дальнейшая игра с Войтюком не имела смысла. Все, что он наплел врагам о
концентрации наших сил на севере, они расценили, конечно, как его провал.
Они должны теперь верить, что провала у их агента не было, было
непредвиденное изменение наших оперативных планов...
То же, что я должен был сказать дальше, зависело от звонка Гамова. Но
Гамов молчал, хотя уже подошло назначенное для водолетов время. Я сделал
вид, что задумался.
Войтюк не выдержал моего продолжительного молчания.
- Если разрешите, генерал? Все же мне не ясны мои новые...
- А? Что? - спросил я. - Не понял. Повторите.
Войтюк не успел повторить вопрос - зазвонил телефон. Гамов произнес
одно слово "да!" и положил трубку. Можно было продолжать игру.
- Что вам делать, вы спрашиваете? А вот это самое - просвящать меня в
международной обстановке.
И опять сквозь внешнюю обкатанность просунулось острие.
- В каком смысле просвещать? Читать вам лекции? Либо...
- Либо! - прервал я. - На шута мне ученые лекции? Советы нужны,
толковые консультации. Поняли меня, Войтюк?
Он вполне дипломатически уклонился от прямого ответа.
- Слушаю ваше приказание, генерал.
Я притворился, что заколебался - можно ли открывать новому сотруднику
государственные секреты? И решил - раз уж определил его на секретную
службу, то ничего таить нельзя.
- Должен вас информировать, Войтюк, что не все у нас ладно в
правительстве. По внутренним делам разногласий нет, тут единая линия. Но
международные акции Гамова вызывают опасения. Даже не опасения, а
возражения. Гамов безмерно преувеличивает наши возможности. И он не всегда
понимает реакцию на свои действия, так сказать, в международном масштабе.
Поссорил нас со всеми союзниками - разве это политика? Ваш бывший шеф
возражал, мы все колебались - нет, настоял на своем! А результат?
- Диктатор действует как диктатор, - неопределенно заметил Войтюк. -
Вы ведь добровольно назначили его диктатором, верно?
- Добровольно, да! Не в этом дело. Гамов чрезмерно перегибает палку.
Он талантливый военачальник, блестящий оратор, умница, мыслитель... Но
есть же границы самоуправству! Он такое задумал для выручки Забона -
ахнуть! Вот тут я и попрошу вас разобраться, не слишком ли осложнят новые
акции Гамова международную обстановку. Военная часть его планов - моя
сфера. Я должен ясно представлять себе все отдаленные последствия.
- Для этого я должен знать, что предпринимает диктатор...
Он выдал себя! Я почувствовал это и по изменению его голоса, и по
тому, что он отвел глаза - страшился расшифровать себя выпытывающим
взглядом, - и по тому, что его руки, смирно покоившиеся на коленях, вдруг
стали нервно подергиваться. От Войтюка шла волна, он излучал высокое
напряжение, какого не могло быть при нормальном служебном разговоре
подчиненного с начальником.
- Гамов превратился в какого-то ангела мести. Даже не ангела, а
дьявола. У нас имеется несколько водолетов, жалкое подражание водолетному
могуществу Кортезии. Военного значения они не имеют. Но Гамов посылает их
в набег на Нордаг. Он хочет захватить в плен все правительство Нордага. И
уморить всех голодом! На глазах у всех заставить испытать самих то, чем
дурак Франц Путрамент пригрозил Забону! А потом, еще недоумерших, утопить
в нечистотах - опять же публично.
- Какой ужас! - произнес Войтюк.
Я вдохновенно врал:
- Мало этого! До зимы завоевать весь Нордаг. Прекратить все операции
на всех фронтах. Все силы бросить на Нордаг - и страшно отомстить
населению за удар нам в спину. Акт терроризма, какого еще не знала
история! Все видные люди страны, все деятели культуры, инженеры,
священники осуждены на позорнейшую казнь. А остальных - женщин, детей,
стариков - вышлют в северные лагеря на холод и муки. Вот такой план! Если
бы Франц Путрамент догадывался хоть об одной десятой того, что ему теперь
грозит, он не только не двинул бы свою армию через наши границы, но отвел
бы ее подальше в глубь своей территории, чтобы даже отдаленный силуэт его
солдата не бросался в глаза нашим пограничникам.
- Но ведь это геноцид! Преднамеренное истребление целого народа! -
Войтюк выглядел потрясенным.
- Это неклассические методы войны - новое изобретение Гамова для
истребления всяких войн. Путрамент живет в мире старых военных традиций, а
Гамов вводит новизну. Страшную новизну, можете мне поверить.
- И вы согласились с ним? Простите, генерал, что решаюсь...
- Прощаю. Я не согласился. Но что я могу сделать? Забон надо спасать.
Мы не отдадим этот город на истребление. И у меня нет идеи, как его
вызволить. А у Гамова есть. И он спасет город - но ужасными средствами.
Вот такая реальность, Войтюк. Вы меня поняли?
- Понял. Что я должен сделать, генерал?
- Подработайте, как отзовется на международной обстановке захват
Нордага. В смысле - реакция наших союзников, настроение наших врагов... Не
скрою - в правительстве споры... Без обоснованных аргументов против
экстремизма диктатора придется всегда ему уступать.
- Вы получите такие аргументы, генерал!
Войтюк задал наконец вопрос, какого я ожидал:
- Но ведь такие споры, особенно если они усилятся, могут привести к
развалу единства в правительстве?
Я сделал вид, что раздумываю, надо ли быть до конца искренним.
- Мало ли было правительств, которые распадались от внутренних
разногласий? Постараемся этого не допустить. Но такое разнообразие
характеров собрано Гамовым вокруг себя, такое своеобразие личностей...
Единство держится на его твердой воле, на силе его аргументов, на
страстной его натуре... Но кто знает, с какими неожиданностями столкнемся
завтра?
- Затребованные вами соображения о внешней обстановке представить
письменно или ограничиться устным докладом?
- Письменно. Я тяжелодум. Устный доклад прослушаешь - и все. А
письменное донесение можно перечитать, поразмыслить над ним. Идите,
Войтюк, начинайте свои разработки.
Он ушел. Я позвонил Гамову и попросил срочного свидания. Он сказал,
что выезжает на аэродром. Там меня уже ждет водолет.
На аэродроме я сказал Гамову:
- Я согласен с Прищепой. Войтюк - шпион. Он держался со мной именно
так, как должен держаться высококвалифицированный разведчик.
Выслушав, что я наговорил Войтюку, Гамов пожаловался:
- Тяжкие обязательства вы взвалили на меня, Семипалов.
- Никаких обязательств! Попугал разведчика страшным ликом диктатора.
Пусть он передаст по своим каналам угрозы нордагам. Думаю, это заставит их
призадуматься. Лживые сведения о вас, придуманные мной, не имеют отношения
к вашим реальным действиям, Гамов.
- Обязательства, а не обманные сведения! - повторил он. - Неужели
вашей информации поверят, если за ней не будет дел? Вы заставляете меня
теперь поступать именно так, как наврали Войтюку. И это скорей хорошо, а
не плохо. - В его лице снова появилось то выражение ледяного исступления,
какое недавно поразило меня. - Семипалов, диверсия против главного штаба
нордагов завершена. Путрамента мы не захватили, он за два часа до нашего
нападения уехал из штаба в столицу. Но в наших руках восемь генералов,
тринадцать полковников, много младших офицеров и обслуги. Всего около
восьмидесяти человек. Вот на них и покажем первую часть придуманной вами
угрозы. Посадите их всех в железную клетку на главной площади города. И
пока Путрамент не снимет осаду с Забона, определяю пленным половину
городской продовольственной нормы, то есть четверть той, что была до
нападения нордагов. А если Путрамент проявит упорство, выполним вторую
фазу придуманного вами плана: пленных утопим в навозе, а на столицу
Нордага набросимся с воздуха. Вы известили Войтюка, что во многом не
согласны со мной. Значит ли это, что вы не исполните моего приказа,
Семипалов?
Я не скрыл, что раздражен.
- Войтюка я обманывал. Вас обманывать не буду. Не восхищен вашим
приказом, Гамов, но выполню его неукоснительно.
И, холодно пожав Гамову руку, пошел к водолету.
Гамов стоял и смотрел, пока тяжелая машина не оттолкнулась от земли
донными струями сгущенной воды, превратившейся в холодный пар. В тумане,
окутавшем водолет, пропала вся видимость.
9
Штупа встретил меня на внутреннем аэродроме - внешний захватили
нордаги.
- Положение стабилизировано, - доложил он. - Нордаги так ошеломлены
пленением своих генералов, что прекратили движение навстречу кортезам. Да
и затопление низины мешает полному соединению этих двух армий.
- Продовольственные базы нельзя отбить? Вы не прикидывали?
- Прикидывали. Невозможно. На охране баз большие силы. В ущелье одна
железнодорожная ветка, одно шоссе. Даже полка не развернуть в атаку. Зато
и разграбить базы им не удастся. Попытаются вывезти продовольствие в
Нордаг, я залью ущелье доверху, на это моих ресурсов хватит.
Пленных разместили в бывшем коровнике. Коровник охранял отряд во
главе с моим старым знакомым Григорием Вареллой. Среди его солдат я
заметил Серова и Сербина. Я спросил Вареллу:
- После того дела, кажется, друзьями стали?
Он понял, что я намекаю на случай в окружении, когда Сербин устроил
мятеж для захвата трофейных денег, а Варелла с Серовым способствовали его
позорной каре. Улыбка Вареллы убедительней слов - да, было, было, жестоко
наказали товарища, но за дело, нет у него причин обижаться, он нас
простил, и мы его простили. Вот так я расценил улыбку Вареллы.
- Показывайте трофеи, Варелла. Кстати, почему вы в Забоне? Вас здесь
раньше не было.
- Мы были в водолетном десанте. Семен с Иваном ворвались в штаб, я с
другими десантниками за ними.
- Враг оказал сопротивление?
- Ручная работа, генерал. Кому кулаком по шее. Кому прикладом в зубы.
Ни один не схватился за оружие, а ведь были и вибраторы, и импульсаторы.
Ко мне подошли сразу восемь генералов. Двое заговорили, перебивая
один другого. Я холодно прервал их:
- Доложитесь по форме.
- Сумо Париона, генерал-полковник, заместитель главнокомандующего, -
представился один.
- Кинза Вардант, генерал-лейтенант, начальник главного штаба, -
сказал второй.
Другие шесть пленных были генерал-майорами и не осмелились вмешаться
в мою беседу с их начальниками, только слушали. Младшие офицеры даже не
приблизились - субординация у нордагов строгая, без разрешения низшие чины
к высшим не подходят. Все были в парадных мундирах, шел всего третий день
войны, когда их захватили, они еще красовались, а не подбирали одеяние
поудобней. Только у короля Кнурки Девятого офицеры щеголяли в таких же
роскошных мундирах, как эти северяне, дома являвшие образец скромности и
бережливости. Правда, в мирном быту расходовали на одежду свои деньги, а
мундиры шились за государственный счет.
- Генерал Семипалов, мы протестуем! - сказал Сумо Париона. - Вы
человек военный, вы должны понимать...
- Откуда вы знаете, кто я? - прервал я.
- Как можно вас не знать? У нас фотографии всех видных деятелей вашей
великой державы. И мы рады, что именно вы оказали высокую честь...
- Понятно. Слушаю ваши претензии, Сумо Париона.
Я намеренно не назвал его воинского звания. Он вспыхнул от
оскорбления, голос его дрогнул. И он, и его подчиненные возмущены
обращением с ними. Солдаты диверсионного отряда рукоприкладствовали,
страшно ругались. Даже его, заместителя командующего, один озверелый
сержант хлобыстнул кулаком, хотя он, генерал-полковник славной армии
