рожильцев в Руси Московской. Галицкая купчая 1351 года по форме сходна с
купчими в Северо-Восточной Руси.
Относительно народного права мы видим, что война ведется с таким же
характером, как и прежде, если еще не с большею жестокостию. Нижегород-
цы, взявши пленных у мордвы, затравили их собаками. Смольняне во время
похода своего на Литву младенцев сажали на копья, других вешали стремг-
лав на жердях, взрослых давили между бревнами и проч.; ругательства
псковичей над пленными ратниками Витовтовыми мы отказываемся сообщить
нашим читателям; во время похода московских войск на Улу-Махмета ратники
по дороге грабили и мучили своих, русских; митрополит Иона говорит о
вятчанах, что они во время походов своих с Шемякою много православных
перемучили, переморили, иных в воду пометали, других в избах пожгли,
иным глаза выжигали, младенцев на кол сажали, взяли пленников более по-
луторы тысячи и продавали татарам. Военные жестокости, следовательно,
могли доходить до ужасных крайностей; но всегда ли доходили - это воп-
рос; можно думать, что приведенные случаи были исключениями, которые ус-
ловливались особенными обстоятельствами, особенным ожесточением, и пото-
му заслужили быть упомянутыми в источниках, хотя, с другой стороны, не
имеем права предполагать вообще мягкости в поступках ратных людей в зем-
ле неприятельской.
При заключении мира князья Северо-Восточной Руси договариваются возв-
ратить всех пленных и все пограбленное во время войны, с поручителей
свести поруку, с давших присягу свести крестное целование, все пограб-
ленное отдается по исправе; если же не будет исправы, то требующие
возьмут по крестному целованью; не возвращается съестное и то, что взято
у неприятеля во время боя. Если в продолжение войны в отнятой у неприя-
теля земле отнявший князь сажал своих волостелей, то по заключении мира
обязывался исследовать их поведение - и что взято право, то взять, а что
взято криво, то по исправе отдать. Иногда встречаем условие, что князья
обязываются отыскать, выкупить и возвратить даже тех пленных, которые
были запроданы за границу; иногда князья уговариваются не требовать друг
с друга ничего взятого во время войны, кроме людей, и тех без взятого у
них имущества: "Что взято в наше размирье, тому всему погреб", или "тому
всему дерть на обе стороны". В случаях столкновения между подданными
двух княжеств был общий суд: "Между нами судить суд общий людям старей-
шим"; если общие судьи не смогут решить дела, то должны передать его на
решение третьего: на кого третий помолвит, виноватый перед правым покло-
нится и взятое отдаст; чьи же судьи на третий не поедут или обвиненный
третьим не захочет исполнить приговора, то правый может силою отнять
свое, и это не должно считаться нарушением мира; об общем и третейском
суде обычное выражение: "Обидному суд без перевода, а судьям нашим тре-
тий вольный; в суд общий нам (князьям) не вступаться; судьям садиться
судить, поцеловавши крест, что им судить вправду, по присяге". Иногда,
впрочем, третий обозначается именно на лице; иногда условливаются: "Кто
хочет, тот назовет три князя христианских, и из этих одного выбирает
тот, на ком ищут" или: "Если судьи наши не смогут решить дела, то зовут-
ся на третий, берут себе третьего из моих бояр великокняжеских, двух бо-
яр, и из твоих большого боярина одного; третьего назовет тот, кто ищет,
а тот берет, на ком ищут; если же не выберут себе третьего из этих троих
бояр, то я им третий, князь великий: пусть придут перед меня, я им велю
выбирать из тех же троих бояр, и если не захочет тот, на ком ищут, то я
его обвиню". Относительно суда встречаем еще следующий уговор: "Если
случится разбой, или наезд, или воровство из твоей отчины на моих людей
великокняжеских, то суда общего не ждать, отослать нам своих судей и ве-
леть дать управу без перевода; если же ты не дашь мне управы или судьи
твои судом переведут, то я свое отниму, и это не будет считаться наруше-
нием мира". Понятно, что условия изменялись вследствие обстоятельств,
при которых заключался договор, вследствие того, между какими князьями
он заключался.
Князья условливались вывода и рубежа не замышлять, а кто замыслит ру-
беж, то рубежника выдавать по исследовании дела: выдавать также но исс-
ледовании дела холопа, рабу, поручника, должника, вора, разбойника, ду-
шегубца; кто приедет из одного княжества в другое за холопом или должни-
ком, поймает его сам без пристава, но поставит перед князем, наместником
или волостелем, тот не виноват; но если выведет из волости и перед во-
лостелем не поставит, будет виноват; если холоп станет с кем тягаться,
но поруки по себе не представит, то холопа обвинить и выдать господарю,
причем обыкновенно определяется, сколько платить пошлины за одного холо-
па и за целую семью; определяются также и все другие судные издержки,
которые обязан платить истец; если же холоп или раба не станут тягаться,
то пошлин нет. Если по должнике не будет поруки, то его обвинить. Вора,
разбойника, грабежника душегубца судить там, где поймают, если же станет
проситься на извод, то пускать. Новгородцы договорились с Тверью, что
если из новгородских волостей явится обвинение на тверского вора или
разбойника и тверичи скажут, что такого у них нет, то пусть его не будет
и после в Тверских волостях; если же явится в них, то выдать его без су-
да.
На северо-востоке мы встречаем известие об убиении посла, отправлен-
ного от одного князя к другому. Встречаем известие об убийстве татарских
послов в Нижнем; в 1414 году немцы убили псковского посла в Нейгаузене,
псковичи убили дерптского. Мы видели, что в войнах псковичей с литовцами
был обычай отдавать пленных на поруки.
На юго-западе под 1229 годом встречаем замечательное известие об ус-
ловии, заключенном между Конрадом мазовецким и Даниилом галицким: если
когда-нибудь начнется между ними война, то полякам не воевать русской
челяди, а русским - польской. Потом и здесь встречаем также известие о
возвращении пленных после войны. В договоре Василия Темного с королем
Казимиром находим условие: "А которые люди с которых мест вышли добро-
вольно, ино тым людем вольным воля, где хотят, тут живут". В договорах
великих князей литовских с Новгородом и Псковом встречаем условие: если
великий князь захочет начать войну с Новгородом или Псковом, то обязан
прислать разметные грамоты и может начать войну только спустя месяц пос-
ле этой присылки. Витовт, которого по справедливости русский летописец
называет неверником правде, чтоб напасть врасплох на псковичей, послал в
1406 году разметную грамоту не во Псков, а в Новгород под предлогом ста-
рой зависимости первого от последнего, а сам вступил в Псковскую об-
ласть. Для предотвращения впредь подобного коварства псковичи, заключая
договор с Казимиром, обязали его в случае разрыва отсылать разметную
грамоту не в Москву и не в Новгород, но положить ее во Пскове. Новгород-
цы, заключая договор с тем же Казимиром, условились, чтобы литовские
послы по Новгородской волости подвод не брали, а новгородские - по Ли-
товской. Но как видно, между Москвою и Литвою не было условий относи-
тельно подданных одного государства, находившихся в областях другого во
время разрыва между ними, ибо под 1406 годом находим известие, что при
разрыве Витовта с Василием Димитриевичем в Литве перебили москвичей.
Что касается нравственного состояния вообще на Руси в описываемое
время, то мы уже заметили и в предыдущем периоде, что чем далее на вос-
ток, тем нравы становятся жестче. Понятно, что удаление славянских пере-
селенцев в пустыни Северо-Восточной Европы, удаление от других народов
христианских, стоявших с ними на одинакой степени гражданственности, и
вступление в постоянное сообщество только с народами, стоявшими на низ-
шей степени не могли действовать благоприятно на нравы этих переселен-
цев; понятно, если последние не только остановились в этом отношении, но
даже пошли назад; не забудем здесь и влияния самой природы, о котором
была уже речь прежде. Но кроме этих собственно географических причин бы-
ли еще другие, исторические, которые не могли способствовать смягчению
нравов. Одна географическая отдаленность главной сцены действия не могла
надолго отнять у русских людей возможность сообщения с другими христи-
анскими народами: мы видим, что когда Северо-Восточная Русь образовалась
в одно сильное государство, то начиная со второй половины XV века уже
является стремление к сообщению с другими христианскими державами; в
продолжение XVI и XVII веков, несмотря на все препятствия, это стремле-
ние становится все сильнее и сильнее, и наконец в XVIII веке видим
вступление России в систему европейских государств. Следовательно, пол-
ное уединение Руси в XIII, XIV и XV веках условливалось не географичес-
ким только отдалением, но преимущественно тем, что все внимание ее было
поглощено внутренним, тяжким, болезненным переходом от одного порядка
вещей к другому. Этот-то болезненный переход и действовал неблагоприятно
на нравы. На юге мы видели сильные усобицы; но усобицы эти шли
вследствие споров за родовые права: тот или другой князь становился
старшим, занимал Киев вследствие своего торжества,- отношения к нему
младших оставались прежние; но и тут мы замечаем большую жесткость,
большую неразборчивость средств у тех князей, которые вследствие разных
обстоятельств были доводимы до крайности, лишались волостей и принуждены
были потом приобретать их и сохранять мечом. На севере же, как мы виде-
ли, изменилась цель усобиц, должен был измениться и характер их: князья
показали ясно, что они борются не за старшинство, как прежде, но за си-
лу, хотят увеличить свои волости, приобресть могущество и вследствие
этого могущества подчинить себе всех остальных князей, лишить их владе-
ний. При таком характере борьбы нет речи о правах и обязанностях, каждый
действует по инстинкту самосохранения, а где человек действует только по
инстинкту самосохранения, там не может быть выбора средств, сильный
пользуется первым удобным случаем употребить свою силу, слабый прибегает
к хитрости, коварству, взаимное доверие рушится, сильные начинают прибе-
гать к страшным нравственным обязательным средствам в отношении к сла-
бым, но и эти средства оказываются недействительными: страшные проклятые
грамоты нарушаются так же легко, как и обыкновенные договоры; хитрость,
двоедушие слабого получает похвалу, как дело мудрости: летописец хвалит
князя тверского, который, будучи слабым среди борьбы двух сильных, умел
извернуться, не прогневал ни князя московского, ни Эдигея. Борьба, дове-
денная до крайности, условливала и средства крайние: сперва губили со-
перников в Орде; но здесь могли видеть еще только следствия судебного
приговора, произнесенного высшею властию; когда же князья стали управ-
ляться друг с другом независимо от всякого чуждого влияния и когда
борьба, приходя к концу, достигла крайнего ожесточения, является сперва
ослепление, а потом и смерть насильственная. Обычай, по которому дружин-
ники свободно переходили от одного князя к другому, обычай, много облег-
чивший объединение Северо-Восточной Руси, с другой стороны, вредил
нравственности; поступок Румянца и товарищей его в Нижнем Новгороде, ко-
нечно, не может быть причислен к поступкам нравственным. Насилия со сто-
роны сильных, хитрость, коварство со стороны слабых, недоверчивость, ос-
лабление общественных уз среди всех - вот необходимые следствия такого
порядка вещей. Нравы грубели, привычка руководствоваться инстинктом са-
мосохранения вела к господству всякого рода материальных побуждений над
нравственными; грубость нравов должна была отражаться на деле, на слове,
на всех движениях человека. В это время имущества граждан прятались в
