истолковал происходящее. "Должно быть, вышел недавно, неохота
снова за решетку", - рассудил Гриша и, ощущая себя отчасти
виноватым в беде пусть чужого и социально чуждого ему человека,
решил на прощание (на добрую память?) угостить неудачника коньяком.
Пошел Гриша в ванную, слил в пластмассовый стаканчик для
зубных щеток остатики коньяка и, огорчившись скудости, щедро
дополнил мамашиным вечерним лосьоном "Медовый".
И вот здесь нас ждет последняя встреча с сослагательным
наклонением, с wicked fortune of Григорий Грачик. Если бы
пластмассовый стаканчик мог пролезть в щель, образованную дверью
и косяком при неснятой цепочке, то братья бы не поменялись местами,
но гуманность совсем затуманила мозги Григория Сергеевича,
цепочка была снята, дверь отворена, после чего неизвестная
сила повергла Гришу на пол.
Щедро умытый необычным коктйелем, Григорий пытался преследовать
скрывающегося злоумышленника, но больно ушиб коленку о
железную стойку перил, раздумал и сел отдохнуть, устало
опустив свой тощий и мокрый зад на холодный гранит ступенек.
- Далеко не уйдет,- справедливо резюмировал Гриша.
И не ошибся, едва лишь Лысый скрылся в темном
проеме арки, с другой стороны двора, мигая всеми пятью
фарами, въехала патрульная машина.
Вот и все.
Не станем из джентльменской брезгливости описывать
грустную сцену общения нетрезвого, покрытого голубой
гусиной кожей человека с обличенными властью людьми.
Конец нам все равно известен, не будем повторяться, а посему,
до свидания, Григорий Сергеевич. God bless you.
Поспешим вослед за стремительно убегающим Михаилом.
На часах 22.30, до отхода сто девяносто третьего
поезда остается ровно двадцать минут, автобусом ехать
пятнадцать минут, но его нет, нет, нет, на такси ехать
десять минут, но ни одно не останавливается, бегом бежать
минут тридцать. Лысый делает глубокий вдох и начинает
марафонский забег. Не удивляйся, любезный читатель.
вспомни, у нашего героя нет часов, и он, конечно же, не
прихватил их с журнального столика ввиду кратковременности
своего визита домой. Обманутый квадратным циферблатом
городских часов (22.10) у магазина "Лакомка",
он потратил еще тысячу килокалорий, преодолев расстояние
от Центрального универмага до вокзала за двадцать
четыре минуты, вернее, он мог бы это сделать, поскольку
покрыл основную дистанцию за двадцать две минуты, но
вот когда повернул на проспект Ленина с Дзержинского
и фосфорический блеск на четыре часа отстающего московского
хронометра оповестил 18.52, сердце Лысого остановилось.
Он поплелся, тяжело дыша, бритоголовый, красномордый,
с синяком под глазом, самым медленным, коматозным
шагом и прибыл к парадным дверям станции Южносибирск
в 23.13.
Здесь его ожидал еще один сюрприз, оказывается, с 15
мая сего года решением управляющего Южносибирского
отделения Западносибирской железной дороги запрещено
пребывание в залах ожидания и иных помещениях станции
Южносибирск-главный лицам, не имеющим на руках розовых
с водяными знаками или картонных с дырочкой посередине
проездных документов, попросту говоря, железнодорожных
билетов. Поскольку наш герой собой являл таковое
лицо. то ему ничего не оставалось, как стать среди
привокзальной площади и отдаться поэтическому обаянию
майской ночи.
В конце концов судьба сжалилась над ним. Правда, не
кремнистый путь заблистал перед Лысым, а новосибирский
номер довольно грязного трайлера. Не долго думая, бедняга
влез в обтянутый брезентом кузов, забился в самый дальний
угол, прижался щекой к чему-то округлому, обхватил руками,
пробормотал что-то несуразное и заснул.
Примерно час спустя, около полуночи, явился хозяин
трайлера, между прочим, голодный и злой, из вокзального
ресторана с поэтическим названием "Счастливый путь",
завел свою тяжелую быстроходную машину, вырулил со
стоянки и, как это ни странно, в самом деле покатил по
Кузнецкому проспекту точно по стрелке "Новосибирск-228
км".
ВЫШЕЛ ЗАЙЧИК ПОГУЛЯТЬ
Итак, колеса закрутились, и уже теперь точно, отбросив
всяческие сомнения, можно смело заявить: "Дамы и господа,
обострите ваше уважаемое внимание, приключение началось".
В самом деле. так оно и есть, но с городом
Южносибирском, обозначенным на карте в суровый год
эвакуации больших украинских заводов на восток, мы еще
не расстаемся. Читатель, конечно же, помнит, главных
персонажей у нас два, и если один уже начал свое движение
на запад, то второй, Евгений Анатольевич Агапов, блистательный
Штучка, пока лишь переводит дыхание в начале
уже канувшей в прошлое пятой главы. Он стоит среди
длинных вечерних теней на еще безлистном весеннем бульваре,
и его рыцарская, склонная к романтике душа трепещет
и расправляет крылышки, едва было не обломанные
разгневанной рукой Зинаиды Васильевны.
Между прочим, пока мы еще не слишком увлеклись
Евгением и его делами, вставим одно немаловажное замечание,-
тот предмет, который утомленному до бесчувствия
Михаилу Грачику показался чуть ли не мягкой и удобной
подушкой в длинном кузове трайлера ЗИЛ-130. не что иное.
как очень твердая, горбатая и в пупырышках, аккуратно
разложенная на полу за крупногабаритным грузом дюжина
японских покрышек к популярному в описываемые нами
времена автомобилю ВАЗ-2101 "Жигули" (хорошему нашему
знакомому). Сии покрышки, надежно прикрытые, замаскированные
большими ящиками, следующие транзитом из
Новокузнецка в Новосибирск, являлись в знойной середине
семидесятых годов величайшей редкостью на всей
огромной территории нашей страны, кроме одного ее маленького
участка неправильной (ни прямоугольник, ни трапеция)
формы площадью в три квадратных километра,
анятого облтоповской шахтой "Липичанская". то есть. попросту
говоря, кроме Рудничного района г. Южносибирска.
Уголь названной шахты очень полюбился предпринимателям
известной японской химической компании, закупавшей
оптом и сразу всю добычу шахты, а причитавшуюся забойщикам
валюту возвращавшей в виде широкого ассортимента
качественных японских товаров, кои распространял специально
открытый на территории предприятия наш советский
государственный магазин. Теперь, наверное, нет смысла
подробно объяснять, зачем водитель трайлера, грубиян
с багровыми щеками, Александр Егорович Алейник, сделал
дурацкий крюк, заехав в Южку. и почему, пренебрегая
сном, он гонит свою тяжелую машину по ночной дороге.
Все понятно и так. А посему пожелаем Александру Егоровичу
счастливого пути. но прощаться не станем, подмигнем
многозначительно удаляющимся в ночь красным габаритным
огонькам и вернемся на пару-другую часов назад, на
бульвар, неизвестно почему названный улицей, улицей Весенняя,
к нашему любимчику Штучке.
Вернемся и выясним в конце концов, какими именно
словами удалось Маре так блистательно воскресить вновь
и божество и вдохновенье. Сейчас, сейчас посмакуем, но
чуть-чуть погодя. И вот почему - автор чувствует груз
долга и должен немедленно его облегчить. Право слово.
перед нами, и давно, женщина, барышня, со всей очевидностью
единственный novel-long женский персонаж, а описание
прекрасных персей и ланит до сих пор не сделано. Ну
что ж, извольте. Впрочем, со свойственной (и лелеемой)
автору непоследовательностью он тут же делает задумчивый
вид, разводит руками, в общем, предоставляет читателю
труд вообразить Мару - прекрасную импортную куклу
с густой копной каштановых волос и огромными глазами.
Охотно признавая краткость родственницей всех на свете
добродетелей, автор старается избегать всевозможных красивостей
и мелких деталей, он стремится к сути и поэтому
характеризует Марину Доктор так: это была сверхъестественная
чистюля. Конечно, при взгляде на капризный
ротик и пикантный носик и в голову (безусловно, наивную
мужскую) не приходит, как много сил и терпения истрачено
на этот глянцевый ровный загар и эти столь естественно.
казалось бы, изогнувшиеся дугой брови, ах ты, Боже мой,
ну да мало ли что не приходит в голову при взгляде на
приятное женское (девичье?) лицо. Нет, и не надо, нe станем,
в самом деле. унижать наше мужское достоинство
парфюмерными подробностями, заменим плотское слово
"чистюля" (впрочем, не пытаясь тем самым скрыть Марину
слабость чистит" зубы пять раз в день) на более емкое
и интеллектуальное - вруша. Очень хитрое и ловкое существо
с блестящими глазами и влажными губами, лицемерка,
обманщица, лентяйка и аферистка, театральная душа, артистическая
натура, и Штучка рядом с ней не случаен, но,
но... Забегать вперед не будем. Заметим одно,- Мара нам
кажется самым цельным, самым приспособленным к жизни.
самым взрослым персонажем среди всех наших едва отпраздновавших
совершеннолетие героев... А впрочем, стоит
ли мешать читателю своими симпатиями и антипатиями, ну,
Мара и Мара, пусть лучше споет и станцует, как она это
умеет, когда хочет, отчаянно и вдохновенно, а для начала
произнесет в телефонную трубку:
- Жека, спаси меня!
Честно говоря, после такого вступления можно с некоей
долей сочувствия взглянуть на Штучкины безумства. В самом
деле. Мара (любимая) в беде, ее (любовь) надо спасать,
вызволять, защищать, дабы в ближайшем будущем
радоваться, наслаждаться (петь и смеяться, как дети). Мара
ушла от мужа, и этого достаточно,
- Только ты у меня остался на свете,- даже такая
сакраментальная фраза была произнесена, и не раз, но,
кроме нее, однако, ничего более, открывающего причину
такого сужения мира до одной лишь Штучкиной персоны.
Впрочем, Штучка объяснений и не требовал, ему хватило
печальных пауз и взволнованного голоса. Ну, разве в его
годы в его голове могло возникнуть подозрение, будто есть
еще, кроме его восхитительного self'a, его сердца и души,
еще нечто, способное вернуть Мару в его объятия. Любовь
свое взяла, - возможно, мог бы вторить Евгений сочинительнице
назидательных афоризмов журнала для домохозяек,
если хотя бы из любопытства просматривал основное
чтиво своей матери, но поскольку бедняга даже газет не
читал, то он просто обрадовался как сумасшедший и даже.
как мы знаем, прыгнул в окно.
В самом деле, любви в вечной силе не откажешь, но
если мы привяжемся к этой, случайной, в общем, фразе,
то, по определению старого доктора, запросто можем
впасть в совершенную банальность, даже более того. пошлость.
Само слово не вполне уместно, ибо всем известно,-
даже кошки и собачки кое в чем небезупречны, вот
и Мара, всей душой устремляясь к далекому Штучке, все
прочее, горячее и аппетитное ежевечерне уступала небезызвестному
нам бас-гитаристу, в самом деле длинному
и тощему и действительно с фамилией Сычиков.
Итак, из-за невнимательности и восторженности Штучки
мы опять вынуждены сами выделять из весьма, как уже
было замечено, малоинформативных жалоб Мары наиболее
важные слова:
- Он решил меня погубить!
В данном случае более справедливым окажется множественное
число. Они, они решили ее погубить, они - с одной
стороны, эмбрион неизвестного пока пола, результат,
как уже было с косой ухмылкой объявлено, всепобеждающей
любви, а с другой. Максим Сычиков. оказавшийся при
своей богомерзкой профессии бас-гитариста человеком,
склонным в детях видеть цветы жизни и наше будущее. Вот
представьте себе. какой ужас, какое несчастье нежданнонегаданно
на голову бедной девочки спустя какой-то год,
в самом начале блистательной сценической карьеры. (Ах,
если бы не вековые завоевания реалистической школы,
если бы не строгие глаза Федора Михайловича, назвавшего
"Кроткую" фантастическим рассказом только из-за невозможности
материалистического объяснения своего соглядатайства.
автор бы решительно поступился истиной, отдал
пятинедельный плод симпатичной чете Григория и Ирины
Грачиков, а Доктор отпустил бы на волю, наладив таким
образом всеобщее счастье и благоденствие. Но, памятуя
о тех, кто ради торжества идеи на горло своей песне
наступал, автор и думать не смеет о легком пути.)
Увы, деваться некуда, будем продолжать. Впрочем, нет.
не будем, все нам уже ясно и понятно, тема исчерпана,
возможно, читателю будет любопытна лишь одна маленькая
