Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Фэнтези - Сорокин В. Весь текст 270.02 Kb

Сердца четырех

Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 24
     Владимир Сорокин.
     Сердца четырех


                             Роман

     Олег толкнул дверь ногой и вошел в булочную.  Народу  было
немного.  Он  прошел  к  лоткам,  взял  два белых по двадцать и
половину черного. Встал в очередь за женщиной.  Вскоре  очередь
подошла.
     -- Пятьдесят, -- сказала седая кассирша.
     Олег дал рубль.
     -- Ваши пятьдесят, -- дала сдачу кассирша.
     Прижав хлеб к груди, он двинулся к выходу. Выйдя на улицу,
достал  полиэтиленовый  пакет,  стал  совать в него хлеб. Батон
выскользнул из рук и упал в лужу.
     -- Черт... -- Олег  наклонился  и  поднял  батон.  Он  был
грязный  и  мокрый.  Олег  подошел к урне и бросил в нее батон.
Затем взял пакет поудобней и двинулся к своему дому.
     -- Эй, парень, погоди, -- окликнули сзади.
     Олег оглянулся. К нему подошел, опираясь на палку, высокий
старик.  На  нем  было  серое  поношенное  пальто  и  армейская
шапка-ушанка.  В  левой  руке  старик  держал  авоську с черным
батоном. Лицо старика было худым и спокойным.
     -- Погоди, -- повторил старик, -- тебя как зовут?
     -- Меня? Олег, -- ответил Олег.
     --  А  меня  Генрих  Иваныч.  Скажи,   Олег,   ты   сильно
торопишься?
     -- Да нет, не очень.
     Старик кивнул головой:
     --  Ну  и  ладно.  Ты  наверняка  вон  в той башне живешь.
Угадал?
     -- Угадали, -- усмехнулся Олег.
     -- Совсем хорошо. А я  подальше,  у  "Океана",  --  старик
улыбнулся. -- Вот что, Олег, если ты и впрямь не спешишь, давай
пройдемся   по   нашему,  так  сказать,  общему  направлению  и
потолкуем. У меня к тебе разговор есть.
     Они пошли рядом.
     -- Знаешь, Олег, больше всего на свете не терплю я,  когда
морали  читают.  Никогда  этих людей не уважал. Помню, до войны
еще отдали меня  летом  в  пионерский  лагерь.  И  попался  нам
вожатый,  эдакий  моралист.  Все  учил нас, пацанов, какими нам
надо быть. Ну и, короче сбежал я из того лагеря...
     Некоторое время старик шел молча, скрипя протезом и  глядя
под ноги. Потом снова заговорил:
     --  Когда  война  началась,  мне четырнадцать исполнилось.
Тебе сколько лет?
     -- Тринадцать, -- ответил Олег.
     -- Тринадцать, -- повторил старик. -- Ты про Ленинградскую
блокаду слышал?
     -- Ну, слышал...
     -- Слышал, -- повторил старик, вздохнул и продолжил. -- Мы
тогда с бабушкой, да с младшей сестренкой, Верочкой,  остались.
Отца  в  первый  день,  двадцать  второго  июня,  под  Брестом.
Старшего брата -- под Харьковом. А  маму.  На  Васильевском,  в
бомбоубежище  завалило. И остались мы -- стар, да мал. Бабуля в
больницу пристроилась, Верочку на дежурства с собой брала, а  я
на завод пошел. Научили меня, Олег, недетской работе -- снаряды
для  "Катюш"  собирать.  И  за два с половиной года собрал я их
столько, что хватило бы на фашистскую дивизию. Вот. Если бы  не
начальнички  наши  вшивые,  во  главе со Ждановым, город бы мог
нормально  продержаться.  Но  они  тогда  жопами  думали,   эти
сволочи,   и   всех   нас   подставили:   о  продовольствии  не
позаботились, не  смогли  сохранить.  Немцы  Бадаевские  склады
сразу  разбомбили,  горели  они,  а  мы,  пацаны,  смеялись. Не
понимали, что нас ждет. Сгорело все: мука, масло, сахар. Потом,
зимой,  туда   бабы   ходили,   землю   отковыривали,   варили,
процеживали. Говорят, получался сладкий отвар. От сахара. Ну, и
в  общем,  пайка хлеба работающему 200 грамм, иждивенцу -- 125.
Как Ладога замерзла, Верочку -- на материк, по "дороге  жизни".
Сам  ее в грузовик подсаживал. Бабуля крестилась, плакала: хоть
она выживет. А потом уже, когда  блокаду  сняли,  узнал  --  не
доехала  Верочка.  Немцы  налетели, шесть грузовиков с детьми и
ранеными -- под лед...
     Старик остановился, достал скомканный платок. Высморкался.
     -- Вот, Олег, какие были дела. Но я тебе  хотел  про  один
случай  рассказать. Вторая блокадная зима. Самое тяжелое время.
Я, может, и вынес это, потому что пацаном был.  Бабуля  умерла.
Соседи  умерли.  И  не  одни.  Каждое  утро кого-то на саночках
везут. А я на заводе. В литейный зайдешь, погреешься. И опять к
себе на сборку. Вот. И накануне Нового  года  приходит  ко  мне
папин  сослуживец.  Василий  Николаич  Кошелев. Он к нам иногда
заглядывал, консервы приносят, крупу.  Бабулю  хоронить  помог.
Заходит  и говорит: ну, стахановец, одевайся. Я говорю -- куда?
Секрет, говорит. Новогодний подарок. Оделся. Пошли. И  приводит
он  меня  на  хлебзавод.  Провел  через  проходную  и  к себе в
кабинет. А он там  секретарем  парткома  был.  Дверь  на  ключ.
Открывает  сейф, достает хлеб нарезанный и банку тушенки. Налил
кипятку с сахарином. Ешь,  говорит,  стахановец.  Не  торопись.
Навалился  я  на  тушенку,  на  хлеб.  А  хлеб этот, Олег, ты б
наверно и за  хлеб-то  не  принял.  Черный  он,  как  чернозем,
тяжелый,  мокрый.  Но тогда он для меня слаще любого торта был.
Съел я все, кипятком запил и просто опьянел, упал и  встать  не
могу. Поднял он меня, к батарее на тюфяк положил. Спи, говорит,
до утра. А он там круглые сутки работал. Отключился я, утром он
меня  разбудит. Опять накормил, но поменьше. А теперь, говорит,
пойдем, я тебе наше хозяйство  покажу.  Повел  меня  по  цехам.
Увидел   я  тысячи  батонов,  тысячи.  Как  во  сне  плывут  по
конвейеру. Никогда  не  забуду.  А  потом  заводит  он  меня  в
кладовку.  А  там ящик стоял. Ящик с хлебными крошками. Знаешь,
его в конце конвейера ставили  и  крошки  туда  сыпались.  Вот.
Берет  Василий  Николаич совок -- и мне в валенки. Насыпал этих
самых крошек. Ну  и  говорит:  с  Новым  годом  тебя,  защитник
Ленинграда. Ступай домой, на проходной не задерживайся. И пошел
я.  Иду  по  городу,  снег, завалы, дома разбитые. А в валенках
крошки хрустят. Тепло так. Хорошо. Я тогда эти крошки на неделю
растянул. Ел их понемногу. Потому и выжил, что  он  мне  крошек
этих  в  валенки сыпанул. Вот, Олег, и вся история. А вот и дом
твой, -- старик показал палкой на башню.
     Олег молчал. Старик поправил ушанку, кашлянул:
     -- И вот  какая  штука,  Олег.  Вспомнилось  мне  все  это
сейчас.  Когда  ты батон белого хлеба в урну выбросил. Вспомнил
эти крошки, бабушку окоченевшую. Соседей  мертвых,  опухших  от
голода.   Вспомнил  и  подумал:  черт  возьми,  жизнь  все-таки
сумасшедшая штука.  Я  тогда  на  хлебные  крошки  молился,  за
крысами  охотился,  а  теперь  вон белые батоны в урну швыряют.
Смешно и грустно. Ради чего все эти  муки?  Ради  чего  столько
смертей?
     Он замолчал.
     Олег помедлил немного, потом произнес:
     --  Ну...  знаете.  Я  это. В общем... ну больше такого не
повторится.
     -- Правда? -- грустно улыбнулся старик.
     -- Ага.
     -- Обещаешь?
     -- Обещаю.
     -- Ну и слава Богу. А то я, признаться, волновался,  когда
с  тобой  заговорил. Думаю, послушает, послушает парень старого
пердуна, да и сбежит, как я тогда из пионерского лагеря!
     -- Да нет, что вы. Я все понял. Просто... ну, по  глупости
это. Больше никогда хлеб не брошу.
     --  Ну  и отлично. Хорошо. Не знаю, как другие, а я в ваше
поколение верю. Верю. Вы Россию  спасете.  Уверен.  Я  тебя  не
задержал?
     -- Да нет, что вы.
     --  Тогда,  может теперь ты меня до дома проводишь? Вон до
того.
     -- Конечно провожу. Давайте вашу авоську.
     -- Ну, спасибо, -- старик с улыбкой передал ему авоську  с
хлебом, положил ему освободившуюся руку на плечо и пошел рядом.
     -- А где вас ранило? -- спросил Олег.
     -- Нога? Это отдельная история. Тоже не слабая, хоть роман
пиши, Но хватит о тяжелом. Ты в каком классе учишься?
     -- В шестом. Вон я той школе.
     -- Ага. Как учеба?
     -- Нормально.
     -- Друзья есть верные?
     -- Есть.
     -- А подруги?
     Олег пожал плечами и усмехнулся.
     --  Ничего,  пора  уже  мужчиной  себя чувствовать. В этом
возрасте надо учиться за  девочками  ухаживать.  А  через  год,
полтора можно уже и поебаться. Или ты думаешь -- рано?
     -- Да нет, -- засмеялся Олег. -- Не думаю.
     --  Правильно. Я тоже тогда не думал. После блокады знаешь
сколько девок, да баб  осталось  без  мужей.  Бывало  идешь  по
Невскому,  а они так и смотрят. Завлекательно. А однажды в кино
пошел.  Первое  кино  после  блокады.   "Александра   Невского"
показывали.  А  рядом женщина сидела. И вдруг в середине фильма
чувствую -- она мне руку  на  колено.  Я  ничего.  Она  ширинку
расстегнула  и за член меня. А сама так и дрожит. Я сижу. А она
наклонилась и стала мне член сосать.  Знаешь,  как  приятно.  Я
прямо  сразу и кончил ей в рот. А на экране -- ледовое побоище!
А она мне шепчет --  пошли  ко  мне.  Ну  и  пошли  к  ней.  На
литейный.  Еблись  с ней целые сутки. Что она только со мной не
делала! Но сосать умела, просто  как  никто.  Так  нежно-нежно,
раз, раз и кончаю уже. Тебе никто не сосал?
     -- Да нет, -- мотнул головой Олег.
     --  Ничего,  все  впереди.  Вот  мы  и  пришли!  -- старик
остановился возле блочной пятиэтажки. -- Вот моя  деревня,  вот
мой дом родной. Спасибо тебе за прогулку.
     -- Да не за что, -- Олег передал старику авоську.
     --  Ага!  А  это  что за дела? -- старик показал палкой на
зеленый  строительный  вагончик,  стоящий  рядом  с  домом  под
деревьями. Дверь вагончика была приоткрыта.
     -- Я, как старый флибустьер, пройти мимо не могу. За мной,
юнга! -- махнул он авоськой и захромал к вагончику.
     Олег двинулся следом.
     --  Дверь  открыта,  замка  нет,  свет  не  горит.  Никак,
побывали краснокожие!
     Они подошли к вагончику. Старик  поднялся  по  ступенькам,
вошел. Нащупал выключатель, пощелкал:
     -- Ага. Света нет. За мной, Олег.
     Олег  вошел  следом.  Внутри  вагончика  было тесно. Пахло
краской и калом. Уличный  фонарь  через  окошко  освещал  стол,
стулья, ящики, банки с краской и тряпье.
     -- Ну вот, -- пробормотал старик, и вдруг отбросив палку и
авоську,  опустился  перед  Олегом на колено, неловко оттопырив
протез. Его руки схватили руки Олега:
     -- Олег!  Милый,  послушай  меня...  я  старый  несчастный
человек,  инвалид  войны и труда... милый... у меня радостей-то
хлеб, да маргарин... Олег, миленький мой мальчик,  прошу  тебя,
позволь мне пососать у тебя, милый, позволь, Христа ради!
     Олег попятился к двери, но старик цепко держал его руки:
     --  Миленький,  миленький,  тебе  так  хорошо  будет,  так
нежно... ты сразу поймешь... и научишься, и с  девочками  тогда
сразу  легче  будет, позволь, милый, немного, я тебе сразу... и
вот я тебе десятку дам, вот, десятку!
     Старик сунул руку в карман и вытащил ком бумажных денег:
     -- Вот, вот, десять... двадцать, четвертной, милый! Христа
ради!
     -- Ну что... -- Олег вырвал руку и выскочил за дверь, сбив
со стола банку с окурками.
     Потеряв равновесие, старик упал на пол и  некоторое  время
лежал, всхлипывая и бормоча.
     Вдруг в двери показалась фигура мальчика.
     -- Олег! Умоляю! -- дернулся старик.
     -- Не Олег, -- тихо ответил мальчик, входя.
     -- Сережка? Следишь, стервец... Господи...
     --  Генрих  Иваныч,  а я Реброву все расскажу, -- произнес
мальчик, притворяя дверь.
     --  Стервец,  ну,  стервец...   --   заворочался   старик,
приподнимаясь, -- стервецы, сволочи... Господи, какие гады...
     Мальчик  подошел  к  окну  и стоял, поглядывая на старика.
Старик нашел палку, собрал деньги и, стоя на колене,  засовывал
бумажки в карман пальто:
     -- И все против меня. Все и все. Я же не клоун, Господи...
     --  Вы  же  договор подписали, -- проговорил мальчик, -- а
сами опять...
     -- Сережа... Сережа! -- старик подполз  к  нему,  обхватил
его  ноги,  прижался лицом к куртке. -- Бессердечные... люди...
Вдруг он отстранился и почти выкрикнул:
     -- Вот что, стервец, ты меня не учи!
     -- Я-то учить не буду. Ребров будет учить.
     -- Я плевать, плевать хотел! -- затрясся старик. -- Я срал
и ссал на вас! Срал и ссал! Гады! Я сам ответственный! Сам!
     -- Мы все -- сами... -- мальчик посмотрел в окно.
Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 24
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (2)

Реклама