одним из них. Трижды Двадцать и Десять стоят рядом. Река Кэнс ревет и
бьется о камни, грозя потушить наши факелы своими брызгами.
Лабиринты были прорыты... проложены... созданы примерно семьсот
пятьдесят тысяч стандартных лет назад. Все их характеристики неизменно
совпадали, а их происхождение столь же неизменно оставалось неизвестным.
Все лабиринтные планеты похожи на Землю (индекс по шкале Солмев не
меньше 7,9) и вращаются вокруг звезд спектрального класса G. Почти все они
тектонически мертвы, то есть более похожи на Марс, чем на Старую Землю.
Сами туннели залегают глубоко - как минимум, на глубине десяти километров,
но нередко уходят в землю километров на тридцать, пронизывая кору планеты
наподобие катакомб. На Свободе, расположенной неподалеку от системы
Пасема, дистанционным методом исследовали более восьмисот тысяч километров
лабиринта. Во всех мирах туннели имеют тридцать метров в поперечнике.
Технология, с помощью которой они сооружены, Гегемонии пока неизвестна. Я
прочел однажды в каком-то археологическом журнале о гипотезе
Кемп-Хельтцера и Вайнштейна. Они предположили, что Строители использовали
некий "землеплавильный агрегат". Потому-то стены лабиринтов абсолютно
гладкие и нигде не находят отвалов выработанной породы. Но теория не
объясняла, откуда, собственно, появились эти Строители вместе со своими
машинами и зачем они век за веком решали эту явно бессмысленную инженерную
задачу. Каждая из лабиринтных планет, включая Гиперион, была
прозондирована и исследована. Ничего не нашли. Никакой землеройной техники
или ржавых шахтерских касок. Ни единого осколка пластмассы или
полусгнившего клочка обертки. Исследователи не смогли даже определить,
какие шахты служат для входа, а какие - для выхода. Объяснить эти
монументальные усилия поисками драгоценных или тяжелых металлов
невозможно. Никакие легенды о Строителях до нас не дошли. Вещественных
доказательств их существования - помимо лабиринтов - тоже нет. В моей
жизни был период, когда я увлекался этой загадкой, не всерьез, конечно. Но
вплотную с ней никогда не сталкивался. А теперь столкнулся.
Мы вошли в туннель. То не был идеальный квадрат, как мне показалось
издали. Эрозия и сила тяжести превратила его в обыкновенную, неправильной
формы пещеру, уходившую на сотни метров вглубь скалы. Бета остановилась
как раз там, где пол туннеля стал гладким, и погасила факел. Другие бикура
последовали ее примеру.
Стало очень темно. Из-за изгиба туннеля звездный свет сюда не
доходил. Мне доводилось бывать в пещерах, но я не думал, что могу видеть в
полной темноте. Однако я видел.
Секунд через тридцать я стал различать розоватое свечение. Свечение
это, вначале слабое, становилось все ярче и ярче, и наконец в пещере стало
светлее, чем снаружи, в каньоне. Светлее даже, чем на Пасеме, когда на
небе сияют три его луны. Свет исходил из сотен - нет, тысяч источников.
Когда бикура благоговейно опустились на колени, я понял, что это за
светильники.
Стены и потолок пещеры были усыпаны крестами размером от нескольких
миллиметров до метра. Каждый из них испускал густо-розовый свет. Когда
горели факелы, свечение крестов было незаметно, но сейчас оно заливало всю
пещеру. Я подошел к стене и принялся рассматривать ближайший крест. Он был
сантиметров тридцати в поперечнике, испускаемое им мягкое свечение слегка
пульсировало. Нет, это не камень и не нарост, а наверняка что-то живое.
Слегка теплый на ощупь, крест напоминал мягкий коралл.
Что-то едва слышно прошелестело (или то был не звук, а просто
движение холодного воздуха?), и я обернулся. Как раз вовремя - ибо в этот
момент в пещеру вступило Нечто.
Бикура все еще стояли на коленях, потупив взгляды. Я же не отрывал
глаз от существа, которое двигалось среди замерших бикура.
Очертаниями оно отдаленно напоминало человека, но к роду
человеческому не принадлежало. Росту в нем было, по меньшей мере, метра
три. Даже когда оно стояло неподвижно, серебристая поверхность его тела,
казалось, струилась и переливалась подобно ртути. Красноватое свечение
крестов, покрывавших стены туннеля, отражалось от граней его панциря и
сверкало на изогнутых металлических лезвиях, которые торчали у этого
создания отовсюду: изо лба, из четырех запястий, из непривычно устроенных
локтевых и коленных суставов, из пластин, защищавших его спину и грудь.
Простирая вперед четыре длинные руки, оно проплыло между
коленопреклоненными бикура. Ладони его были раскрыты, но пальцы, похожие
на хромированные скальпели, находились в постоянном движении. На ум
невольно пришло неуместное сравнение с Его Святейшеством, благословляющим
верующих на Пасеме.
Несомненно, передо мною был легендарный Шрайк.
В этот момент я, должно быть, шевельнулся или издал какой-то звук,
потому что огромные красные глаза повернулись в мою сторону, и я
почувствовал, как пляска света в этих многогранных призмах погружает меня
в гипнотическое состояние. Это был не отраженный свет. Казалось, свирепое
яркое кроваво-красное пламя бушует в колючем черепе и вырывается наружу
сквозь устрашающего вида кристаллы, помещенные там, где у всех прочих
созданий Божьих находятся глаза.
Затем оно двинулось... нет, не двинулось, а просто вдруг перестало
быть там и оказалось тут, в метре от меня. Его странно сочлененные руки
окружили меня забором из лезвий и текучей серебристой стали. У меня
перехватило дыхание. Прямо перед собой я видел собственное лицо,
искаженное и мертвенно-бледное. Оно металось из стороны в сторону,
отражаясь то в горящих глазах существа, то в его металлическом панцире.
Признаюсь, в тот момент я испытывал не страх, а какое-то странное
возбуждение. Происходило нечто необъяснимое. Мой разум был выкован
иезуитской логикой и закален в холодной воде науки, но сейчас я понимал
болезненное влечение наших воспитанных в страхе перед Богом предков к
страху иного рода, ко всем этим изгнаниям бесов и исступленным пляскам
дервишей, ритуальным гаданиям на картах Тара и самозабвенному бормотанию
медиума на спиритическом сеансе, к трансу дзен-гностиков. Ведь если нам
удалось доказать существование демонов или даже вызвать самого сатану -
тем самым мы незыблемо утверждаем реальность их мистической
противоположности. Бога Авраама!
Я не думал об этом - я это чувствовал. И ожидал объятий Шрайка с
трепетом новобрачной.
И тут Шрайк исчез.
Не было ни раскатов грома, ни запаха серы, ни даже порыва ветра (хотя
по всем законам природы полагалось быть). Секунду назад это существо
стояло здесь во всей своей смертоносной колючей красе и обнимало меня - и
вот его нет, оно исчезло.
Потеряв дар речи, я стоял и хлопал глазами. Альфа поднялся с колен и
приблизился ко мне в босхианском розоватом полумраке. Он остановился там,
где секунду назад стоял Шрайк, и вытянул вперед руки, с комичной
серьезностью повторяя властные движения этого воплощения смерти, хотя его
гладкое, как у всех бикура, лицо оставалось бесстрастным, словно он и не
видел Шрайка. Он неуклюже развел руки, как бы охватывая лабиринт, стену
пещеры и десятки светящихся крестов на ней.
- Крестоформ, - сказал Альфа. Все Трижды Двадцать и Десять поднялись
на ноги, подошли ближе и вновь опустились на колени. Я посмотрел на их
лица, такие спокойные, озаренные мягким светом, и тоже преклонил колени.
- Ты будешь следовать кресту все твои дни. - В голосе Альфы
послышались интонации молитвы. Остальные бикура повторили его слова почти
нараспев.
- Ты будешь принадлежать крестоформу все твои дни, - добавил Альфа и
пока остальные повторяли эту фразу вслед за ним, он протянул руку и снял
со стены пещеры маленький, длиною не более двенадцати сантиметров,
крестоформ. От стены он отделился со слабым, едва уловимым щелчком.
Буквально у меня на глазах его свечение стало ослабевать. Альфа извлек из
своего балахона маленький ремешок, обвязал им верхнюю часть крестика и
поднял его над моей головой. - Отныне и навеки ты принадлежишь
крестоформу, - сказал он.
- Отныне и навеки, - эхом отозвались бикура.
- Аминь, - прошептал я.
Бета знаком указала мне, что я должен расстегнуть одежду. Альфа
повесил маленький крестик мне на шею. Когда тот коснулся тела, я
почувствовал, какой он холодный. Его задняя поверхность была абсолютно
плоской и гладкой.
Бикура встали и направились к выходу, столь же апатичные и
безразличные ко всему на свете, как и прежде. Я проводил их взглядом,
осторожно дотронулся до креста, поднял его и осмотрел. Он был холодным на
ощупь и никак не реагировал на мое прикосновение. Если несколько секунд
назад он и был живым существом, то сейчас не подавал никаких признаков
жизни. Он по-прежнему больше походил на коралл, чем на кристалл или
камень. И никаких следов клея на обратной стороне. Я принялся размышлять.
Сначала я думал о фотохимических процессах, которые могут быть источником
свечения, о природных люминофорах, биолюминесценции и о прочих подобных
вещах. Могла ли эволюция вообще породить подобный феномен? Потом я
задумался о том, что общего между крестами и лабиринтом, о геологических
эпохах, за время которых плато настолько поднялось, что река и каньон
прорезали один из туннелей. Я размышлял о базилике и ее создателях, о
бикура, Шрайке и о себе самом. В конце концов, устав от этих размышлений,
я закрыл глаза и стал молиться.
Когда я вышел из пещеры, ощущая холодок на груди под одеждой. Трижды
Двадцать и Десять, похоже, уже собирались начать трехкилометровый подъем.
Я запрокинул голову - меж стенами Разлома, далеко вверху бледнела полоска
утреннего неба.
- Нет! - закричал я, но звук моего голоса потерялся в реве реки. -
Мне нужно отдохнуть. Слышите, отдохнуть! - Я опустился на колени, но с
полдюжины бикура приблизились ко мне, мягко подняли и повели к лестнице.
Я пытался идти. Господь свидетель, пытался. Первые два или три часа
подъема я шел сам, однако ноги мои все чаще подкашивались. Наконец,
поскользнувшись на камне, я упал и, не в состоянии удержаться, покатился
вниз, туда, где на глубине шестисот метров под нами, мчалась река. Помню,
как я схватился за крестоформ, висевший на груди под толстым балахоном,
затем с полдюжины рук удержали меня, подняли и понесли. Больше я ничего не
помню.
Вплоть до этого утра. Я проснулся, когда лучи восходящего солнца уже
проникли в мою хижину. На мне был только балахон. Я пощупал рукою
крестоформ и убедился, что он на месте, висит на ремешке у меня на груди.
Над лесом поднималось солнце. И тут я понял, что потерял сутки: в
беспамятстве я был не только во время подъема по бесконечной лестнице (как
эти маленькие человечки смогли нести меня два с половиной километра
вверх?), но и весь следующий день и всю ночь.
Я огляделся. Мой комлог и прочая записывающая аппаратура пропали. Мне
оставили только медсканер и несколько дискет с программами обработки
антропологических данных. Толку от них никакого, ибо все остальное мое
оборудование уничтожено. Я с сожалением покачал головой и отправился вверх
по ручью - мыться.
Мне показалось, что бикура спят. После того, как я принял участие в
их ритуале и стал "принадлежать крестоформу", они, казалось, потеряли ко
мне всякий интерес. И сейчас, раздеваясь перед купанием, я тоже решил их
игнорировать. Как только силы возвратятся ко мне, убегу. Если надо, я
