брак в своем роде в известных степенях? Впоследствии князья Рюриковичи
вступали в брак в своем роде в седьмой и даже шестой степени родства: у
языческих славян род мог легко сохранять единство при этих степенях;
легко предположить также, что у язычников браки позволялись и в степенях
ближайших, особенно при многоженстве. Если браки совершались внутри ро-
да, то ясно, что в таком случае похищение не могло иметь места, постоян-
ное сожительство четы долженствовало быть следствием согласия целого ро-
да, воли отца - старшины; таким образом, похищение могло иметь место
только в том случае, когда девушка была из чужого рода, из чужого села.
Здесь похищение не было следствием одной враждебности родов, потому что
если члены разных родов сходились вместе на одни игрища (по всей вероят-
ности, религиозные), то нельзя предполагать между ними вражды; здесь,
кроме вражды, похищение должно было произойти оттого, что каждый род бе-
рег девушку для себя, для своих членов и не хотел уступить ее чужерод-
цам, и если члену одного рода понравилась на игрище девушка из чужого
рода, то, чтоб иметь ее женою, ему необходимо было ее похитить. Это по-
хищение, естественно, производило вражду между родами; род, оскорбленный
похищением, может одолеть род похитителя и требовать удовлетворения,
вознаграждения: это самое ведет уже к продаже; похититель может тотчас
после увода, не дожидаясь войны, предложить вознаграждение, на такое яв-
ление указывает свадебный обряд, сохранившийся и теперь в некоторых мес-
тах у простого народа: "Подле невесты садится брат или другой какой-ни-
будь родственник. Дружко спрашивает его: зачем сидишь здесь? - Я берегу
свою сестру. - Она уже не твоя, а наша, - возражает дружко. - А если она
теперь ваша, то заплатите мне за ее прокормление. Я одевал ее, кормил,
поил". Это вознаграждение не могло быть малое, потому что число женщин
не могло быть велико: вспомним, что у славян было в обычае многоженство,
вспомним также и другой обычай, по которому жены следовали в могилу за
мужьями; обычай же многоженства и недостаток в женщинах необходимо умно-
жали случаи похищения.
Но если похищения могли иметь место при разрозненности родов, живших
особо, в разных селах, жители которых сходились редко, только на игрища
(религиозные праздники), то могли ли они иметь место в городах, где нес-
колько родов жило на одном месте, где, следовательно, не могло быть та-
кой разрозненности, особности между ними - напротив, сношения беспрерыв-
ные? Здесь при беспрестанном столкновении молодых людей обоего пола из
разных родов было невозможно для последних удерживать своих девушек для
себя и давать поводы к похищениям, которые долженствовали быть чрезвы-
чайно часты, вести к ежедневным ссорам между соседями; напротив, старши-
нам родов даже во взаимных борьбах часто могло быть выгодно скреплять
свои отношения к другим родам взаимными брачными связями между их и сво-
ими членами. Здесь, в городах, необходимо должен был произойти обычай
сватовства, брачный обычай; по выражению летописца, браки должны были
заключаться с согласия родственников невесты. Как же они заключались?
Разумеется, условия должны были зависеть от старшин, обязанных блюсти
выгоды рода; естественно, что обычай давать вено, или цену за вывод из
рода, мог долго иметь место: нужда была на стороне жениха, на стороне
его рода, а не на стороне рода невесты, для которого девушка не могла
быть лишнею. Но, с другой стороны, плата за содержание, при обычае вза-
имных браков между членами разных родов с согласия последних, теряла
свое значение: если род отпускал девушку в чужой род, то в то же время
он имел возможность приобрести жен для своих членов из чужого рода; нап-
ротив, здесь, в городах, где браки заключались с согласия родственников
невесты, давался простор чувству родительской привязанности, которая,
простираясь одинаково на сыновей и дочерей, требовала, чтоб и последние
не исключались из наследства и, выходя из рода, брали свою часть, кото-
рая давала им возможность лучшего существования в чужом роде; отсюда
происхождение приданого; в городах близость поддерживала тесные
родственные отношения между родами, вошедшими в связь посредством брака
своих членов; привязанность отца к дочери поддерживалась частыми свида-
ниями, отец получал возможность наблюдать за поведением новых родных от-
носительно дочери, за ее выгодами; дочь не выходила из рода, но расп-
ространяла род, привязывая к своему старому роду еще новый род мужа;
произошло явление, которое увидим после в отношениях между князьями Рю-
риковичами и которое, без сомнения, имело место и в других родах, а
именно: племя дочери, сестры стало сравниваться с племенем сына, брата,
свойственники вошли в отношения родственников; так, сестричич, сын сест-
ры, хотя бы принадлежал к враждебному роду, считался своим; так, муж
старшей сестры считался старшим братом относительно младших шурьев,
старший шурин - относительно младших зятьев. Уже замечено было, что ве-
но, или плата за невесту, была в тесной связи с похищением: если девуш-
ка, сговорясь на игрище с чужанином, убегала с ним в чужой род, то тем
самым, разумеется, разрывала всякую связь с покинутым ею родом, не имела
права надеяться чего-нибудь получить от него, и прежние родичи заботи-
лись только о том, чтоб получить за нее плату, чтоб она не пропала для
рода даром; но если девушка оставляла род с согласия его, с согласия
старшины, отца, то ясно, что последний обязан был заботиться о ее благо-
состоянии, как о благосостоянии каждого другого члена рода, обязан был
наделить ее всем нужным, вследствие чего вено, прежняя цена за вывод де-
вушки из рода, у некоторых славянских племен потеряла свое значение: ве-
но вместе с приданым начало обращаться в собственность жены. Но у наших
славян, как видно, вено, не теряя вполне своего значения, перешло в по-
дарки от жениха родным невесты, а самое слово начало означать вообще
брачные условия, брачную запись. Заметим опять, что вено как цена за вы-
веденную из рода девушку находится в тесной связи с похищением, а прида-
ное - с выдачею замуж при согласии родственников невесты, и что первый
обычай должен был господствовать у народонаселения, которое жило от-
дельными родами, а второй - должен был произойти в городах, где на одном
месте жило несколько родов.
Многоженство у всех племен славянских есть явление несомненное; наш
летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две и по три
жены; обычай многоженства сохранялся и долго после введения христи-
анства. Что касается положения славянской женщины, то девушки, как вид-
но, пользовались полною свободою: летописец говорит, что они сходились с
молодыми людьми чужих родов на игрищах, имели возможность совещаться с
ними для бегства. Что же касается до положения жены, то, разумеется, при
условиях того быта, который мы застаем у языческих славян, мы не имеем
права ожидать большого уважения слабейшему полу от сильнейшего; разуме-
ется, мы не должны искать у языческих славян того тонкого уважения к
женщине, которое дается только христианским взглядом на отношения двух
полов и которое летописец называет стыденьем; отсутствие этого стыденья
и ведет необходимо к многоженству. Но при этом у народа первобытного,
разумеется, мы не встретим никаких определений, которые осуждали бы жен-
щину на вечное унижение и ничтожство, которые не позволяли бы ей выказы-
вать свою силу умственную, иногда и физическую, приобретать посредством
этой силы уважение и влияние.
Иностранные писатели удивляются привязанности славянских женщин к
мужьям, за которыми они следовали даже в могилу. Если женщина выходила
замуж в чужой род, то при строгом и ревнивом надзоре новых родичей муж
был единственным существом, от которого она ждала и любви и покрови-
тельства; умирал муж - положение жены, лишившейся единственной подпоры,
единственного звена, соединявшего ее с чужою семьею, становилось горько.
Но при этом очень вероятно также, что у славян, так как и у германцев,
было верование, что мужчина легче достигает блаженства в будущей жизни,
если приходит туда в сопровождении женщины. Впрочем, справедливо замеча-
ют, что этот обычай не был вкоренен между славянами.
После брачного обычая, в котором резче всего выражаются нравственные
понятия народа, для летописца, христианского монаха, был всего важнее
обычай погребения, в котором выражаются обыкновенно понятия народа о
загробной жизни, и потому в летописи читаем описание этого обычая. Ради-
мичи, вятичи, северяне и кривичи совершали тризну над покойником, потом
сожигали труп, кости собирали в небольшой сосуд, который ставили на
столбе при дороге. В чем состоял погребальный обычай у полян во времена
язычества, об этом летописец молчит и тем дает знать, что обычай полян
был одинаков с обычаем других племен; употребление тризны у полян видно
из того, что св. Ольга, жившая в Киеве, среди этого племени, запретила
совершать по себе тризну. Под именем тризны разумелись, как видно, вооб-
ще поминки и потом преимущественно борьба в честь умершего, с поминками
соединялся веселый, пьяный пир, также резание и царапание лица в знак
печали. Одновременно с обычаем сожигания и ставления урн с пеплом на
придорожных столбах существовал и обычай погребения в могилах, которые
сыпали холмами.
Иностранные писатели говорят, что славяне жили в дрянных избах, нахо-
дящихся в далеком расстоянии друг от друга, и часто переменяли место жи-
тельства. Такая непрочность и частая перемена жилищ была следствием
беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усо-
биц, и от нашествий чуждых народов. Вот почему славяне вели тот образ
жизни, о котором говорит Маврикий: "У них недоступные жилища в лесах,
при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие выходы
на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не имея
ничего лишнего наружи, но живя, как разбойники". Одинакая причина,
действовавшая долгое время, производила одинакие следствия, жизнь в
беспрестанном ожидании вражьих нападений продолжалась для восточных сла-
вян и тогда, когда они уже находились под державою князей Рюрикова дома;
печенеги и половцы сменили авар, козар и других варваров, усобицы кня-
жеские сменили усобицы родов, восстававших друг на друга, следовательно,
не могла исчезнуть и привычка переменять места, бегая от неприятеля; вот
почему киевляне говорят Ярославичам, что если князья не защитят их от
гнева старшего своего брата, то они покинут Киев и уйдут в Грецию. По-
ловцев сменили татары, княжеские междоусобия продолжались на севере; как
скоро начнутся княжеские усобицы, народ покидает свои жилища, а с прек-
ращением усобиц возвращается назад; на юге беспрестанные набеги усилива-
ют козачество, и после на севере разбрестися розно от какого бы то ни
было насилия и тяжести было нипочем для жителей; при этом должно приба-
вить, что природа страны сильно благоприятствовала таким переселениям.
Привычка довольствоваться малым и всегда быть готову покинуть жилище,
поддерживала в славянине отвращение к чуждому игу, о чем заметил Маври-
кий. Родовой быт, условливавший разъединение, вражду и, следовательно,
слабость между славянами, условливал необходимо и образ ведения войны:
не имея одного общего начальника и враждуя друг с другом, славяне укло-
нялись от сколько-нибудь правильных сражений, где бы должны были биться
соединенными силами на местах ровных и открытых. Они любили сражаться с
врагами в местах узких, непроходимых, если нападали, то нападали набе-
гом, внезапно, хитростию, любили сражаться в лесах, куда заманивали неп-
риятеля бегством, и потом, возвратившись, наносили ему поражение. Вот
