руку Наташу к елозящему на снегу вертолету. Что нас ждет?
Внизу проплывали нефтяные вышки. Горел над трубами газ.
В голове неотвязно гремела очередная песенка из ресторанного репертуара: "Стою
я раз на стреме... держу в руке наган... И вдруг ко мне подходит неизвестный мне
граждан... Он говорит: - В Марселе такие кабаки! Такие там мамзели, такие
бардаки! Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях... лакеи носят вина, а
воры носят фрак..."
И еще вспомнилась: "Постой, паровоз, не стучите, колеса..." Когда я теперь увижу
маму родную мою, отца, сестренку?..
Внизу показался красный кирпичный городок на снежной целине с серыми
надутыми полосами грязи, круглая площадка с флажками по краям, к которой,
завалясь на бок, вертолет и устремился.
Нас встречали две машины со включенными фарами - синий длинный "форд"
(вроде микроавтобуса) и "мерседес". Наташу и меня Концевич посадил в
"медседес", а студентов - в другую машину.
Жить всем нам предоставили номера в гостинице "Парадиз" для приезжих
специалистов. Если бы не знать доподлинно, что мы вблизи полярного круга, ни в
жизнь бы не поверил, что в тундре может быть такое великолепие: мебель-ампир
из черного дерева, в ванной белый кафель, "лунные" шторы, телевизор "SONI",
холодильник со спиртными напитками и минеральной водой.
- Отдыхайте, вечером ко мне в офис на собеседование.
В шесть вечера здесь уже темно, как ночью. Мы с Наташей пришли в длинное,
старое здание с освещенным флагом российской федерации над крыльцом. Но и
внутри все сверкало пластиком и зеркалами. На втором этаже в середине
огромного кабинета сидел Концевич. Кивнув на черные кожаные кресла, он
сказал:
- Итак-с. Будут приезжать гости - вы... Алексей Иваныч?... играете, услаждаете
слух. Пируем в ресторации - также... услаждаете... Плачу сто баксов в неделю...
думаю, чаевые у вас будут не меньше. - Он повернулся к Наташе на крутящемся
стуле с прямой спинкой. - Теперь с вами. На компьютере не работали?
- Клавиатуру знаю, - изумила меня в который раз моя малышка. - Файлы могу
находить. А вот насчет программ...
- С программой поможем. Главное - нет программы партии. В зале смех. Будете
тексты набирать и печатать. И по телефону отвечать. Как можно более нежно:
"Алёу?.." Если не нежно, мне не нужно. - Он рассмеялся, вскочил. - Но это - днем. -
Он набрал номер. - Ты дома? Мы едем. - Отключил связь. - Муш-ш-ш покажет
класс игры, а вы с мадам познакомитесь. Будете при ней, когда надо... а если что -
выходить на меня по этому телефону. - И он протянул Наташе трубку с антенной. -
Дарю. Вот так раскрывается, так закрывается. Можете по межгороду звонить...
своей сердитой маме. - Концевич подмигнул мне. - Авось, простит, если узнает,
что вы у меня работаете... В Сибири три человека, которых все знают... это я, это
Россель на Урале и это... как его, бандит Мамин. Но в него вроде бы опять
стреляли на днях... - И он посмотрел на меня и на Наташу с каким-то особенным
интересом ( или это теперь мне так кажется в разговорах с кем угодно?).
- Стреляли?.. - вырвалось у меня. И я постарался рассмеяться. - Я как-то видел по
телеку... у него же сто охранников. И у самого, наверное, оружие в кармане... - Я
все это говорил медленно, изображая пальцами пистолет, чтобы Концевич слушал
меня и не оглянулся бы опять на Наташу - я думал, сейчас она упадет.
- Если очень надо кого-то убить, убьют. - Произнес Концевич, гримасничая в такт
щелчкам ключа, запирая кабинет. - Не во второй, так в третий раз... Против лома
нет приема. Как там можно сочинить дальше? Против пули нет пилюли...
"Если Мамин мертв, значит, можно и вернуться домой... - звенело у меня в
голове. - А вдруг он еще жив остался? А может, нарочно распустил слух? Сейчас
так делают... чтобы народ зауважал... чтобы избрали во власть повыше..."
В полном смятении мы с Наташей поехали домой к Концевичу.
Их коттедж в ряду других подобных строений из красного кирпича ничем не
выделялся - двухэтажный, с гаражом сбоку и мансардой под высокой
асимметричной крышей. Услышав гудок "мерседеса", на крылечко вышла в
серебристой шубейке, наброшенной на плечи, женщина лет тридцати, с очень
легкомысленным личиком. Но это лишь на первый взгляд.
- Ах какие гости! - пропела она. - Это они, Алик? Вы играете цыганские напевы
Сарасатэ?
И мне пришлось прямо с порога приступать к работе... Вынул из футляра скрипку,
футляр отдал Наташе. Вспомнив школу цыганского ансамбля, усмехнулся
сатанинской улыбкой (это действует на слушателей) и, слегка комикуя, дергая
плечами и встряхивая головой, в которой кружились огненные мысли "Мамин,
Мамин...", выдал стремительную страстную мелодию - сразу из финала
"Напевов".
Наташенька сидела рядом с хозяйкой и вымученно улыбалась. Я думаю,
Концевичи если и обратили внимание на ее дрожащие ручки, то решили - девочка
устала из-за перелета.
- Шарман!.. - промурлыкала хозяйка, когда я закончил. - Брависсимо!.. Не правда,
Алик?
- Правда, - кивал Концевич, стоя у бара и наливая в бокалы французское
шампанское. - Угощайтесь.
Сам он почти не пил - так, пригубит и уйдет в другую комнату, слышим - звонит
по телефону. А жена его, Эля, мигом опьянела, лицо пошло красными
пятнышками, стала мне подпевать. Голосок у нее был слабенький, но слух имелся.
- Он гений!.. - заговорила бурно Эля, когда муж вернулся с деловым,
бесстрастным видом. - Он что угодно умеет!.. Но говорит, руку замучил в
молодости, сейчас трудно играть высокую классику.
- Если лечится, вылечим, - великодушно пообещал Концевич, поцеловал жену в
лоб и уехал - у него срочное совещание на второй буровой. Это рядом, ненадолго.
До полуночи по просьбе "мадам" я играл то сидя, то стоя. Она пила, произнося
громкие тосты, и насильно нас угощала.
- Так мало приезжает культурных людей...- жаловалась она. - Нефть, газ... ужасно!
Вовку Спивакова Алик хотел привезти... знаете, "Виртуозы Москвы"? Но Вовка
обещал королю Испании концерт... а ведь Алик заплатил бы больше!.. Ах, давайте
споем из "Травиаты" застольную!.. Ляль-ля-я!..
Когда Концевич вернулся, моя Наташа сидела в кресле с ногами, дремала, а у
меня уже пальцы не слушались. Правда, к этому времени Эля включила очень
громко CD-проигрыватель и под его звуки перед нами танцевала босая, как
Дункан. Смуглый муж, сверкая глазами, стоял в дверях. Заметив на его лице след
губной помады, я быстро подошел к нему, отвел как бы по делу в другую комнату
и, достав платочек, стер.
- Сэр... с меня фунт... - пробормотал Концевич, - но не масла, а просто... - Я
только теперь понял, что он изрядно пьян. - Вас отвезет водитель. Если мадам
отпускает...
Мадам отпускала. Она стояла в дверях спальни в голубом сверкающем халате,
зажмурив глаза, ожидая немедленных объятий молодого супруга..
С этого дня началась наша с Наташенькой работа, ее - в роли "фрейлины", моя -
в роли скрипача-затейника. Я играл перед важными гостями из Москвы (
например, прилетали два вице-премьера ) - и они удивлялись, откуда в такой
"дыре", в мире сумрачных метелей блестящий музыкант. Я играл и каким-то
туркам в зеленых чалмах, эти, слушая, сосали губами: харашо, очень харашо... Я
со своей скрипкой предстал и на съезде промышленников Сибири в ресторане
"Труба" - мне сограждане кидали червонцы в ноги... Но когда не было концертов
(это обычно днем), я должен был идти к жене "барона" и поддерживать с ней
светский разговор.
Моя Наташа в это время сидела за компьютером и телефонами в приемной
Концевича. Она принимала факсовки, варила кофе для шефа и посетителей,
улыбалась, улыбалась, улыбалась - так требовал Концевич. К вечеру она сменяла
меня - бежала к тоскующей от безделья мадам гладить ей платья и восхищаться ее
обувью. А я плелся в ресторан (деться мне больше некуда), играл за деньги. Я еще
не оставил мечту увезти мою Наташу за границу.
Прошел месяц, мы с ней толком не могли и поговорить - все время на людях. А
встретившись в гостиничном номере за полночь, не высыпались - в восемь Наташа
должна была быть на месте...
Но больше не секретарская работа ее донимала, а жена шефа.
- Зачем мне всё это?!. - восклицала Эля, расшвыривая дорогие платья по комнатам
( так рассказывала Наташа). - Куда я в этом могу пойти?! Летом здесь комар
размером с таракана... гнус... вы знаете, что такое гнус? О, это живой кошмар,
огненный воздух... А зимой? Зимой можно сдохнуть от волчьего воя... и не то что
телевизор, даже радио не работает - магнитные бури!.. Ну, съезжу я на пару недель
в Венецию или Барселону... но он же не может без своих буровых! Оставит меня -
и в Россию... - И мадам рыдала. - А там, Натали, там страшно одинокой... они же
все такие горячие, все жаждут схватить русскую девочку!
Видимо, не доставало ей ласки. Алик, как я понял, был великий ходок в своей
вотчине по амурной части. Я как-то заглянул к нему к кабинет (он сам пригласил),
смотрю - перед ним сидит одна из тех студенток, с которыми мы прилетели - одета
в роскошное бордовое платье с вырезом до бедра (прямо Кармен из стихотворения
Орлова...) и пьет, клянусь, не нарзан из фужера. Я не сразу признал в
длинноногой красавице "комсорга". Тем более, она теперь была не в очках. Всех
других ее спутников, оказывается, Концевич давно отправил на "материк", а Нелю
оставил заканчивать отчет для "гринписа". Знаем мы эти отчеты! Подмигнув мне,
Концевич тут же сделал лицо деловым, надменным, буркнул, что должен лететь на
одну далекую буровую, берет с собой секретаря. Но дело не в этом - прилетают
нефтяные начальнички из Башкирии, их угостят, но до завтра их надо побаловать.
- Неля им расскажет, как надо беречь природу... а ты поиграешь. Но смотри, не
отбей ее у меня!
- Так вы... Наташу хотите взять? - только сейчас я понял намерение Алика. - А... а
как же ваша супруга?
- Почитает книги! - небрежно махнул рукой Концевич.- Я лично всем хорошим во
мне обязан книгам. - И рассмеялся, и Неля-студентка тоже тихо засмеялась,
преданно глядя на него. Думаю, и платье, и кулон на груди - это были его подарки.
В сквернейшем настроении я вернулся домой и передал Наташе наш разговор с
шефом. Она заплакала.
- Что такое?..
- Я не хотела говорить... Он... он ко мне пристает... - Жалобным шепотом жена
рассказала, как он порой вызывает ее к себе официальным голосом, а лишь войдет
- вскочит, быстро хватает за талию и мурлычет: "Разве я немного не красив?.." И
даже, даже... наконец, Наташа досказала... говорит: "Чего ты боишься? Я же с
противопожарным средствами...". - Уедем отсюда, Андрей!
Легко сказать. Как?
И мне ведь тут не сахар. Людям музыка в ресторане нравится, но все считают
своим долгом угостить скрипача. В "Трубе" имеется еще неплохой аккордеонист,
и всё. От бесконечной водки у меня в голове свет вспыхивает, сердцу тесно... Но
хоть платят хорошо. У нас уже с Наташей кое-какие деньги накопились.
Нет, наверное, надо потерпеть до весны... а там - вместе с птицами в небо. Они -
на север, мы - на юг...
- Мне не ехать с ним? Сказаться больной? - обливалась слезами Наташа. -
Обидится ж.
- Не ехать, - отрезал я. И вдруг придумал. - Я заболею, я!.. - Это был выход... -
Сбросил пиджак, лег и попросил Наташу вызвать "скорую".
Местного врача Андрея, моего тезку (только ему это неведомо!), я знал -
суетливый молодой гуцул с усами вроде бублика вокруг рта. На дне рождения его
жены Оксаны весь вечер я им играл украинские мелодии.
Он приехал через пару минут. С ним - медсестра в белом халате с металлическим
ящичком в руке.
- Что такое, Алексей Иваныч? - Подскочил, уже меряет давление.
- Не знаю... - прохрипел я. - Кружится все... голова болит...
- Так. - Кивнул медсестре. - Тройчатку ему. Пока. - И пригнувшись, шепнул. -
Алкогольная интоксикация... надо отдохнуть... Дня три полежите.
