замечаем это без ложной скромности, ибо здесь, в разговоре с вами, учителем,
ставшим нашей совестью и нашей счастливой юностью, - она неуместна. Но,
наставник, какими бы высшими принципами в общении с людьми мы ни руководили
себя, они, принципы, ни за что не заменят нам нашей отвратительной памяти:
она по-прежнему избирательна, и вряд ли мы сумеем пролить свет и поднять вам
ваши тяжелые веки. Мы тоже почти не помним, что с вами случилось, ведь
прошло - или пройдет - уже много времени с тех пор, как. Верно, отвечает
Савл, немало прошло, верно, немало, немаловерно, вернее, много. Но все-таки
постарайтесь, напрягите ее, вашу изумительную, пусть и отвратительную
память. Помогите учителю, который страждет в неведении своем! Капля росы
выпала из умывального крана и упала в ржавую тысячелетнюю раковину, чтобы,
пройдя по темным слизистым трубам канализаций, миновав отстойники и фильтры
новейших премиальных констрикций, тихо скользнуть чьей-то незамутненной
душой в горечь реки Леты, чьи воды, навсегда обращенные вспять, вынесут
лодку твою и тебя, обращенного в белый цветок, на песчаную белую отмель;
капля повиснет на миг на мандолинообразной лопасти твоего весла и снова
торжественно капнет в Лету - пропадет - растает - и через секунду, если
ты верно понимаешь значение слова, бессмертно блеснет в горловине только что
выстроенного римского акведука. Листопад, такого-то числа, такого-то года до
н. э. Генуя, Дворец Дожей. Пиктограмма на бересте, свернутой в трубочку.
Возлюбленный сенатор и легионер Савл, спешим сообщить вам, что мы,
благодарные ученики ваши, вспомнили, наконец, некоторые подробности события,
происшедшего с вами рано или поздно, которое столь обеспокоило вас. Нам
удалось напрячь нашу память и теперь, как нам кажется, мы догадываемся, что
именно случилось, и готовы поднять вам ваши набрякшие веки. Спешим сообщить
вам, что директор Н. Г. Перилло, подстрекаемый на злое дело Ш. С.
Трахтенберг-Тинберген, уволил вас с работы по собственному желанию. Не может
быть, - возражает Норвегов, - я же ничего такого не сделал, почему? за
что? на каком основании? Я ничего не помню, расскажите. Взволнованно.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ЗАВЕЩАНИЕ
Дело было в один из дней того очаровательного месяца, когда ранними
вечерами в западной части неба в созвездии Тельца виден Сатурн, вскоре
заходящий за горизонт, а во второй половине ночи в созвездии Козерога
заметен яркий Юпитер, к утру же значительно левее и ниже в созвездии Водолея
появляется Марс. Но главное - в этом месяце головокружительно цветет
черемуха в нашем сиреневом школьном саду: это мы, дураки нескольких
поколений, заложили его на зависть всем умникам, идущим мимо по улице.
Уважаемый Савл Петрович, разрешите заметить здесь, что мы, узники
специальной школы, рабы тапочкой системы имени Перилло, лишенные права
обычного человеческого голоса и оттого вынужденные кричать нечленораздельным
утробным криком, мы, жалкие мошки, запутавшиеся в неукоснительных паучьих
сетках учебных часов, мы все же по-своему, по-глупому любим ее, нашу
ненавистную специалку, со всеми ее садами, учителями и гардеробами. И если
бы нам предложили перейти в нормальную, в обычную школу для нормальных,
сообщив при этом, что мы выздоровели и нормальны, то - нет, нет, не хотим,
не гоните! - мы бы заплакали, утираясь поганым тапочным мешком. Да, мы
любим ее, потому что привыкли к ней, и если мы когда-нибудь, отсидев в
каждом классе по нескольку так называемых лет, если мы когда-нибудь закончим
ее, с ее изрезанными черно-коричневыми партами, то мы страшно расстроимся.
Ибо тогда, покинув ее, мы потеряем все - все, что у нас было. Мы останемся
одни, станем одинокими, жизнь разбросает нас по углам своим, по толпам
умников, рвущихся к власти, к женщинам, машинам, инженерным дипломам, а нам
- круглым дуракам - нам ничего такого не нужно, мы хотим лишь одного:
сидеть на уроке, смотреть за окно на изглоданные ветром облака, не обращая
внимание на учителя, за исключением Норвегова, и ждать белый-белый звонок,
похожий на охапку черемухи в тот головокружительный месяц, когда вы, Савл
Петрович, географ высшего уровня, быстро - если не сказать с т р е м г л а
в- входите к нам в класс на свой последний в жизни урок. Босиком. Теплынь.
Теплый ветер. Когда дверь распахивается - окна, рамы окон - настежь.
Сквозит теплом. Горшки с геранями валяются на полу, разбитые вдребезги. В
комочках чернозема копошатся блистающие дождевые черви. Савл Петрович, а вы
- смеетесь. Смеетесь, стоя на пороге. Вы подмигиваете нам, узнавая всех и
каждого. Здравствуйте, Савл Петрович, в теплый четверг мая, в ковбойке с
подвернутыми рукавами, в брюках с широкими отворотами, в летней, со
множеством пробитых компостером дырочек, шляпе. Здравствуйте, черти,
садитесь, ну их, эти нелепые церемонии, потому что весна. Кстати, вы
замечали, как крепнет весь человек, охваченный свежим дыханием весны, а?
Ладно, я как-нибудь расскажу вам. А сейчас мы приступим к уроку. Други
ситные, сегодня у нас по плану беседа о горных системах, о каких-то там
Кордильерах и Гималаях. Но кому это все нужно, кому это нужно, я вас
спрашиваю, когда по всей желанной земле идут скоростные машины, разбрызгивая
колесами тугую воду луж и обдавая таким макаром всех наших милых уличных
подружек в коротеньких юбочках. Бедняжки! Капли залетают к ним даже в самые
потаенные места, куда выше колен - вы понимаете, что я хочу сказать?
Весело, подтягивая парусиновые брюки и пританцовывая у карты обоих
полушарий, напоминающей гигантские голубые очки без дужек. Ученик такой-то,
сделайте доброе дело, дайте перечисление некоторых женских имен, как я учил
вас, по алфавиту. Кто-то из нашего числа - теперь издали я не вижу, кто
именно - встает и говорит быстрым полушепотом: Агния, Агриппина, Валентина,
Валерия, Барбара, Галина... Да, - повторяете вы с улыбкой растроганного
человека, - Леокадия, Христина, Юлия, спасибо, садитесь. Други верные, как
я рад свидетельствовать вам свое почтение сегодня, в день весны. Весна -
это вам не зима, когда мой двор уединенный, печальным снегом занесенный,
твой колокольчик огласил. Вот случай! В Острове, проездом ночью, взял три
бутылки клико, и к утру следующего дня приближался к желаемой цели. Все было
мрак и вихорь. Нет, мы посвятим сегодняшние порывы наши - наоборот -
пустыне, обагренной тюльпаньей кровью. Ученик такой-то, я наблюдаю ужасное:
из трех окон, выходящих в открытое небо, открыты лишь два, так откройте ж и
третье! спасибо. Ныне я поведаю вам историю, найденную мною в бутылке из-под
клико на берегу дачной реки Леты. Я назвал эту историю П л о т н и к в п у с
т ы н е.
Други ситные, в пустыне жил плотник, большой мастер своего дела. Он мог
бы при случае построить дом, лодку, карусели, качели, сколотить посылочный
или иной ящик - был бы только материал, было бы из чего делать. Но в
пустыне, по выражению самого плотника, было пусто: ни гвоздей, ни досок. У в
а ж а е м ы й л е г и о н е р С а в л, м ы о б я з а н ы н е м е д л е н н о
п о с т а в и т ь в а с п е р е д с л е д у ю щ и м ф а к т о м: н е у с п е
л и в ы п р о и з н е с т и с л о в а ни гвоздей ни досок, к а к в у н и в е
р с и т е т с к о й и м е н и с в. Л а в р е н т и я о р д е н а Р у д о в о
з а М а р с о в а П л а м е н и у н и в е р с и т е т а, г д е в ы ч и т а е
т е о ч е р е д н у ю л е к ц и ю, н а м и г с т а л о к а к б у д т о с у м
р а ч н о, н а м п о к а з а л о с ь, ч т о ч ь я - т о т е н ь - п т и ц а
и л и п т е р о д а к т и л ь и л и в е р т о п л а н - у п а л а н а к а ф
е д р у, з а м е н и в с о л н ц е. Н о т у т ж е - у ш л а. Некоторые
люди, - словно ничего не заметив, продолжали вы, - скажут: это неправда,
не может случиться такого места, где не нашлось бы одной-двух досок и
десятка гвоздей, а если хорошенько поискать вокруг, то всюду наберешь
материала на целую дачу с верандой, как у любого из нас, лишь бы не
пропадало желание сделать что-то полезное, только бы верилось в успех. Я же,
разгневанный, отвечу: действительно: плотнику удалось найти одну, а потом и
вторую доску. Кроме того, у него в кармане с давних пор лежал один гвоздь,
мастер берег его на всякий случай, мало ли что может произойти в плотницкой
жизни, мало ли зачем плотнику гвоздь, например, провести риску, наметить
точки сверления и прочее. Но я должен добавить: несмотря на то, что у
плотника не пропадало желание сделать что-либо полезное и он до конца верил
в успех, мастер не мог найти больше, чем две десятимиллиметровые доски. Он
исходил и изъездил на своей небольшой зебре всю пустыню, исследовал каждый
сыпучий бархан и всякую ложбинку, поросшую бедным саксаулом, проехал даже
вдоль берега моря, но - черт возьми! - пустыня не дарила ему материала. Н
а с т а в н и к С а в л, н а м т р е в о ж н о, к а ж е т с я с н о в а б ы
л а т е н ь - т о л ь к о ч т о, с е к у н д у т о м у. Однажды, утомленный
поисками и солнцем, плотник сказал себе: ладно, у тебя не из чего построить
дом, карусели, ящик, но у тебя есть две доски и один хороший гвоздь - так
нужно что-нибудь сделать хотя бы из этого малого количества деталей, ведь
мастер не может сидеть сложа руки. Сказав так, плотник положил одну доску
поперек другой, достал из кармана гвоздь, а из сундука с инструментами взял
молоток, и молотком забил гвоздь в место пересечения досок, таким образом
накрепко соединив их: получился крест. Плотник отнес его на вершину самого
высокого бархана, установил там вертикально, вкопав в песок, и отъехал
оттуда на своей небольшой зебре, чтобы полюбоваться на крест издали. Крест
был виден почти с любого расстояния, и плотник так обрадовался этому, что от
радости превратился в птицу. О ч е н ь, о ч е н ь т р е в о ж н о, д о р о г
о й С а в л, т е н ь с н о в а л е г л а н а в а ш у к а ф е д р у, л е г л
а и п о г а с л а, л е г л а и п о г а с л а, р а с т а я л а, т е н ь п т и
ц ы, т о й п т и ц ы и л и н е п т и ц ы. То была крупная черная птица с
прямым белым клювом, издававшая отрывистые каркающие звуки. С а в л П е т р
о в и ч, м о ж е т б ы т ь - К о з о д о й? К р и к К о з о д о я, к р и к
К о з о д о я, о х р а н я й т е К о з о д о я в к р а ю е г о, в д о л ь к
а м ы ш е й, у ж и в о й и з г о р о д и, о х о т н и к и и е г е р я, т р а
в ы и п а с т у х и, б у д о ч н и к и и с т р е л о ч н и к и, т р а - т а
- т а, т р а - т а - т а, и - и - и - и. Птица полетела, села на поперечину
креста и сидела, наблюдая движение песков. И пришли какие-то люди. Они
спросили у птицы: как называется то, на чем ты сидишь? Плотник отвечал: это
крест. Они сказали: с нами тут есть один человек, которого мы хотели бы
казнить, нельзя ли распять его на твоем кресте, мы немало заплатим. И
показали птице несколько ржаных зерен. В о з л ю б л е н н ы й с е н а т о р
и л е г и о н е р С а в л, п о с м о т р и т е, р а д и в с е х н а с, п о с
м о т р и т е з а о к н о, н а м к а ж е т с я, ч т о т а м, н а п е р е к л
а д и н е п о ж а р н о й л е с т н и ц ы к т о - т о с и д и т, м о ж е т б
ы т ь к о з о д о й, м о ж е т э т о о н б р о с а е т т е н ь н а в а ш у к
а ф е д р у? И они показали птице несколько ржаных зерен. Да, сказал
плотник, я согласен, я рад, что вам понравился мой крест. Люди ушли и спустя
время вернулись, ведя за собой на веревке какого-то худого и бородатого
человека, видом нищего. О н а с т а в н и к, в ы н е с л ы ш и т е н е м о й
и т р е в о ж н ы й г л а с н а ш е г о к л а с с а, у в ы! Е щ е р а з: о г
л я н и т е с ь в т р е в о г е! Т а м, з а о к н о м, н а п о ж а р н о й л
