вписывал в него кары, какие обрушит на Путрамента и его министров, когда
они предстанут - если предстанут - перед Черным судом.
- Предлагаю первоочередные меры, - сказал Гамов. - Продовольственные
нормы в Забоне сокращаются вдвое, мне горько идти на это, но другого
выхода нет. Чтобы все помнили, что происходит в Забоне, вводим у себя в
правительстве нормы этого города.
Готлиб Бар, любитель поесть, горестно вздохнул. Он так же печально
вздыхал, когда Гамов, вводя валютную реформу, объявил нам, что ни один
министр, тем более - член Ядра, не вправе рассчитывать на золото и
банкноты. Ибо, сказал Гамов тогда, валютные товары комплектуются из
резервов, созданных трудом всего народа до нас, а мы, правительство,
ответственны лишь за текущую продукцию, оплачиваемую в калонах. Окружение
Маруцзяна жадно обирало народ, мы же будем первым правительством,
получающим меньше, чем средний труженик.
- Бар, доложите о производстве энерговоды и строительстве водолетов,
- приказал Гамов.
Производство сгущенной воды увеличивалось. Четыре новых завода
сгущенной воды уже в строю, на подходе еще двенадцать, развернулось
строительство тридцати одного. Через год будет работать около шестидесяти
энергозаводов.
С водолетами хуже. Одна Кортезия накопила опыт производства этих
капризных летательных аппаратов. И одна создала боевой флот таких машин. У
нас до переворота имелся лишь пяток водолетов, они обслуживали
правительство, а в боях не участвовали. Уже изготовлено два десятка
водолетов, к весне будем иметь несколько сотен.
- До будущей весны ждать не будем, - сказал Гамов. - Используем
построенные водолеты немедленно.
И он объявил свой план вызволения Забона. Военные операции на западе
прекращаются. Пеано оставляет здесь прочную оборону, а все высвободившиеся
силы направляет на север. Задача перебрасываемой на север армии - в
течение трех-четырех недель отогнать нордагов от Забона и перенести войну
на их территорию.
- Невозможно, - сказал Пеано, - шесть недель - вот минимум времени
для переброски армии с запада на север.
- Продовольствия в Забоне хватит по урезанной вдвое норме лишь на
четыре недели. На пятой неделе начнется вымирание.
Был один из тех редких случаев, когда даже тени улыбки не появилось
на лице Пеано. Он рассчитывал точно - даже за четыре недели не перебросить
и не изготовить к бою целую армию. Я мог подтвердить это с такой же
убежденностью, как Пеано. Я молчал. Гамов требовал того, чего и я
потребовал бы на его месте.
- Вы сказали, что есть два десятка водолетов, - вдруг подал голос
Пустовойт. - Может, перевозить на них продовольствие в осажденный город?
Для министра Милосердия было естественно изыскивать пути спасения
людей, но даже непрерывные полеты двух десятков водолетов не сумели бы
продлить больше, чем на часы, существование огромного города.
- Водолеты предназначены для диверсии в тылу врага, - ответил Гамов.
Штаб нордагов, сказал далее Гамов, расположен в лесу недалеко от
столицы этой страны. Штаб охраняется надежно - по сухопутным дорогам к
нему не добраться. Но почему не напасть на него с воздуха? Выбросить
десант и захватить в плен командование. Если повезет, заполучим самого
Путрамента. Когда командование нордагов будет в наших руках, все течение
войны с ними переменится.
- Ваше мнение, Семипалов?
У меня были возражения. Я не против диверсии, ее удача могла спасти
Забон. Но использование водолетов я одобрить не мог. С первого дня нашей
власти мы условились, что водолеты - самое секретное наше оружие. О том,
что мы так расширяем их производство, враг и догадываться не должен.
Небольшая воздушная диверсия раскрывала этот план. Ради спасения города мы
снижали шансы на победу в войне.
- Понимаю вас, Семипалов, - с волнением сказал Гамов. - Но ни вы, ни
я никогда не простим себе, если в Забоне от голода хоть один человек
умрет. Ведь это мы с вами, в первую очередь мы двое, своими ошибками
поставили город перед страшной опасностью. Помню, помню, вы возражали мне,
когда решалась северная операция, но ведь не настояли на своем, Семипалов!
Не опровергли меня, а согласились. Соглашайтесь и сейчас, прошу вас!
- Соглашаюсь, - сказал я. Еще не было случая, чтобы Гамов упрашивал,
а не требовал. Я не мог ответить отказом на такое обращение. И снять с
себя вину за то, что Забон попал в беду, я не мог: и уступил вначале
настояниям Гамова, и дал себя позорно обмануть, когда организовал отпор
маршалу Вакселю.
- Водолеты уже вылетели с базы, - сказал Гамов. - Перед заходом
солнца они начнут операцию. Семипалов, вы срочно возвращаетесь в Забон.
Сейчас пойдемте все вместе обедать.
- Я пообедаю дома, - поспешно сказал Готлиб Бар.
Готлиб и раньше не жаловал правительственную столовую, его безликая в
остальных отношениях жена в этом одном, в приготовлении вкусных блюд даже
из невкусных материалов, достигала подлинного мастерства. На старых
"четвергах" у Бара мы не всегда успевали посмотреть на нее, когда она
входила с блюдами пирожков и сладких печений, но изделия ее рук сразу
приковывали взгляд. После нового сокращения правительственных пайков Бару
было муторно в нашей столовой.
Мы с Гамовым сели за отдельный столик. Еда с сегодняшнего дня еще
больше отвечала оценке, данной ей некогда Баром: "Во-первых, дрянь, а
во-вторых, мало".
- Семипалов, Войтюк уже переведен к вам, - сказал Гамов, понизив
голос. Загадка Войтюка оставалась закрытой для всех, кроме нас с ним, да
еще Вудворта и Прищепы. - Он получил свой кабинет в вашем министерстве. К
сожалению, вы уже не сможете познакомиться с ним сегодня.
- Наоборот, раньше познакомлюсь с ним, а потом вылечу. У меня
появились кое-какие соображения, скажу о них после. Две просьбы, Гамов.
Разрешите поглядеть на покаянный лист Войтюка. И позвоните, когда начнется
операция водолетов, я еще буду у себя.
- Покаянный лист Войтюка в вашем столе. Когда водолеты вылетят, я
позвоню и скажу одно слово "да".
После обеда я вынул покаянный лист. В невыразительном лице Войтюка не
проглядывало ни одной своеобразной черты. И собственноручная исповедь
подтверждала впечатление, что ни на что выдающееся этот человек не
способен. Он, конечно, совершал неблаговидные поступки, все в аппарате
Маруцзяна виновны в таких поступках. Но то, в чем признавался Войтюк, было
так ничтожно в сравнении с тем, что позволяли себе другие! Неудивительно,
что этот человек первый решился на исповедь, думал я. Уж не ошибся ли
Павел, приписав большую важность умолчанию об изумрудном колье? Вряд ли
женщины любят мужчин с физиономиями войтюков, особенно когда женщины
красивы и честолюбивы, как Анна Курсай, его жена. Но если появление у
Войтюка фамильной драгоценности семейства Шаров произошло по причинам
интимным, а не политическим, то это оправдывает умолчание о колье в
покаянном листе, зато порождает другую загадку: кто-то все же передал
кортезам информацию о концентрации наших сил около Забона - и тогда надо
искать другого шпиона. И я сказал себе: буду исходить из того, что именно
Войтюк шпион и что невыразительность его физиономии не больше чем камуфляж
такого высокого мастерства, что перед ним будет кустарной подделкой
сияющая улыбка отнюдь не улыбчивого душой Альберта Пеано и очень
женственная, очень нежная красота беспощадного Аркадия Гонсалеса. Итак,
держать с Войтюком ухо востро!
Он вошел по моему вызову - точно такой, каким был изображен на
фотографии. Только вытянулся по-военному, даже пристукнул каблуками. Зато
заговорил вполне по-граждански:
- Вы, кажется, вызывали меня, генерал?
- Не "кажется" вызывал, а просто вызывал. Садитесь, Войтюк.
Он сел на краешек стула. Это могло означать высокую степень почтения
ко мне. Я сразу дал понять, что со мной надо вести себя проще.
- Садитесь удобней, Войтюк, разговор будет долгим.
Он разместился удобней.
- Мне разрешили прочесть ваш покаянный лист, хотя это документ
секретный. Без этого я не мог взять вас к себе.
- Моя биография вызывает сомнение? - поинтересовался он с некоторым
беспокойством.
- В общем, нет. Мелкие провины материального свойства...
Преследованию закона не подлежат - не всякий этим похвалится. Вы, конечно,
знаете, для чего вас переместили из ведомства Вудворта ко мне?
- Конечно, не знаю, - сказал он. И это намеренное повторение моих
слов было пока единственным проявлением нестандартности. Сквозь внешнюю
гладкость проскользнуло какое-то острие. Мне стало легче. Камуфляж меня не
смущал. Я боялся лишь пустоты. Теперь можно считать, что его поведение -
блистательно сработанная маска.
- Министерство внешних сношений меня не удовлетворяет, Войтюк.
Отношения с ним слишком официальны. Запросы, ответы. Бумаги, печати... Мне
надо иметь свой филиал этого министерства под боком, без бумаг, без
телефонов... Своего консультанта по иностранным делам. Вудворт
рекомендовал вас.
- Готов услужить. Если вы точней обрисуете мои задачи...
Я сделал вид, что думаю о своем и не слышу его.
- Эта трагическая операция у Забона... Кто мог ожидать, что президент
Нордага Франц Путрамент так отреагирует на запущенный нами ливень,
угодивший уголком на его территорию? Да подозревай я о такой реакции,
разве разрешил бы направлять туда циклон? Вы опытный дипломат, скажите
честно, ожидали ли вы, что на нашу совсем не провокационную операцию эта
бестия Путрамент ответит войной?
- Я проблемой Нордага не занимался, - осторожно ответил Войтюк. - Но
вполне можно предположить, что у нордагов с кортезами тайные соглашения. И
если учитывать характер самого Путрамента... Вспыльчивый, импульсивный,
неустойчивый... В общем, мало похож на нордага, они люди уравновешенные...
Если бы вы меня спросили раньше, не выступит ли Нордаг, затронь мы его
кровные интересы, я ответил бы вам: да, такая опасность имеется.
- Вот видите, вы прямо говорите - да, такая опасность имеется. А
Вудворт отделывался неопределенными оценками. И чтобы получить их, надо
было посвящать его в военные секреты, знать которые дипломату
необязательно. Теперь это не такая уж большая тайна, что мы недавно
планировали наступление в обход маршала Вакселя с севера. Мы информировали
об этом Вудворта. Он предупредил, что надо быть осторожным, чтобы не
испугать Нордаг большим скоплением войск у его границ. Потом, подсчитав
свои ресурсы, мы отказались от наступления, лишь укрепили оборону. И
никакого передвижения войск у границ Нордага не устроили - ни большого, ни
малого. Стало быть, по Вудворту, беспокойств от Нордага было не ждать.
Только край урагана промчался по их границе, но ураганы происходят и по
естественным причинам и государственных границ не признают. А Нордаг
объявил нам войну! Где же дипломатическая проницательность, хочу я знать?
Я уважаю Вудворта, но военная политика должна строиться на фундаменте
солидней того, какой предлагает наш министр внешних сношений.
В этой тираде я заранее отмерил информацию, какой надо делиться с
Войтюком, если он, и вправду, шпион. И главное - убедить, что Вудворт не
собирался снабжать его лживыми сведениями о нашем северном наступлении и
что проект такого наступления реально имелся, но не осуществился из-за
нехватки сил, чем с таким трагическим для нас мастерством воспользовался
маршал Ваксель. Войтюк должен быть уверен - и его хозяева особенно, - что
ему у Вудворта открылся источник правдивой информации. Без этого
