барон! Тебе бы следовало знать, что в этой стране никому могуществом не сравниться со мной!
Мэт внутренне запротестовал: он не вмешался в их ссору совсем не из страха. Обычный здравый смысл - не вставать ни на чью сторону, пока это возможно.
Но тут он поймал на себе недобрый взгляд жабы и понял, что надо сделать выбор.
От Малинго тоже не укрылся этот взгляд.
- Нет, Астольф, ты его не тронешь. По крайней мере до тех пор, пока я сам с ним не разберусь. - Он покачал головой. - Ну что ж, ты проучен. Тебя можно вернуть на твое место. Нескоро еще ты посмеешь восстать против меня.
Он отступил назад, начертил в воздухе таинственный знак, что-то пробормотал на высоких нотах и, всплеснув руками, уронил их.
Очертания жабьего тела заколебались, расплылись, покрылись облаком густого тумана. Облако росло, набухало, как в предвестье бури, потом вдруг начало редеть и рассеиваться - и вот уже Астольф собственной персоной стоял перед колдуном. Ноги плохо держали его, он привалился к стене, судорожно глотая воздух: глаза закрыты, лоб в испарине.
Малинго самодовольно произнес:
- Да, ты проучен. Не забывай этого, Астольф. В следующий раз я превращу тебя в свинью, каковой ты и являешься, и съем тебя на завтрак.
Король в ужасе вытаращил глаза и тут же зажмурился.
Колдун упивался сарказмом:
- Какая мужественность! Сколько величия!.. А теперь - вон! Я хочу поговорить наедине с этим новым колдуном. Вон, я сказал!
Он взял короля за плечи и, развернув, подтолкнул в спину. Тот отлетел к двери, кое-как нащупал ручку и вывалился наружу.
Малинго проследил за ним взглядом, криво усмехаясь. Потом неторопливо обернулся к Мэту.
Борясь с желанием вжаться в стену, Мэт вскинул голову, но решил пока не вставать на ноги.
Колдун одобрительно сказал:
- Ты повел себя разумно, плут. Или ты просто знал, что тебе далеко до меня?
- Ну... э...
Малинго поднял бровь.
- Я улавливаю сомнение. Неужели ты воображал, что способен противостоять мне?
- Э... ну...
Колдун выстрелил в него указательным пальцем, отрывисто пропев рифмованное двустишие.
Мэт почувствовал непреодолимый импульс нагнуться и полизать колдуну башмаки. Его тело стало уже клониться вперед, не слушаясь отчаянных приказов мозга, и положение спас только внезапный взрыв гнева.
Быть иль не быть - вот в чем вопрос!
И, прислонясь к дверному косяку,
Лизать я обувь не могу,
Но очень бы хотел заехать в нос.
Размер был не совсем выдержан - может быть, поэтому стихи не вполне сработали. Но по крайней мере позорный импульс ослаб. Мэт задвинул его на задворки сознания и выпрямил спину, сумев бросить на колдуна вызывающий взгляд.
- Ах, так? - сказал Малинго. - Придется прибегнуть к более сильным мерам.
Он вынул из рукава кинжал, вонзил его в пол рядом с соперником и пробормотал пару рифм. Чувство полнейшей безнадежности овладело Мэтом, хуже любой депрессии, в десять раз хуже. Мрак сгустился в комнате, безысходность пронизала все вокруг. Все было фарсом - эта игра в рифмы и жесты и вообще игра в жизнь. Абсурдно, бессмысленно. Зачем сопротивляться, зачем суетиться?
Его взгляд остановился на кинжале. Рука потянулась к нему. Взять и вонзить его себе в сердце, покончить со всем разом! Ах, эта сладость небытия!
"Нечестная игра! - скептически заметил внутренний голос. - Он просто заколдовал тебя, дурачина!"
Мэт замер, прислушиваясь к себе. Потом его рука сама снова потянулась к кинжалу. "Это не твоя воля, сопротивляйся!", настаивал упрямый внутренний голос. И Мэт прибегнул к помощи Гамлета.
...Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся...
...Так всех нас в трусов превращает мысль.
Так блекнет цвет решимости природной
При тусклом свете бледного ума...3
Депрессия не ушла. В конце концов, Гамлет не был воплощением воли к жизни - до самого конца пьесы, пока не понял, что умирает. Однако рука Мэта перестала тянуться к кинжалу. Бессмысленно убивать себя, когда единственное, в чем ты уверен, - это факт твоего существования.
Малинго нахмурился. Сделал круговое движение, поводя ладонью в воздухе, как если бы вытирал грифельную доску. Вал депрессии вдруг отхлынул от Мэта, чуть не разнеся его на куски. Пока он собирал себя, Малинго уже снова наставил на него палец.
- Кишка тонка - тягаться со мной!
И зажурчал на своем колдовском наречии.
Мэт ощутил внезапную слабость и пустоту в животе. Неужели и вправду колдун сыграл на идиоме и истончил ему кишки? Неужели он способен на такие дешевые шуточки?
Да, он способен на все.
Мэт отчетливо почувствовал, как его желудочный сок и всякие нехорошие вещества неотфильтрованными проникают в кровь. Нельзя было терять ни секунды. Конечно, перитонит ему не грозит, пока не лопнул аппендикс, но что-то похожее вполне может произойти. Малинго наблюдал за ним, скаля зубы. Гнев взыграл в Мэте - или желудочный сок - в данном случае это было неважно. Стиснув зубы, он наскоро перекопал свои кладовые, собранные за двадцать лет, в поисках нужной фразы. Несколько советов на вы-пускание кишок попались под руку, а вот произвести обратную процедуру никогда ни одному поэту в голову не приходило. В отчаянии Мэт попробовал почти свое:
Я не поэт и не масон,
Но каждую из хромосом -
Во имя равенства и братства! -
Верни назад, мой верный ген:
Как пел когда-то Питер Пен -
Мои кишки - мое богатство!
Вирши были скверные, но они подействовали. Внутренности стали на свое место, и Мэт перевел дух. Лицо колдуна утратило всякое выражение. Мэт, напротив, пришел в состояние боевой готовности. Надо было опередить Малинго, первому сделать выпад. Пожалуй, авгуры - хорошая мысль.
Разбирая внутренности куры,
Как-то раз сказали мне авгуры,
Червячка найдя в кишочках след:
- Все при куре, только сердца нет...
Малинго вдруг пришел в полное замешательство. Схватился за сердце, судорожно глотнул. И только осенив грудь каким-то символическим жестом и пошептав, он избавился от внезапного приступа. Мэт тоже почувствовал облегчение - все-таки он был не большой любитель убийств.
Малинго скривил рот, потеребил бородку и уставился на Мэта, как будто прикидывая, сколько кусков наживки для рыб получится из его печени.
