-- Подумай сам, -- горячился вокруг меня Кирилл. -- Тебя выбрали на
четыре года. После тебя выберут человека, которого ты, допустим, ненавидишь
всеми силами души. Где у тебя стимул сохранить и передать ему государство в
наибольшем благополучии? Здраво я рассуждаю, трезво? По-моему, здраво. Если
же ты будешь управлять страной не четыре года, а всю жизнь, и если ты
передашь ее не случайному человеку, а родному своему сыну, и если ты
знаешь, что от сына власть перейдет к внуку, то будешь управлять
государством совсем иначе. Логично я рассуждаю или не логично?
-- Очевидна и легкость подчинения, -- начал соображать уже я сам. --
Например, в армии. Я иду по улице. Я -- рядовой солдат. Навстречу мне
генерал. Я отдаю ему честь. Или во время службы генерал отдает мне
приказание, я говорю "слушаюсь" и это приказание выполняю. Я не спрашиваю
себя, почему я выполняю приказание генерала, а не он мое. Почему я отдаю
генералу честь, а он лишь отвечает на мое приветствие. Я не задаю себе
мучительных вопросов, кто умнее -- генерал или я. И зачем это я слушаюсь
человека, который вряд ли умнее и достойнее меня? Я вообще не думаю о
личных качествах генерала. Его старшинство по званию я воспринимаю как
данность, отсюда и легкость подчинения. Субординация. Попробуй другой
писатель, хоть я и знаю, что он старше меня по годам и что книг у него
больше, попробуй он скажи мне в нашем Доме литераторов, да еще тоном
приказа: "Слышь, сходи в буфет, принеси мне бутылку пива!" Черта с два! А
если даже и сходишь по непонятным психологическим мотивам, то все равно на
душе будет погано и унизительно.
Но когда-то условились, что будет один человек во всем государстве
выше всех остальных. Условились, что свое положение первого лица в
государстве он будет передавать по наследству. Выбрали, короче говоря, не
одного человека, а семью. "Когда Романовых на царство звал в грамоте своей
народ", Романов Михаил сидел в Ипатьевском монастыре в Костроме и вовсе не
помышлял о захвате власти. Но выбрали и условились, что эта семья будет
царствовать. Законно царствовать, потому что выбрана. И тогда уж не надо
ломать голову, почему эта семья, а не другая. Почему не моя? А принцип
наследственной передачи власти, как мы уже коснулись, имеет ряд
преимуществ.
Во-первых, народ заранее, за много лет знает, кто будет государем лет
через двадцать, когда умрет нынешний государь. Народу не грозят
случайности, неожиданности, а отсюда и потрясения.
Во-вторых, государь стремится оставить своему сыну (а затем и внуку)
государство в благополучнейшем состоянии. Государственные ресурсы
расходуются бережно, с мыслью о завтрашнем дне. Имеется возможность
проводить долговременную политику.
В-третьих, наследника с пеленок готовят к его миссии, воспитывают,
образуют. Власть не сваливается ему как снег на голову. Он принимает ее как
должное. Он принимает эстафету от отца и несет ее дальше, к своему сыну.
В-четвертых, приняв власть законно, он не боится, что ее внезапно
отнимут. То есть, конечно, держать ее в руках надо, ибо ходят вокруг банды
злоумышленников, лязгая зубами. Но все же комплекса нет. Совесть чиста.
Власть законна, а не захвачена.
-- Но почему и зачем должна быть одна семья?
-- Почему семья, мы только что видели. Это создает наибольшую
стабильность в государстве, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
Кроме того, это исключает всякую возможность случайного захвата власти со
стороны, случайными людьми, у которых неизвестно, что на уме. Если не
наследник, значит, власть незаконна. Никому постороннему не забраться на
самый верх. Как бы близко ни пробрался к трону и короне злоумышленник,
последняя ступень для него недосягаема, исключена. Вы думаете, люди на
протяжении веков были глупее нас? Культура сменяла культуру, цивилизация
цивилизацию. Древние арии, шумеры, ассирийцы, инки, Египет, китайская
цивилизация, Вавилон, древняя Индия, ацтеки, Оттоманская империя,
Византия... Цивилизация сменяла цивилизацию, но принцип, к которому пришли
люди, оставался: царь, князь, император, султан, вождь... Римская
республика, скажете вы. Да, была. Но Рима уже коснулся тот процесс, о
котором будем говорить позже. Кроме того, вспышки римского величия падают
на годы единоначалия (Цезарь все-таки -- император), кроме того, можем ли
мы говорить, что народ Рима процветал? Кроме того, где он теперь, народ
Рима? Уж не современные ли итальянцы? И тут мы должны коснуться очень
важной проблемы, можно сказать -- проблемы проблем.
Сейчас мы должны увидеть разницу между народом и населением.
Французский народ или население Франции? Американский народ или население
Соединенных Штатов Америки? Немецкий народ, еврейский народ, русский народ,
грузинский народ. Советский народ или население Союза Советских
Социалистических Республик? Стоит вдуматься во все эти понятия и в оттенки,
тут существующие.
Дело в том, что монархия -- и это бесспорно -- цементирует тот или
иной народ, откристаллизовывает его, сплачивает, ибо у народа есть центр,
символ, эмблема. Вроде матки в пчелином улье. Матка ведь не следит за
каждым шагом своих подданных, не мельчится на ежедневные предписания и
распоряжения, но пока она есть, есть идея централизации, есть идея
организации пчелиной семьи. Как только матки не будет, единый организм
превращается в безыдейное скопище пчел. Единица превращается в сто тысяч
единиц. Пчелиная семья превращается в население улья. Семья практически
гибнет.
Пока есть центр (матка), в семье действуют центростремительные силы.
Каждая пчела в отдельности находится под действием общей
центростремительной силы, испытывает ее на себе. В противном случае
возникают центробежные силы, и все растрачивается, распыляется,
развеивается по ветру. Даже не надо центробежных сил. Достаточно отсутствия
центростремительных, чтобы все обмякло, как проткнутый воздушный шар, и
превратилось в бесформенную тряпку.
Народ -- единый организм. Почему костромской мужик Иван Сусанин
пожертвовал жизнью ради спасения только что избранного царя -- Михаила
Романова? Потому что, как частица народа, Сусанин находился в сфере
действия центростремительной силы, объединяющей народ..
Пчелы гибнут не размышляя, когда бросаются жалить врагов их семьи, ибо
остается целое, и в этом случае гибель одной клетки организма не имеет
значения, лишь бы жил сам организм.
Народ, лишенный тем или иным способом (до способов мы еще дойдем)
центростремительных объединяющих сил и связей, перестает быть народом. Он
превращается просто в население, в механическое скопище определенного
количества миллионов людей, скрепленных кое-как лишь внешними формами
скрепления: граница, язык, территория, полиция, армия, инерция. Внутренне
же, духовно, национально эти миллионы ничто не объединяет. Культивировать
из десятилетия в десятилетие объединяющие силы, откристаллизовывать,
усиливать народ, делать его народом и поддерживать в ранге народа может
только монархия. Сильное централизующее начало. Ибо идея монархии -- это и
есть переложение на простой язык идеи централизации народа.
Объединять народ может только монарх. Управлять населением могут и
президенты.
Да, кратковременные и разношерстные президенты, в которые попадают и
адвокатишки (чаще всего), и бизнесмены, то есть дельцы, и какой-нибудь там
журналист, артист и мало ли кто. Но почему мной должен руководить и
управлять делец или журналист? Кроме того, он может оказаться не
обязательно французом во Франции, не обязательно итальянцем в Италии, не
обязательно американцем в Америке. То есть по паспорту да, конечно, надо
числиться гражданином Америки, чтобы стать президентом или
вице-президентом. Но по духу? По симпатиям? По своим политическим и
национальным стремлениям? Может быть, он вовсе не будет думать о
консолидации народа, а будет решать разные текущие вопросы, технические,
военные, торговые. Надо кое-что и успеть за четыре года. Идея же
консолидации в президента не заложена по самой его природе. Тогда как
монарх -- это и есть идея консолидации в чистом виде.
Весь день Кирилла проходил в безудержном кипении, которое мне лично
было бы не под силу. Кипение начиналось около одиннадцати утра и
заканчивалось после полуночи, иногда в два или в три часа ночи. Бесконечные
телефонные звонки, бесконечная смена лиц (одни приходят, другие уходят), а
потом вдруг -- толчок изнутри (на часы он никогда не смотрел, обладая
безошибочным чувством времени), и надо было ему мчаться куда-нибудь через
всю Москву.
Могла сидеть в мастерской какая-нибудь девочка, красавица, конечно,
вероятно, натурщица, а может быть, просто познакомился, привел, сунул в
руки книжку -- сиди, читай, просвещайся.
-- Владимир Алексеевич, познакомьтесь, будущая Жанна д'Арк, не все еще
понимает, но пульс есть. Пульс -- это главное.
Все люди у него делились на две основные категории -- с пульсом и без
пульса. Пульсяга и мертвяга. То есть на людей, способных хотя бы и не
сразу, но воспринять его неожиданные для большинства истины, и на людей, в
словаре которых на первом месте непробиваемые слова "партия, коммунизм,
трудящиеся...".
Девочка (с пульсом) прилежно читает какую-нибудь книжку. Кирилл,
окончив телефонный разговор, подскакивает к ней, перелистывает несколько
страниц, показывает пальцем:
-- Вот здесь. Изречение Бебеля. Немецкий социалист. Огласи. Владимиру
Алексеевичу тоже интересно. Давай, давай. Девушка оглашает:
-- Социализм можно попытаться осуществить на практике, но для этого
надо найти страну, которую было бы не жалко. (14)
-- А! -- восторженно восклицает Кирилл. -- Чудо! Признанный социалист,
теоретик. Пиво и раки завода имени Бебеля, как сказал великий певец
пролетарской революции.
Это был его излюбленный тон. Чем больше он ненавидел поэта, художника,
политического деятеля, тем более пышными эпитетами он его награждал.
Особенно в присутствии людей, которых считал непосвященными, посторонними.
Ирония чувствуется, но за руку не поймаешь.
Приходили иностранцы, и он тотчас же сажал их за виски. Приходили
редакторы журналов, искусствоведы, крупные работники Министерства культуры,
музейные работники, газетчики, директора издательств. То есть не то чтобы
валили толпами директора издательств или главные редакторы журналов. Но в
разное время и в разных ситуациях можно было встретиться и с главным
редактором, и с директором издательства, и с директором музея, и с
заместителем министра, а то и с самим министром. И Бог знает с кем.
Проводив какого-нибудь издателя, редактора, министерского работника,
Кирилл бросал мне уже как своему человеку:
-- Мертвяга. Пульса нет даже ничтожного. Паралич мозга и духа. --
Зачем же он тебе?
-- Можно использовать. В порядке гальванизации трупа. Если к трупяге
подвести сильный электрический ток, то у него начнут дергаться руки и ноги.
Так и тут, когда говоришь, западает даже трупяге. Подал ему идею книги:
"Что город, то норов". Издать книгу с прекрасными фотографиями об
исконных русских городах: Торжок, Устюжна, Таруса, Сапожок, Весьегонск,
Суздаль, Боровск... Люди увидят, что в архитектуре кое-где еще сохранился
русский дух и что надо его беречь, возрождать, развивать, всячески
культивировать. Использую, Владимир Алексеевич, все возможности. Как нас
учил гениальный, вечно живой вождь пролетариата: "Лучше маленькая рыбка,
чем большой таракан". Любимая поговорка Ильича. Во всяком деле нет мелочей.
Нельзя пренебрегать ничем.
-- А этот, из Министерства просвещения?
-- Ткнул его носом в "Родную речь". Где поэт Суриков? Где Кольцов? Где
Алексей Константинович Толстой? Где Блок? Есенин? Где родная природа,
родной язык? Самуил Маршак, Агния Барто, Юрий Яковлев, он же Хавкин.
Безликие стихи, трескотня. "Летят самолеты, строчат пулеметы". И это
"Родная речь"? Открой старую книгу для начального чтения. Открой, открой,
вот она, читай.
