кожи - ничто не удивило бы Петяшу в этот момент.
- Но... разве ты не знал?
Вздрогнув, Петяша резко сел на тахте.
- Ч... что?
Нежные руки обвили его шею; прижавшись к Петяше, Катя уткнулась лицом в
его грудь.
- Ты, наверное, забыл, любимый, - заговорила она. - Ведь ты же сам
вернул меня сюда. Сделал из мертвой живую, из глупой, вздорной девчонки -
прекрасную женщину... - В голосе ее появилось что-то зловещее. - Разве я
не нравлюсь моему господину?
Петяша окаменел от потрясения.
- Что-о?! - только и смог выговорить он.
Катины пальцы неожиданно сильно сжали его плечи, она отстранилась, словно
держа Петяшу на расстоянии вытянутой руки, пристально взглянула в его
глаза... и весело, от души, расхохоталась.
Смех ее оказался столь заразительным, что Петяша невольно улыбнулся и, не
в силах сдержаться, засмеялся тоже.
- Н-ну и... ну и шуточки у тебя, - еле выдавил он сквозь смех. -
Уф-ф... Так ведь до смерти перепугать можно! Надо же - один начал, а
другая... - Приступ смеха разом прекратился. - Слушай, а с чего ему
вообще пришло в голову так шутить? Вы, может быть, сговорились?
- Нет, - отсмеявшись, ответила Катя. - Просто ты так серьезно об этом
рассказывал, что я не смогла удержаться... Прости. А отчего ему пришло в
голову вот так... Знаешь, он мне еще в первый раз показался... ну, не знаю
- странным каким-то, что ли; злым... Когда он в следующий раз придет, ты
ему скажи, чтобы не шутил больше так. Это уже - за рамками невинных
розыгрышей... Э-э, да ты у меня спишь совсем!
Петяше и вправду вдруг смертельно захотелось спать - сказывалась
физическая усталось вкупе с эмоциональными перегрузками.
- Тогда будем тебя укладывать. Ну-ка, повернись...
Раздевшись с Катиной помощью, Петяша нырнул под одеяло, но сна не
получилось. Стоило опустить голову на подушку, комната исчезла,
распахнулась в необъятный зелено-голубой простор. Некоторое время вокруг
не было ничего, кроме буйства красок, затем голубой цвет как-то
одновременно весь скопился наверху, а снизу возникло, сильно ударив в
спину, нечто массивное, твердое и шероховатое.
От боли Петяша зажмурился, а, открыв глаза, обнаружил, что лежит на
огромном валуне, возвышающемся посреди русла бешено грохочущей реки.
- Расшибся, мольч?
Вздрогнув, Петяша оглянулся. Там, позади, в притулившейся к камню длинной
и узкой, жутко ненадежной с виду "ветке" с невесть как прилаженным к корме
стареньким "Вихрем", попыхивал солидной "Ла Короной" знакомый старик-шорец.
- Полезай скорей, время - мало совсем, - пригласил он.
Морщась от боли, Петяша сполз с покатого валуна и перевалился в "ветку",
едва не опрокинув ее. Старик поднял мотор так, чтобы не побить винта,
привычным (видать, фиксатор был сломан давным-давно) движением подвязал
его веревкой и оттолкнулся от валуна. Быстрая вода не замедлила подхватить
"ветку". Сердце Петяшино оборвалось, ухнуло куда-то вниз, к самому желудку.
Будто лифт падает, - подумал он.
Весло в руках старика пришло в движение. Лопасть врезалась в недовольно
зашипевшую, брызнувшую от ярости пеной воду; "ветка" круто, "на пяточке",
развернулась и устремилась вниз по реке.
Дальше Петяша почти ничего не уловил - отключился, или, может быть,
просто перевернулся лицом вниз, чтобы не так кружилась голова. Через
какое-то время шум воды вдруг исчез. Стало темно.
- Поправим тебя, паря, щас; поправим, - раздался из темноты надтреснутый
голос старика.
Послышалась возня, точно кто-то принялся рыться в грудой сваленных на полу
вещей, спеша отыскать и извлечь из нее нечто срочно понадобившееся.
- Баба ты, мольч, хороша взял, - приговаривал старик под эту возню. -
Без баба - конец тебе, паря, мог быть. Нич-чо, поправим; тебе нельзя -
конец, тебе дело есть - жить, книжки писать - дело... Поправим тебя,
поправим - дело делать поправим, платить мне будешь делом... Только, что
начал, оставь, иначе обманешь меня. Бабе своей отдай; умная баба,
справится. Сам - новую книжку делай, тогда, мольч, все правильно будет,
правильно мне заплатишь...
Голос старика звучал все глуше и глуше, вскоре затих совсем, и сразу же
после этого все тело Петяшино сотряс мерный стук. Казалось, звучит он
сразу отовсюду, обволакивая, толчками проникая внутрь, забивая и изгоняя
боль. Стук поднял Петяшу на воздух, отчего вдруг сделалось необычайно
легко и хорошо. Мускулы, освободившись от боли, обрели упругость, налились
силой; мысли стали чисты, отчетливы и прозрачны.
Все. Хватит, пожалуй, валяться.
Подумав так, Петяша открыл глаза.
Вокруг снова была его квартира, укрытая, словно легким, полупрозрачным
одеялом, неверным сумраком летней ленинбургской ночи. Однако ритмичный,
громкий стук не прекратился - разве что не был более таким всеобъемлющим,
потише стал, да утратил целебное действие. Наоборот, раздражал он, скорее,
в новом своем виде.
- Подойти? - спросила Катя, садясь на тахте и протирая заспанные глаза.
- Кто бы это мог, посреди ночи...
Только теперь до Петяши дошло, что стук доносится из прихожей - стучат в
дверь, и притом довольно давно.
- Сейчас спрошу.
Подцепив со стула халат, он упруго вскочил на ноги, единым движением сунул
руки в рукава и проследовал ко входной двери.
- Кого хрен несет посреди ночи?
Вопрос прозвучал неожиданно весело и бодро - так, что Петяша сам
подивился себе. Черт побери, как давно нежданные ночные визиты не вызывали
в нем ничего, кроме глухой злобы!
- Меня, - раздался из-за двери голос Димыча. - Открывай, дело срочное.
73.
Переступив порог Петяшиной квартиры, Димыч вдруг с удивлением обнаружил,
что готовности выстрелить - нет. Нет - и все тут, хоть смейся хоть
плачь. Чудно; ведь, отвечая на вопрос Туза Колченогого, он говорил сущую
правду! В такси, по дороге сюда, без конца представлял, как войдет,
выхватит где-то раздобытый покойным Игорем ПМ с загодя досланным в ствол
патроном и нажмет спуск! Поднимаясь по лестнице, прямо-таки сгорал от
нетерпения покончить со всем поскорее!..
А - вот, поди ж ты...
- Ну заходи, раз срочное, - говорил тем временем Петяша, запахивая халат
и затягивая узлом пояс. - Давай сразу на кухню.
- Ты... не спал еще? - неловко спросил Димыч, которому как-то сразу
стало некуда девать руки.
- Спал, отчего же, - бодро ответил Петяша, прямиком устремляясь туда,
где стояла джезва. - Кофе будешь?
- Не похоже что-то, чтобы спал...
Димыч готов был треснуть себя кулаком по лбу - такую злобу вызывало
собственное замешательство. Едва ли не первый раз в жизни стряслось с ним
подобное; раньше главным всегда было - внутренне подготовиться, проиграть
в голове все необходимые действия, а дальше все выходило само собой...
А сейчас он просто не знал, что делать!
Так не пойдет. Нужно снова собраться; завестись как-то, что ли...
- Не нужно мне, Петька, кофе, - значительно, с расстановкой сказал он.
- Да ну? - весело удивился Петяша, продолжая колдовать у плиты. -
Видать, действительно с чем-то серьезным пришел... Тогда выкладывай, что у
тебя приключилось.
Хорошее дело - "выкладывай"... Чистое самоубийство - взять сейчас, да
все выложить, как есть! Хотя... А почему - нет? Пока рассказывать буду -
соберусь с мыслями и... Или он первым нападет, тогда легче. А если
опередит? Нет, не опередит. Не должен.
Злость вдруг резко, без предупреждения, переключилась на Петяшу:
Да что, в конце концов, мямлить?! Он заварил всю эту кашу, и теперь,
несмотря ни на что, прекрасно себя ощущает, скотина, пока я эту кашу
расхлебываю! К нему смерть его явилась, в метре от него сидит, а он -
бодр и весел! Н-ну, погоди... Посмотрим, что с тобой станет, когда...
- Приключилось, - все так же веско, размеренно начал Димыч, -
следующее...
На протяжении всего Димычева рассказа Петяша попивал сваренный на двоих
кофе, покуривал сигару и не сводил с товарища задорного, чуть насмешливого
взгляда. Он твердо знал, что затеянный Димычем громоздкий, нелепый и не
шибко-то смешной розыгрыш - ничем иным все случившееся просто не могло
оказаться - подошел к логическому концу, и готов был, дослушав
расшифровку до конца, с достоинством хмыкнуть, так как ничего более
подобные розыгрыши и не заслуживают. В рамки розыгрыша не укладывался
разве что демон из бутылки, однако с этим можно было разобраться и после...
Странно было другое: с началом повествования где-то внутри Петяши вновь
зазвучал ритмичный, чуть глуховатый стук, точно Димыч вовсе не прекратил
терпеливо барабанить во входную дверь. По мере развития Димычевой байки
стук становился все громче, ритм его убыстрялся, пока не пришел в точное
соответствие с биениями подстегнутого кофеином пульса, так что в конце
концов голова Петяши наполнилась негромким, слитным рокотом. Ощущение от
этого, впрочем, не доставляло ни малейшего дискомфорта. Напротив,
казалось, будто именно этот стук и сообщает телу необычайную легкую
бодрость, а мыслям - кристальную ясность. Рокот словно бы сжимал все
Петяшино существо, подобно мощной стальной пружине. Сделалось даже малость
страшновато - каких же дел натворит такая пружина, будучи высвобождена из
тисков сжавшего ее звука!
Петяша мог бы просидеть так, наслаждаясь новыми ощущениями, хоть всю ночь
напролет, но рассказ оказался не столь длинен.
- Поэтому теперь, - жестко, интонацией ставя жирную точку, сказал Димыч,
- я должен...
Петяша вдруг ощутил, как жаркая, веселая ярость переполняет тело.
Значит, розыгрыш? Ладно же! Всякий розыгрыш должен быть достойно завершен
адекватной на оный реакцией...
- Не продолжай, человечек, - надменно, ударением словно бы придавая
каждому слову особую ценность сказал он, одновременно с этим поднимаясь и
принимая как можно более величественную (с этим определением наверняка
согласится любой кинорежиссер, хоть единожды поставивший фильм с ужасами и
мистикой) позу. - Ты явился убить меня, ничтожный, но вместо того -
умрешь сам! И смерть твоя будет ужасна...
С этими словами Петяша картинно поднял руку ладонью вперед, зажав
недокуренную сигару меж пальцев, на манер дротика.
Лицо Димыча внезапно исказилось в гримасе непередаваемого ужаса. С
грохотом опрокинув табурет, он вскочил; правая рука его змеей скользнула
за пазуху...
74.
Излагая все, происшедшее с ним с тех пор, как они с Петяшей виделись в
последний раз, Димыч изо всех сил старался сохранять хотя бы видимость
полного спокойствия. Однако насмешливый взгляд сидевшего перед ним
чудовища в образе человека не оставлял никаких сомнений: "личинка"
откровенно развлекалась, наблюдая за развитием событий.
А, может, вовсе - лажа все? - мелькнуло в мозгу. - Может, я просто
свихнулся на хрен, а Петька принимает все за шутку?
При этой мысли наработанная решимость едва не поколебалась вновь, но тут
Димычу вспомнилось, точно еще раз прозвучав в голове, последнее напутствие
Колченогого:
- Что бы ни случилось, помни: "личинка" ничем не отличается с виду от
обычного человека, твоего друга Пети Лукова. Не вздумай поддаться в
последний момент, любое колебание - смерть!
Подстегнутый этим воспоминанием, он быстро свел рассказ к концу,
намереваясь превратить выстрел в эффектную завершающую точку, но "личинка"
явно не собиралась оставлять последнее слово за ним.
- Не продолжай, человечек, - звук голоса поднявшегося на ноги и сразу же
сделавшегося выше, огромнее самой высокой горы Петяши едва не поверг
Димыча на пол. - Ты явился убить меня, ничтожный, но вместо того -
умрешь сам! И смерть твоя будет ужасна...
При этих словах сигара в пальцах поднятой Петяшей руки вдруг ожила,
замерцала, окуталась кроваво-красным ореолом. Вне себя от страха, Димыч
вскочил, с грохотом опрокинув табурет, выхватил пистолет и нажал на спуск.
Вспышка ударила по глазам, затем, через невыносимо долгое, точно в
замедленной съемке, время ушей достиг и звук выстрела. Димыч отчетливо
знал, что не промахнулся, однако самого-то интересного - то бишь, плодов
всех своих стараний - он так и не увидел.
Все вокруг внезапно исчезло, растворившись во тьме.
