Все снова и снова звонил телефон, но прошла долгая минута, прежде чем
я нашел в себе силы снять трубку.
- Нордаги уходят из ущелья! - кричал Штупа. - Генерал, нордаги
очищают ущелье!
На городском аэродроме приземлился водолет из Адана. К нам прилетели
полковник Прищепа, министры Гонсалес и Пустовойт.
Они вошли ко мне все четверо - Штупа, Прищепа, Гонсалес и Пустовойт.
И каждый пожимал мою руку и поздравлял с освобождением города, а я еле
сдерживался, чтобы не заплакать. Штупа понимающе сказал:
- Генерал, вы именно на такую речь Путрамента и рассчитывали, когда
ежечасно допытывались, нет ли новостей? У вас были причины ожидать столь
удивительного отступления нордагов?
- Интуиция, Штупа. И уверенность, что не вовсе же северный президент
потерял свой ум!
Штупа ни минуты не верил в сказку о моей удивительной интуиции. Но
понимал, что расспрашивать больше нельзя.
У входа в ущелье вытянулась цепочка наших пустых машин. Еще вчера,
появись они на этом месте, их превратили бы в щепы и пыль электроорудия
нордагов. Сейчас не было видно ни одного орудия, их уже укатили. Мы
впятером поднялись на высотку, оставленную нордагами. С нее открывался
обширный вид на лесистые и гористые окрестности Забона. В бинокль было
видно, что по всем дорогам на север передвигаются войска. Через главное
шоссе, соединявшее Забон с остальной страной, перекатывалась техника
противника. Я прикинул мысленно - к вечеру можно восстановить сообщение с
Аданом. Блокада кончилась.
Я отвел Прищепу в сторонку.
- Павел, мы не ошиблись! Мы были правы, Павел! Но почему такая
задержка? Путрамент еще вчера нагло отверг просьбу своих генералов о
спасении.
- Вчера кортезы еще не передали ему, что узнали от Войтюка.
- Возвращаемся в город, Павел. Я сам войду в стеклянную клетку и
сообщу пленным, что, хоть пока их и не освобождаем, но предоставим
человеческие условия существования.
Лицо Прищепы омрачилось.
- Боюсь, ничего из твоих намерений не получится. У Гонсалеса особое
задание.
Гонсалес рассматривал в бинокль главное шоссе, пересекаемое войсками
противника. Я сказал ему:
- Полковник Прищепа сообщил, что у вас особое задание. Друзья,
подойдите ближе, послушаем все, какую террористическую акцию собирается
осуществить в освобожденном городе уважаемый министр Террора, он же
председатель международной Акционерной компании Черный суд.
Гонсалес не обратил внимания на недружелюбный тон.
- Именно террористическая акция, - подтвердил он. - Речь о пленных. Я
составил сообщение для "Вестника Террора и Милосердия", диктатор утвердил
его. Завтра оно появится в печати.
Он вынул заготовленную бумагу и прочитал:
"Развязав неспровоцированную преступную войну против нашего
государства, президент Нордага Франц Путрамент открыто объявил, что
планирует выморить голодом наши города, которые завоюет. В ходе сражений,
начавшихся для нас неудачно, нордагам удалось отрезать от страны Забон и
заблокировать снабжение его продовольствием, то есть практически
приступить к выполнению своего бесчеловечного плана. Один из наших
диверсионных отрядов отважным налетом захватил в плен всю военную верхушку
армии нордагов. В отмщение за объявленную нордагами войну на истребление
мирного городского населения Черный суд под моим председательством
приговорил всех пленных генералов и офицеров противника к длительной пытке
голоданием с последующим утоплением в нечистотах.
Сегодня президент Нордага Франц Путрамент, поняв, на какой преступный
и бесперспективный путь он вступил, решил односторонним актом прекратить
все военные действия против нас и снять блокаду с Забона. Приветствуя
разумное решение главы нордагов, Черный суд отвечает на него актом
высокого милосердия. Я отменяю для пленных муки голода и последующую
позорную казнь. А вместо отмененной казни приказываю их всех расстрелять и
трупы предать захоронению в местности, далекой от районов военных
действий. Министр Священного Террора Аркадий Гонсалес".
На какие-то секунды я потерял дар речи, потом закричал:
- Вы не сделаете этого, Гонсалес! Я запрещаю!
Он не сомневался, что именно это я и скажу.
- Вы не можете мне запрещать, Семипалов. Решения Черного суда ни
отмене, ни обжалованию не подлежат.
Я лихорадочно искал зацепки, чтобы приостановить выполнение
чудовищного приказа.
- Гонсалес! В районе военных действий военный начальник является
высшей властью. И поскольку власть здесь принадлежит мне...
Он предвидел и это возражение. Теперь я знаю, что Гамов, давший
санкцию на расстрел пленных, заранее вместе с Гонсалесом постарался
поставить меня в безвыходное положение.
- Генерал Семипалов, последний полк нордагов покидает свои позиции.
Город Забон перестает быть военным районом. Глава правительства просит вас
вернуться в Адан для исполнения своих текущих обязанностей.
Тогда я повернулся к Пустовойту. На его мясистом некрасивом лице
застыло выражение скорби и безнадежности.
- Ты министр Милосердия! - сказал я. - Где же твое милосердие? Почему
не протестуешь, милосердный министр?..
Лицо Пустовойта перекосилось в жалкой улыбке.
- Я протестовал, Семипалов, я очень протестовал! Но мне лишь удалось
создать хорошие условия пленным после расстрела...
- Хорошие условия для расстрелянных? - переспросил я с ненавистью. -
Похоронить как людей, а не как падаль? И это называется милосердием?
Простая человеческая совесть у вас сохранилась? Эх, вы!
Я пошел ото всех. Я должен был остаться один. Я не мог никого видеть.
Часть третья
ПЕРЕЛОМ
1
- Гамов! Расправа с пленными - позор для нас!
Такими словами я открыл Ядро. Джон Вудворт глядел в сторону:
возмущенный, как и я, он не хотел ссориться с Гамовым. Готлиб Бар и
Альберт Пеано усиленно демонстрировали сокрушение, сокрушенным - в меру
своей природной вежливости - выглядел и Штупа. Прищепа и Омар Исиро
изображали бесстрастность. Аркадий Гонсалес сиял, красивое лицо стало даже
красивей - я отвел глаза, не всякая красота восхищает. А министр
Милосердия состроил мину, не отвечавшую ни обстановке, ни его министерским
функциям - выражал на своем уродливом лице что-то кисло-сладенькое:
"Нехорошо, очень нехорошо, но я же все, что мог, сделал".
- Жду ответа, диктатор. И от того, приму ли ваш ответ, зависит,
останусь ли в вашем правительстве.
Это был вызов - и Гамов принял его. Он не сомневался в победе надо
мной. И не только в большой победе, подводящей итоги всем спорам и делам,
но и в сегодняшней, маленькой, нужной лишь для того, чтобы сломить мое
неожиданное сопротивление и обеспечить дальнейшую покорность его верховной
воле.
- Понимаю ваше возмущение, Семипалов. Скажу сильней - рад вашему
возмущению, - таким парадоксом он начал свой ответ. - Если даже вы
потрясены и негодуете, то как потрясены и негодуют враги. Вы только
возмущены, а у них добавляется и страх! Они возмущены и устрашены!
Состояние, единственно желанное для нас!..
- Неклассические методы войны, - съязвил я. - Но согласитесь...
И тут он нанес удар, против которого я не имел защиты.
- Не соглашусь! И напомню об одном вашем разговоре, очень важном и
очень ответственном разговоре. Не описываю всех обстоятельств, но вы тогда
сказали: если бы наши враги знали, какие силы сопротивления развязывает их
военная акция, какие демоны мести обрушатся на них, какую ответную
реальную беспощадность вызовет их словесная угроза беспощадного обращения
с мирным населением... О, если бы они это знали, так сказали вы, то никто
не осмелился бы и слова угрожающего пискнуть. Так вы говорили, Семипалов!
Только этим, только внезапным озарением разума, вдруг распознавшего ваши
угрозы, я могу объяснить их внезапное паническое отступление от Забона.
Может быть, предложите другие причины, Семипалов?
Он безжалостно показывал, какие следствия не только для врагов, но и
для нас самих произвели угрозы, придуманные мной лишь как обманная акция.
Не обманная акция, а программа действий, ибо без них угрозы останутся лишь
ораторскими изощренностями, так он сказал мне на аэродроме. Он снова и
снова возвращался к моей игре с Войтюком - и бил тем, что отказывался
видеть в ней только игру. И назвать Войтюка не желал - не все члены Ядра
знали о нем.
Я еще пытался сопротивляться:
- Но разве мы, когда нордаги неожиданно отступили, не могли показать
своего великодушия? Для чего тогда создали министерство Милосердия, Гамов?
Омар Исиро редко вмешивался в споры, я упоминал об этом. Но иногда он
изменял этой привычке, чтобы довести до нас важную информацию.
- В сегодняшней "Трибуне" Фагуста задает точно такой же вопрос и
высказывает предположение, что нашему правительству в принципе милосердие
не свойственно. Надо ли мне протестовать против его выпада?
- О Фагусте особая речь, Исиро. Вы требуете великодушия, Семипалов?
Но разве мы не оказали его? Нордаги отвели назад свои войска. Но вы могли
уничтожить их, когда они выбирались из ущелий. Сил на такое истребление у
вас бы хватило, Семипалов.
- Они знали, что мы не нанесем им предательского удара в спину, когда
они совершают желанный нам уход.
- Вот, вот - были уверены в нашем великодушии! И мы оказали его, не
покарав армию нордагов за вторжение в наши пределы. Но расстрел военной
верхушки врага - не военная операция, а акт Священного Террора против
военных преступников. Семипалов! Путрамент увел свою армию не потому, что
опасался ее истребления, а потому что убоялся за себя. Он понял, что самый
первый, самый верный, самый беспощадный удар мы нанесем не против армии,
воюющей с нами, а против тех, кто погнал эту армию на войну - и нас не
стеснят никакие традиции воинского благородства!.. Все эти лживые традиции
и лицемерные словечки придумали сами вдохновители и организаторы войн,
чтобы обезопасить себя при поражении. Расстрел высокопоставленных пленных
показал Путраменту, что мы будем беспощадны и к нему, попади он к нам в
руки. И избирательного, только для него, великодушия не будет, а будет
избирательная, специально для него, жестокость. Полковник Прищепа,
доложите, как реагировал президент Нордага на расстрел пленных генералов.
- Нордаги после отхода закрепились на границе, - докладывал Павел. -
Концентрация войск была такая высокая, что облегчала повторное наступление
на нас всеми полками, если понадобится. Сообщение о расстреле пленных
передали с опозданием на шесть часов. Путрамент начал работу в своем
кабинете в восемь, в десять позавтракал. В одиннадцать передали информацию
о расстреле. В пять минут двенадцатого - последние известия еще
продолжались - секретарь президента стал вызывать министров. В двадцать
минут двенадцатого правительство собралось. В сорок минут того же
двенадцатого часа из главного штаба полетели предписания в войска
немедленно отходить на тридцать лиг в глубь страны. Отход еще
продолжается. На самой границе остаются лишь сторожевые посты. Внутренний
оборонительный рубеж спешно оснащается тяжелым вооружением.
- Слышали, Семипалов! - с силой бросил Гамов. - Не вы ли в том вашем
удивительном разговоре пророчили, что, будь правители Нордага
проницательней, они отвели бы свои войска от границы. Расстрел пленных
породил в мозгу Путрамента озарение - и он ответил мгновенно исполнением
