Ты знаешь, что я уже давно люблю тебя, Микки?
- Э... нет, - правдиво сказал Майк.
- Это так. Еще с тех пор, как мы играли вместе, когда ходили в
первый класс. Помнишь, ты был папой, а я мамой?
Майк смутно что-то в таком роде припоминал. В первом классе он
иногда еще участвовал в девчачьих играх, пока не понял окончательно,
где его место.
- Конечно, - с несколько бОльшим, но не совсем искренним
энтузиазмом отозвался он.
Мишель повернулась на одной ноге, будто делая пируэт, как
настоящая балерина или еще кто-нибудь в этом роде.
- Микки, а ты любишь меня?
- Конечно. - Интересно, а что он еще мог бы сказать - "Нет,
терпеть не могу, на мой взгляд ты похожа на жабу." Если сказать
правду, то в эту минуту он ужасно сильно любил ее. Ему нравилось, как
она выглядит, как пахнет, нравился звук ее голоса и то напряжение,
которое он ощущал в ее присутствии. Это было так непохоже на
тошнотворную нервозность, в которой он прожил последние дни этого
сумасшедшего лета... - Да, - повторил он, - я люблю тебя.
Мишель кивнула, будто услышала то магическое слово, которого
ожидала. Затем отступила на шаг, оказалась почти рядом с окном и
попросила: "Закрой глаза, пожалуйста".
Майк колебался только секунду. Стоя с закрытыми глазами, он
чувствовал запах соломы с соседнего чердака, запах свежеоструганных
бревен из гаража внизу и - неуловимый, но настойчивый - аромат шампуня
и теплого душистого тела.
Послышался тихий шорох и Мишель прошептала:
- Теперь можно.
Майк распахнул глаза и почувствовал, что его будто бы ударили в
солнечное сплетение.
Мишель выскользнула из своего нарядного платья и теперь стояла
перед ним в одном маленьком белом лифчике и крохотных трусиках. Майку
казалось, что никогда в жизни он не видел столь отчетливо - бледная
кожа плеч с едва заметными веснушками, округлость груди над полоской
лифчика, длинные, заброшенные за спину рыжеватые волосы, светящийся
нимб над головой, темная тень от ресниц, лежащая на щеках - Майк
чувствовал, что голова у него идет кругом, когда смотрел на ее
округлые упругие бедра, узкие колени и тонкие лодыжки, которые все еще
были обтянутыми беленькими носочками...
Мишель переступила с ноги на ногу и он увидел, как краска румянца
разливается у нее по щекам и даже по шее. Ее шепот был едва слышен.
- Микки... я думала, что... мы могли бы... просто посмотреть друг
на друга. - Она подошла так близко, что он легко мог бы обнять ее,
если бы осмелился. Прохладной рукой она коснулась его щеки.
Теплое дыхание долетело до его лица и Майк понял, что она что-то
говорит.
- Что? - его голос прозвучал слишком громко.
- Я только сказала, - повторила она так же шепотом, - что если ты
снимешь рубашку, то я тоже сниму кое-что.
Когда он стягивал рубашку через голову и потом бросил ее в угол, у
него было такое чувство, что это делает не он. А просто он сам видит
все происходящее в каком-то взрослом кино. Его руки обвились вокруг
Мишель, и они оба невольно развернулись, так что стояли теперь лицом к
окну. Темные переплеты рамы находились не больше, чем в шести футах от
Майка.
- Твоя очередь, - прошептал Майк. Почему-то он был уверен, что
девочка снимет носки, но вместо этого, она завела одну руку за спину и
- движением, от женственной незнакомости которого у Майка занялось
дыхание - что-то там расстегнула. Лифчик бесшумно упал на пол между
ними.
Невольно Майк проводил его глазами, заметив, что глаза у Мишель
почти закрыты, и ресницы тихо подрагивают. Ее груди были
бледными-пребледными, розовые соски почти не отличались от ареола
вокруг них.
Одной рукой Мишель прикрыла грудь, будто внезапно смутившись и
чуть придвинувшись к Майку, подняла к нему лицо. С каким-то испугом,
от которого даже закружилась голова, он понял, что она хочет
поцеловать его, и что он должен будет поцеловать ее в ответ и что губы
у него стали сухими, как наждак.
Она тихо прижалась к его рту губами, затем чуть отклонилась назад,
как будто, чтобы взглянуть на него, и поцеловала его снова.
Майк охватил ее руками, чувствуя, как нарастает в нем волнение, и
зная, что она чувствует то же самое, но не отстранился. В голове у
него мелькнула мысль об исповеди, о темноте исповедальни, о тихом,
вопрошающем голосе священника. Подобное волнение было уже знакомо ему,
церковь называла это "грехом рукоблудия", но теперь было совсем
другое. Теплота между ними, прикосновения рук, все длившийся и
длившийся поцелуй, его нараставшее возбуждение и ответное волнение
Мишель, едва заметное движение ее бедер к нему навстречу - все это
принадлежало совершенно другой, неизвестной вселенной. А не той, в
которой существовал грех Майка. Это был новый, незнакомый ему космос
ощущений, и какой-то частью своего сознания Майк отдавал себе в этом
отчет даже сейчас, когда он был полностью захвачен чувством, даже
сейчас, когда они на миг прервали свой романтический поцелуй, чтобы
совсем неромантически набрать в грудь воздуха и снова прижаться друг к
другу губами. Правая рука Мишель лежала теперь на груди Майка, а
пальцы мальчика гладили совершенную округлость ее спины и чуть
передвинулись вверх к хрупким лопаткам.
Они опустились на колени, и как-то чуть сдвинулись вправо и легли
на диван, ни на минуту не разжимая объятия. Когда поцелуй на секунду
прервался, Майк услышал тихий вздох Мишель у самого своего уха и
изумился тому, как чудесно ее щека угнездилась у него между челюстью и
шеей. Он ощущал тепло ее тела и понимал, что ничто из его прежней
жизни не подготовило его к обморочному головокружению этой секунды.
Волосы Мишель коснулись его губ, и Майк мягко тронул их ладонью и
открыл глаза.
Менее, чем в шести футах перед ним, через небольшое окно в стене,
которое находилось не менее, чем в двадцати футах над землей на них
смотрел отец Каванаг мертвыми белыми глазами.
Майк охнул и подался назад к подлокотнику дивана.
Белое лицо и черные плечи священника словно парили за окном. Рот
его был широко распахнут как у покойника, которому забыли подвязать
челюсть. Дорожка коричневой слюны бежала у него изо рта по подбородку.
Лоб и щеки были испещрены тем, что, как показалось Майку, было шрамами
и коростой. Но когда он вгляделся лучше, то увидел, что это были
идеально круглые отверстия, каждое не меньше дюйма в диаметре. Волосы
привидения вздыбились, как бывает при ударе электрического тока. В
зловещей ухмылке черных губ обнажился ряд длинных клыков.
Глаза отца Каванага были раскрыты, но слепы и затянуты беловатой
пленкой, а веки вздрагивали будто у эпилептика.
Секунду Майк был уверен, что это труп священника, который кто-то
повесил на дереве, но тут челюсть шевельнулась и послышался клацающий
звук, подобный тому, какой издают камни, когда их встряхивают в мешке.
Затем скрюченные пальцы потянулись к оконной раме.
Мишель тоже услышала этот звук и испуганно отстранилась от Майка,
прижав к груди руки.
Должно быть перед ее глазами мелькнул след чего-то белого, хоть
мертвое лицо мгновенно исчезло из окна, будто его дернули. Чтобы она
не закричала, Майк зажал девочке рот.
- Что это? - выдавила она, когда он отпустил ее.
- Одевайся, - прошептал Майк, чувствуя биение пульса у него в боку
и только не понимая, чей он. - Скорее.
Через несколько секунд послышался тот же скрежет у второго окна,
но теперь они оба уже спускались по шаткой лесенке. Первым в темноту
опускался Майк, чувствуя, как исчезает его возбуждение, хотя
мгновением раньше казалось, что оно полностью владеет им.
- Что это было? - повторила Мишель свой вопрос, когда они уже
достигли двери. Она чуть не плакала.
- Кто-то подглядывал за нами, - прошептал в ответ Майк. Он оглядел
стены сарая в поисках хоть какого-нибудь оружия - вил, лопаты, чего
угодно - но стены были голы. Только в одном месте висел на гвозде
старый кожаный мешок.
Повинуясь импульсу Майк наклонился, быстро и уверенно поцеловал
губы Мишель и распахнул дверь.
Никто не видел, как они вышли из-под огромного дуба.
Глава 31.
Вечеринка уже утомила Дейла и он готов был отправляться домой,
когда вдруг увидел подходящих к дому Майка и Мишель.
Отец девочки уже несколько минут разыскивал ее в толпе девочек,
расспрашивая, не видел ли кто его дочь. В руках доктора был новый
фотоаппарат марки поляроид и он хотел сфотографировать веселую
компанию, пока не начали запускать фейерверк.
Разыскивая ванну, чтобы вымыть руки, Дейл прошел кухню и миновал
холл. Эта часть дома была предоставлена в распоряжение гостей. Затем
он вошел в небольшую комнату, стены которой были сплошь уставлены
книгами, где работал никому сегодня не нужный телевизор. Сейчас экран
показывал толпу, собравшуюся под бело-красно-синими знаменами. Со
времени своего визита к мистеру Эшли-Монтэгю Дейл несколько углубился
в политику и теперь знал, что сегодня последний день Конгресса
демократической партии. С экрана вещали Хантли и Бринкли, они уверенно
говорили, что сенатор Кеннеди опередил своих соперников и почти избран
кандидатом в президенты от партии демократов. Пока Дейл постоял у
телевизора, на экране появился потный, взъерошенный человечек и
прокричал в микрофон: "Вайоминг отдает все свои голоса за следующего
президента Соединненых Штатов!".
Камера выхватила табло с цифрой 763. Толпа неистовствовала.
Раздался голос Дэвида Бринкли: "Голосование штата Вайоминг решило все
дело".
Дейл вышел из дома, как раз вовремя, чтобы увидеть, как на лужайке
появились Майк с Мишель. Ее тут же подхватила стайка подружек, и они
побежали к дому. Майк с довольно диким выражением лица оглядывался
вокруг.
Дейл подошел к нему.
- Эй, у тебя все нормально? - спросил он. Похоже было, что тут не
все в порядке. Майк был страшно бледен - даже губы у него были белыми
- и лицо его было покрыто потом. Его правая рука, как всегда в минуты
волнения, была сжата в кулак и слегка дрожала.
- Где Харлен? - прозвучало вместо ответа.
Дейл указал на группку ребят, в центре которой Харлен с увлечением
рассказывал, как он на спор взобрался по стене Старого Централа, но
порыв ветра сбил его с ног и он сверзился с высоты не меньше
пятидесяти футов.
Майк решительно подошел к нему и резко вывел Харлена из круга.
- Эй, что за черт..., - начал было тот.
- Дай мне это, - оборвал его Майк таким тоном, которого Дейл
никогда прежде от него не слышал. И он нетерпеливо щелкнул пальцами
перед лицом Харлена. - Быстрей.
- Дать что..., - не понимал Джим, очевидно расположенный
поспорить.
Майк сжал повязку на руке мальчика, тот даже скривился.
- _Дай это мне. Сейчас же._
Ни Дейл, ни любой из мальчишек - а тем более Харлен - не мог бы
ослушаться Майка в такую минуту. Дейл даже подумал, что пожалуй и
никто из _взрослых_ не ослушался бы сейчас его товарища.
Харлен оглянулся, вытащил из-под повязки свой револьвер и протянул
его Майку.
Майк взглянул на оружие, чтобы убедиться, что тот в порядке, и с
такой небрежностью опустил руку с револьвером вдоль тела, что никто бы
и не заподозрил, что у него в руке. Затем он быстрыми, крадущимися
шагами направился к сараю.
Дейл посмотрел на Харлена, тот вопросительно поднял бровь, и они
оба поспешили вслед за товарищем, лавируя в толпе ребятишек,
