оказалась скамейка. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой
неуклюжей, но седьмой месяц - есть седьмой месяц, и сесть ей удалось с
немалым трудом. Аналогия с дирижаблем, причаливающим к башне,
напрашивалась сама собой.
- Той, Кто Учит, - повторил Китс. - Даже предположить не могу, чему
Она будет учить, но это изменит всю вселенную и положит начало тому, что
не утратит важности и через десять тысячелетий после нас.
- Мой ребенок? - вымолвила она, чувствуя, что ей не хватает воздуха.
- Наш с Джонни ребенок?
Двойник Китса потер щеку.
- Слияние человеческого духа и логики ИскИнов, которое безуспешно
искали Уммон с Техно-Центром, - сказал он и отступил на шаг. - Хорошо бы
оказаться здесь, когда Она будет учить тому, чему должна научить. Увидеть
все собственными глазами.
Голова Ламии шла кругом, но что-то в его тоне насторожило ее:
- В чем дело? Ты разве уйдешь? Куда?
Китс вздохнул:
- Техно-Центр исчез. Здешние инфосферы слишком малы, чтобы вместить
меня... даже частично. Остаются ИскИны кораблей ВКС, но, боюсь, это не для
меня. Не терплю приказов.
- А больше негде?
- Метасфера, - с таинственным видом ответил он и оглянулся. - Но там
львы, и тигры, и медведи. А я еще не готов.
Ламия пропустила эту тираду мимо ушей.
- Есть идея, - заявила она. И туг же изложила се.
Двойник ее возлюбленного обнял ее своими бесплотными руками и сказал:
- Вы чудо, мадам. - И вновь отступил в сумрак.
Ламия покачала головой.
- Всего лишь беременная женщина. - Она положила руку на живот и
пробормотала: - Та, Кто Учит, надо же. - Затем обратилась к Китсу: - Раз
уж ты у нас архангел, посоветуй, как ее назвать?
Ответа не последовало, и Ламия огляделась по сторонам.
В саду никого не было.
Ламия пришла в космопорт на рассвете. Проводы получились не слишком
веселые. Мартин, Консул и Тео страдали от головной боли, поскольку пилюли
от похмелья исчезли вместе с Сетью. Одна Ламия была в чудесном
расположении духа.
- Чертов бортовой компьютерное утро чудит, - проворчал Консул.
- Это как? - улыбнулась Ламия.
Прищурившись, Консул посмотрел на нее.
- Прошу провести стандартную проверку перед взлетом, а этот кретин
выдает мне стихи.
- Стихи? - Мартин театрально выгнул бровь.
- Да... послушайте... - Консул нажал кнопку комлога, и Ламия вновь
услышала знакомый голос:
Прощайте, Призраки! Мне недосуг
С подушкой трав затылок разлучить;
Я не желаю есть из ваших рук,
Ягненком в балаганном действе быть!
Сокройтесь с глаз моих, чтобы опять
Вернуться масками на вазу снов;
Прощайте! - для ночей моих и дней
Видений бледных мне не занимать;
Прочь, Духи, прочь из памяти моей -
В край миражей, в обитель облаков!
[Д.Китс. "Ода праздности", VI
(пер Г.Кружкова)]
- Может, какой-то дефект? - предположил Тео Лейн. - Ведь ИскИн вашего
корабля сравним по мощности с разумами бывшего Техно-Центра.
- Так и есть, - сказал Консул. - Я проверил. Все в порядке. Но он раз
за разом подсовывает мне... это! - Он взмахнул распечаткой.
Мартин Силен посмотрел на Ламию и, заметив, что она улыбается,
повернулся к Консулу.
- Ну что ж, похоже, ваш корабль решил научиться грамоте. Пусть это
вас не беспокоит. Он будет хорошим спутником в вашем долгом странствии.
Возникла пауза. И тут Ламия извлекла из сумки объемистый сверток.
- Прощальный подарок, - сказала она.
Консул принялся его разворачивать, сначала медленно, затем все
быстрее, разрывая и комкая обертку. Глазам присутствующих открылся
свернутый в трубку выцветший и потертый маленький коврик. Консул провел по
нему ладонью, поднял глаза и проговорил дрожащим голосом:
- Где... как вы...
Ламия улыбнулась.
- Местная беженка нашла его ниже шлюзов Карлы. Она пыталась продать
его на базаре в Джектауне, когда я шла мимо. Кроме меня никто на него не
позарился.
Консул сделал глубокий вдох и провел пальцем по узору ковра-самолета,
который доставил его деда на роковое свидание.
- Боюсь, он больше не летает, - сказала Ламия.
- Надо перезарядить левитационные нити, - пробормотал Консул. - Не
знаю, как вас благодарить...
- Не благодарите. - Ламия улыбнулась. - Это вам талисман в дорогу.
Консул покачал головой, обнял Ламию, пожал всем руки и поднялся на
лифте в рубку. Ламия и остальные двинулись к зданию космопорта.
В лазурном небе Гипериона не было ни облачка. Солнце окрасило далекие
вершины Уздечки в бледно-розовые тона. Все предвещало чудесный теплый
день.
Ламия оглянулась на Град Поэтов и долину за ним. Из-за скал виднелись
верхушки Гробниц Времени. Одно крыло Сфинкса озарило солнце.
В ту же секунду эбеново-черный корабль Консула беззвучно поднялся на
струе голубого пламени и устремился в небо.
Ламия пыталась вспомнить стихи, которые только что прочла, и
последние строки неоконченного шедевра своего возлюбленного:
Гиперион вошел. Он весь пылал
Негодованьем; огненные ризы
За ним струились с ревом и гуденьем,
Как при лесном пожаре, - устрашая
Крылатых Ор. Пылая, он прошел...
[Д.Китс. "Гиперион", книга первая,
229-233 (пер. Г.Кружкова)]
Теплый ветер играл ее волосами. Задрав голову, Ламия отчаянно махала
рукой, не пытаясь скрыть или смахнуть слезы, а красавец-корабль поднимался
все выше и выше, оставляя за собой ослепительный голубой след, и наконец
преодолел звуковой барьер. Громовой удар разнесся по пустыне и эхом
отозвался в далеких горах.
Ламия плакала в голос и все махала улетевшему Консулу, небу, друзьям,
которых больше никогда не увидит, кусочку своего прошлого и кораблю,
уносившемуся в небо, словно гигантская черная стрела, выпущенная из лука
каким-то божеством.
"Пылая, он прошел..."
