извне в ротоновый генератор. И при этом теряет часть ее на
собственные нужды. Вот максимум ее возможностей -- выдавать
лишь то, что получает. Она работает вхолостую.
Эдуард повернулся ко мне.
-- Почему ты молчишь, Мартын? Скажи Кондрату, что он путает.
Скажи, что он напрасно нас пугает.
Я взвешивал каждое слово:
-- Возможно, Кондрат что-то путает. Но в одном он прав: до
сих пор наша установка возвращала лишь ту энергию, какую
получала. Такую эффективность мы планировали как первый этап.
Второй -- выдача на сторону большей энергии, чем используется
нами со стороны. Для этого мы и создали лабораторию --
вычерпывать энергию из вакуума, а не возвращать на
энергостанции то, что получаем от них.
Эдуард чуть не кричал:
-- Так приступайте, черт возьми, ко второму этапу!
Вычерпывайте энергию из вакуума, а не из земных электростанций.
Мне, что ли, делать за вас? Не такое было у нас разделение
функций.
Снова заговорила Адель:
-- Кондрат, твое сообщение чудовищно. Признайся, что
зачем-то надумал нас напугать.
Кондрат покачал головой.
-- Не пугаю. Сам ужаснулся, когда понял, что случилось. Я
неправильно определил константу Тэта. И ты в своих вычислениях
повторяла мою ошибку.
-- Ошибку? Сколько раз мы обсуждали эту константу! И в
лаборатории, и дома. Ты и не намекал, что подозреваешь ошибку.
-- Я только недавно о ней узнал. И не решался сказать, хотел
перепроверить себя. Теперь говорю -- сразу всем.
-- Теперь говоришь... И сразу всем? Хорошо, пусть так.
Какова же ошибка? На одну десятую величины? На четверть? Вдвое?
-- На два порядка, Адель. Я ошибся ровно в сто раз. Тэта в
сто раз меньше, чем ты положила в основу своих вычислений.
Теперь и я не удержался от негодующего восклицания. То, что
Кондрат объявил, было невозможно. В такую ошибку было немыслимо
поверить. Тэта, основная константа в наших расчетах, определяла
скорость рождения ядерного микропространства при бомбардировке
атомных ядер ротонами. Именно константу Тэта мы внесли как
совершенно новое в первоначальные космологические расчеты
профессора Клода-Евгения Прохазки. Именно константа Тэта
сделала осуществимым переход в микромир от гигантских
космологических катастроф, от Большого Взрыва, совершившегося
двадцать миллиардов лет назад, от рождения нашей Вселенной и от
последующего ее разлета в непрерывно нарастающем пространстве.
Установлением одного Того факта, что константа Тэта реально
существует, Кондрат мог обессмертить свое имя в науке. А он еще
определил ее величину, и она оказалась такой, что открывалась
возможность получать энергию на Земле сперва в лабораториях,
потом на заводах, от процессов, какие раньше относили к
космологическим, а не технологическим. Все мы, не один я,
верили, что недалеко время, когда эту величину, математический
значок Тэта, будут именовать <константой Сабурова>, что мы
первые в мире использовали ее для производственных операций. И
вот сам творец <константы Сабурова>, сам Кондрат Сабуров с
сокрушением признается, что все было фикцией: нет реальности в
открытой им удивительной константе, отныне она лишь
математический, малозначащий символ. Это было чудовищно, этого
нельзя было допустить!
И я сказал:
-- Кондрат! Ты ошибся не прежде, ты ошибаешься сейчас. Адель
права -- ты путаешь. Нужны доказательства, без них твоих
объяснений не принимаю.
-- Тогда смотри.- Он протянул мне рабочий журнал.
Он хорошо подготовился к трудному объяснению, это было ясно.
Журнал открывался на нужных страницах. Я сразу и навсегда
запомнил их -- двенадцать листочков, номера 123-134. И они
показывали, как мучительно сам Кондрат искал объяснения, почему
установка не может увеличить выдачу энергии. Он зафиксировал в
журнале -- цифрами, а не словами -- и свои недоумения, и свои
тревоги, и свое отчаяние. Он искал сперва неполадки в монтаже и
не нашел их. Он подверг анализу -- не говоря об этом мне --
ливень ротонов из моего генератора и не обнаружил
несоответствия. Только тогда, уже охваченный тягостным
предчувствием, он обратился к предпосылке всех наших
экспериментов -- к константе Тэта. Двенадцать роковых страниц
зафиксировали его придирчивый допрос самого себя, его яростный
спор со своим собственным детищем. Были прямые методы проверки
проклятой константы, были и косвенные, по значениям других
величин,- Кондрат использовал все. И все они свидетельствовали:
мы легкомысленно начали свои исследования, фундамент их
недостаточно обоснован. Константа Тэта, одна из главных мировых
констант, была в сто раз меньше, чем мы приняли. Из множества
известных нам тогда чисел и величин мы невольно выбирали те,
что ближе соответствовали замыслу. Мы были некритичны к
собственной теории. И конечно, больше всех виноват был в этом
Кондрат- он честно признавался в своей вине.
Я молча положил журнал на стол. Его надо было швырнуть, он
обжигал пальцы. Но я положил его осторожно, как будто опасался,
что при резком движении из него посыплются проклятые цифры,
истошно вопя о напрасно потраченном труде нескольких лет.
Адель и Эдуард с надеждой смотрели на меня. Я покачал
головой.
-- Друзья мои, Кондрат прав. Наша установка неэффективна.
Константа Тэта иная, чем мы предполагали. Можете сами
проверить.
Я показал на журнал. Ни Адель, ни Эдуард не взяли его.
Эдуард опустил голову и растерянно глядел в пол. Адель была
великолепным вычислителем, формулы говорили ей больше слов, но
она не захотела проверять цифры, занесенные в журнал. Выражение
моего лица сказало ей все. И в этот момент мне показалось, что
я впервые вижу ее. Еще никогда Адель не была так невероятно
красива, как сейчас. Я был когда-то влюблен в нее, мне все
нравилось в ней, хотя она была тогда лишь хорешенькой, а не
прекрасной. Поняв, что она не для меня, я перестал вглядываться
в нее и пропустил время, когда она превратилась в красавицу. И
теперь, напряженно ожидая, как она поведет себя, что скажет
Кондрату, что скажет мне и Эдуарду, я вдруг с удивлением
подумал, что нужно было произойти несчастью в наших
исследованиях, чтобы до меня дошла перемена. Я сказал, что она
была <невероятно красива>. Какие никчемные слова, не выражающие
истины! Она была зловеще красива, когда в отчаянии глядела на
меня, уверовав наконец, что нашу совместную многолетнюю работу
зачеркивает одна-единственная ошибка.
Мы молчали. Кондрат не вынес молчания;
-- Надо решить, что делать.
Он обратился ко мне первому, и я ответил первый:
-- Будем продолжать работу. Докажем, что невозможно создать
новые источники энергии путем манипуляций с микропространством.
Всемирной славы не приобретем, но докторские степени заслужим.
-- Ты, Адель? -- обратился Кондрат к жене,- Что ты скажешь?
-- Что я скажу? -- Она подошла к окну. Снаружи метались
деревья и бил по стенам дождь. Адель посмотрела в окно и
обернулась к нам. Она тяжело дышала,Я бы многое сказала тебе не
только как твой сотрудник, но и как твоя жена. Но при
посторонних стесняюсь.
Кондрату надо было как-то успокоить Адель. Он и не подумал
это сделать.
-- Как муж с женой поговорим дома. Сейчас я спрашиваю тебя
как сотрудника лаборатории.
Она зло усмехнулась. Не хотел бы, чтобы когда-нибудь против
меня обращали такую беспощадную усмешку.
-- Видишь ли, мне трудно отделить функции жены от функций
сотрудника. Это, наверно, недостаток всех женщин, не только
мой. Поэтому отвечу на твой вопрос: я ухожу. Сейчас же ухожу,
ни одной минуты не задержусь.
-- Ты уходишь домой, Адель?
-- Не домой, а из дому! Тебе понятно?
-- Мне понятно,- сказал он глухо.
Теперь я думаю, что в тот день Кондрат уже ожидал разрыва с
ней. Но все же он очень побледнел, верней, посерел, темная кожа
лица никогда не становилась у него бледной. Он обернулся к
Эдуарду:
-- А ты, Эдуард? Ты что-то не торопишься высказывать свое
мнение.
-- За Эдуарда отвечу я,- властно сказала Адель.Эдуард уходит
со мной.
-- С тобой? -- переспросил Кондрат.- Разреши узнать, в каком
качестве ты уводишь с собой Эдуарда?
-- В качестве моего нового мужа, вот в каком.- Она
стремительно подошла к Эдуарду.- Эдик, я правильно тебя
понимаю, ты хочешь быть со мной?
Эдуард потерялся -- затряслись руки, задрожал голос. Он еле
пробормотал:
-- Адочка, ты же знаешь... Я же всегда...
-- Очень хорошо. Вставай, мы уходим.
Она взяла его под руку, пошла к выходу. Эдуард пребывал в
таком ошеломлении, что ничего не сказал нам с Кондратом на
прощание. В дверях Адель обернулась и горько проговорила:
-- Радости здесь не было никогда. Но столько было надежд на
радость!
Они ушли. Эдуард так и не повернул головы в нашу сторону. Мы
с Кондратом молчали. И опять он первый не вынес молчания:
-- Вот так и развалилась наша лаборатория, Мартын.
-- Еще не развалилась,- откликнулся я.- Просто поставим себе
иные задачи. И будем так же честны с результатами
экспериментов.
Он с печалью возразил:
-- Но открытия, которого мы так желали...
-- Друг мой Кондрат! Настоящий ученый исследует проблему, не
зная, что в итоге получится -- великое открытие или добавка
новых фактов к тысячам уже известных. Только научные карьеристы
и научные халтурщики ставят своей целью непременно совершить
открытие, а не просто изучить проблему. Разве мы с тобой
карьеристы или халтурщики?
Он странно посмотрел и сказал:
-- Мне думалось, что, узнав о провале, ты покинешь меня, как
Адель и Эдуард.
-- Давай уточним понятие <провал>. Отрицательный результат
-- тоже важный научный факт. Будем и дальше обогащать пауку
важными фактами. И не рвать на себе волосы.
-- Я рад, что ты остаешься,- сказал он без энтузиазма.
Мне тогда показалось, что Кондрат отнюдь не огорчился бы,
если бы и я оставил его.
Сейчас понимаю, что то ощущение было пророческим. И многое
сложилось бы по-иному, уйди я вслед за Аделью и Эдуардом.
17
Адель и Эдуард улетели из Столицы. Он продолжал свои речи и
доклады о Гарпии, .она сопровождала его в поездках. У меня не
было сомнений, что долго такое содружество не продолжится. У
Кондрата Адель еще могла бы согласиться на вторую роль, он все
же интеллектуально превосходил ее, и она это понимала. Но с
Эдуардом они были ровня, а это означало, что вторые роли будет
играть он. Вскоре они вернулись в Столицу. Она -- профессором в
университет, он -- сотрудником в Академию наук. Она заняла
место, которое хотела, он взял любое, лишь бы быть при ней. Все
совершилось, как и должно было совершиться.
А у нас с Кондратом шло странно. Меня, наверно, меньше всех
огорчила неудача на установке. Я не лгал, убеждая Кондрата, что
и отрицательный результат тоже важен. Мне думалось, что я
утешаю его своими рассуждениями, но он почему-то раздражался, а
не успокаивался. Помню один разговор в его кабинете.
-- Посмотри на этих двух людей.- Я показал на Жолио и
Ферми,- Гении, правда? А почему? В чем их гениальность?
-- Мартын, это же просто! Продемонстрировали высочайшую силу
мысли, глубокое экспериментаторское искусство. И в результате
совершили научный подвиг: открыли ядерную энергию, сделали
возможным ее использование.
-- А можешь ли утверждать, что, не будь Жолио и Ферми,
человечество не узнало бы о ядерной энергии?
-- Ты задаешь наивные вопросы, Мартын. Кроме них двоих, еще
два десятка отличных ученых вплотную приблизились к такому же
открытию. Но Жолио и Ферми опередили их, всего на несколько
дней, но опередили.
