безумия, но живым, даже энергичным человеком средних лет. Сейчас меня
обнял старик - суетливый, нервный, беловолосый, морщинистый,
преждевременно одряхлевший...
- Да, да, Эли! - со смешком сказал Андре, он уловил произведенное им
впечатление. - В непосредственном соседстве с бессмертными галактами мы
почему-то особенно быстро стареем. Виной, вероятно, чертова гравитация на
этой планетке, закручивания и раскручивания пространства тоже не
способствуют биологической гармонии. Помнишь Бродягу? Тот мощный мозг,
который ты почему-то захотел воплотить в огромное тело игривого дракона?
- Надеюсь, он жив?
- Жив, жив! Но за драконицами давно не гоняется. Впрочем,
мыслительные способности у него в порядке.
Мы высадились на планету. Я не описываю рейс "Ориона" в Персей. Для
последующих событий это значения не имеет. Не буду описывать и все
встречи, они интересны лишь для меня с Мэри. Я остановлюсь только на
впечатлении от нынешнего пейзажа Третьей планеты.
Мы летели с Мэри в обычной авиетке. В нашу память навечно врезался
страшный облик грозной космической крепости разрушителей - голая свинцовая
поверхность с золотыми валунами. Теперь не было ни свинца, ни золота -
всюду синели леса, поблескивали озера.
- Я хочу здесь опуститься. - Мэри показала на стоявший отдельно
холмик, вершина его была свободна от напиравших снизу кустов.
Мы вышли и впервые почувствовали, что находимся на прежней планете.
Гравитационные экраны авиетки предохраняли от страшного ее притяжения, в
районе Станции оно вообще не превосходило земное, а здесь нас буквально
прижало к грунту. Я не мог выпрямиться, в голове зашумело, я сделал шаг,
другой и пошатнулся.
- Сейчас я не сумел бы совершить тот поход к Станции, - сказал я,
силясь усмехнуться.
- Ты узнаешь это место, Эли?
- Нет.
- У подножья этого холма умер наш сын...
Прошлое прояснилось в моей памяти. Я с опаской поглядел на Мэри. Она
улыбнулась. Меня поразила ее улыбка - столько в ней было спокойной
радости. Я осторожно сказал:
- Да, то место... Но не лучше ли нам уйти отсюда?
Она обвела рукой окрестности:
- Я так часто видела в мечтах этот золотой холм и мертвую пустыню
вокруг! И всегда вспоминала, как страстно желал Астр, чтобы металлические
ландшафты забурлили жизнью. Помнишь, как он назвал себя жизнетворцем? На
никелевой планете это было легко, там невысокая гравитация. Но и здесь
удалось привить металлу жизнь. Здесь насадили растения, выведенные для
мест с повышенным тяготением.
- Созданием которых вы занимались в институте астроботаники?
- Которыми я одна занималась, Эли! Это мой памятник нашему сыну.
Теперь возвратимся на Станцию.
Два других события, которые я упомянул, непосредственно связаны с
экспедицией. Среди встречавших не было Бродяги. Лусин, чуть ступив на
грунт, побежал к дракону. В какой-то степени Лусин - создатель этого
диковинного существа и гордится им больше, чем другими своими творениями.
Бродяга хворал. Лусин с горечью сообщил, что дракон излишне человечен,
хотя и вмещен в нечеловеческую форму, не только бессмертия, но и солидного
долголетия ему, как и людям, привить не удается.
- Хочет видеть. Очень. Тебя, - высказался в своей обычной отрывистой
манере Лусин, и на следующее утро мы направились к дракону.
Внешне Бродяга почти не изменился. Летающие драконы не худеют и не
толстеют, не выцветают, не седеют, не рыхлеют. Бродяга был таким же, каким
я видел его при расставании, - оранжево-сизый, с мощными лапами, с
огромными крыльями. Но он уже не летал. Завидев нас, он выполз из своей
норы и заскользил навстречу. Волноподобные складки с прежней быстротой
перемещались по спине и бокам, массивное туловище извивалось с прежним
изяществом, длинный, бронированный прочной чешуей хвост приветственно
взметнулся трубой, крылья с грохотом рассекали воздух. Но все эти такие
знакомые движения уже не могли поднять Бродягу над грунтом. И огня от него
исходило поменьше: багровое пламя было пониже, а синий дым - пожиже. Я не
иронизирую, я говорю это с грустью.
- Привет пришедшему! - услышал я так давно не слышанный хрипловатый,
шепелявый голос. - Рад видеть тебя, адмирал! Садись мне на спину, Эли.
Я присел на лапу и ударил ногой по бронированному боку:
- Ты еще крепок, Бродяга! Хотя, наверно, молодых драконов не
обгонишь.
- Отлетался, отбегался, отволочился - все определения моего бытия
начинаются на "от", - безжалостно установил он и вывернул ко мне
чудовищную шею, выпуклые зеленовато-желтые глаза глядели умно и печально.
- Не жалуюсь, Эли. Я пожил всласть. Все радости, какие могло доставить
существование в живом теле, я испробовал. Будь уверен, я не потеряю
спокойствия, когда придет час прощаться с жизнью.
Продолжать разговор в таком унылом ключе я не хотел. Я весело
запрыгал на твердой лапе дракона.
- На Земле разработаны новые методы стимулирования организма. Мы
испробуем их на тебе, и ты еще покатаешь меня над планеткой.
Он иронически усмехнулся. Он все-таки единственный из драконов, кому
удалось придать осмысленность гримасам морды, - остальные просто разевают
пасти, выпыхивая дым, и не поймешь, то ли зевают, то ли собираются
проглотить тебя. Я чувствовал себя виноватым перед драконом. В прежнем
своем воплощении, в образе правящего мозга-мечтателя, он мог бы
десятикратно пережить нас всех. Я наделил его телом, но радости телесного
бытия кратковременны. Хоть и поздно, но я с пристрастием допрашивал себя,
правильно ли я поступил.
А вторым важным событием была встреча с Эллоном.
Мы пошли в мастерскую Эллона вшестером - Мэри, Ольга, Ирина, Орлан,
Андре и я.
В огромном солнечно-светлом зале нас встретил Эллон.
Я должен описать его. Он стоит передо мной. Я подхожу к нему,
всматриваюсь в него. Я стараюсь понять, чем порождено то впечатление,
какое он неизменно производил. Я допрашиваю себя, не изменится ли
впечатление от пристального разглядывания, от долгого изучения. Ничто не
изменяется. Все правильно. Ошибок нет. Если и встретилось мне в жизни
существо, в полном смысле слова необыкновенное, то имя этому существу -
Эллон!
Он не подошел к нам, только повернул голову на высокой, но-змеиному
крутящейся шее. Орлан в знак приветствия поднимает и вхлопывает в плечи
голову, Эллон не удостоил нас приветствием. Он просто не знает, что такое
приветствования, он не обучен таким поступкам. Он молча рассматривал нас.
Нет, не рассматривал - пронзал, ослеплял, уничтожал фосфорически пылающими
глазами, такие выспренние сравнения в данном случае уместней.
А Орлан оробел. Я видел Орлана в сражениях, в дипломатических
переговорах, на совещаниях - неизменно спокойным, решительным и
бесстрашным. Я был уверен, что хорошо его знаю. Он не поднял, а вжал
голову, он говорил - для нас - на отличном человеческом языке, но голос
звучал робко, почти заискивающе.
- Эллон, люди пришли познакомиться с твоими свершениями, - сказал
Орлан этим странным голосом. - Надеюсь, тебя не обременит наше посещение?
- Смотрите и восхищайтесь! - на таком же отличном человеческом языке
ответил Эллон и широким жестом длинной, гибкой, бескостной руки обвел
помещение. Рот его широко осклабился, синеватое лицо порозовело, вероятно,
от удовольствия.
Но смотреть было нечего. Кругом были механизмы, и около них сновали
демиурги. Вся планета представляет собой скопление механизмов, по виду не
определить было, чем эти, в зале, отличались от тех, что образовывали
тысячекилометровые толщи планетных недр. Орлан сказал просительно:
- Будет лучше, если ты дашь пояснения, Эллон.
Эллон касался рукой механизмов, объясняя их назначение. Он двигался
вперед, а голова была повернута назад, на нас: все демиурги могут свободно
выкручивать голову, но так далеко, на полных сто восемьдесят градусов,
выворачивать ее был способен лишь Эллон. И я, не вслушиваясь в объяснения,
смотрел на его лицо, старался разобраться не в смысле речи, а в звуке
голоса, мне это почему-то казалось важней, чем вникать в конструкции, все
равно я мало бы что в них понял - я плохой инженер.
И чем настойчивей я всматривался в Эллона, тем прочней утверждалось
во мне впечатление необыкновенности. Эллон смеялся. Он широко раскрывал
рот в беззвучном хохоте. Объяснение было серьезное,
высококвалифицированное, а гримаса - издевательская. Огромный жабий рот
пересекал все лицо от уха до уха, рот был раза в два больше, чем у других
демиургов: пугающе подвижная, извивающаяся, кривящаяся впадина
перехлестывала лицо, а над темной, живой, меняющейся, я бы даже сказал -
струящейся от уха к уху безгубой впадине грозно светили огромные
сине-фиолетовые, пронзительно-неподвижные глаза. Я не робкого десятка и не
слабохарактерный, но и меня почти гипнотизировало сочетание дьявольски
меняющихся саркастических гримас и зловещих глаз.
Закончив обход зала, Эллон сказал (лишь одни эти слова я запомнил из
всего объяснения):
- Ни люди, ни демиурги, ни тем более галакты еще никогда не имели
столь совершенно вооруженных кораблей. Если бы хоть один из нынешних
звездолетов был у нас, когда человеческие эскадры вторглись в Персей,
события развернулись бы по-иному.
Я сухо поинтересовался:
- Тебя огорчает, Эллон, что события не пошли по-иному?
Он с полминуты молчаливо хохотал.
- Не огорчает и не восхищает. Просто я устанавливаю факт.
Ольга стала о чем-то расспрашивать Эллона, ее перебивала Ирина, в ней
причудливо соединяется порывистая эмоциональность отца с инженерной
дотошностью матери. Я отвел Андре в сторону:
- Созданные демиургами механизмы великолепны, я в этом уверен. Но кто
командует ими?..
Он нетерпеливо прервал меня. Вероятно, только это одно сохранилось в
нем от старого Андре: он по-прежнему ловит мысль на полуслове и все так же
не церемонится с собеседниками.
- Можешь не волноваться! Эллон только конструирует механизмы,
командую ими я. Пусковые поля замыкаются на мое индивидуальное излучение.
А когда эскадра выйдет в поход, я передам управление ими Олегу и капитанам
кораблей.
Мы поднялись на поверхность. Ирина восторженно объявила:
- Какой он удивительный, демиург Эллон! Нисколько не похож на других!
- Она понизила голос, чтобы Орлан не услышал. - Они все кажутся мне
уродами - Эллон один красавец! И какое совершенство инженерных
конструкций. Эли, вы разрешите мне на корабле работать в группе Эллона?
- Где захочешь, - ответил я. Если говорить о моем личном впечатлении,
то как раз Эллон показался мне куда безобразней других демиургов.
В гостинице Мэри сказала мне:
- Я не имею права вмешиваться в распоряжения научного руководителя
экспедиции, но обсуждать действия мужа могу. Я недовольна тобой, Эли.
- Я плохо одет, Мэри? Или совершил очередную бестактность? Или обидел
кого-нибудь?
- Меня пугает Эллон, - сказала она со вздохом. - Он настолько
страшен, что даже красив в своем уродстве, тут я могу согласиться с
Ириной. Но каждый день встречать его на корабле!.. И как Ирина смотрела на
него! Если бы она так смотрела на мужчину, я сказала бы, что Ирина
влюбилась.
- Пусть влюбляется. Сам я, если помнишь, некогда тоже влюбился в
Фиолу - нечеловеческое существо. Чувства эти безвредны, ибо
бесперспективны. Не взять Эллона с собой мы не сможем: он ведь объявлен
инженерным гением. Боюсь, в тебе говорит человеческий шовинизм,
