Гиперион. И мы просто не в силах повторять сейчас эти рассказы.
- Я делал записи на свой комлог, - сказал Консул. - Это только
выжимки, но по ним можно составить некоторое представление о наших
историях и об истории Гегемонии за последние десять лет. Почему Сеть ведет
войну с Бродягами и тому подобное. Я с удовольствием предоставлю его в
ваше распоряжение, если хотите. Это отнимет у вас не более часа.
- Буду вам очень признателен, - живо откликнулся отец Дюре и двинулся
вслед за Консулом к Сфинксу.
Ламия, Сол и Силен направились к воротам долины. С седловины между,
низкими скалами хорошо просматривались дюны и пустоши, простирающиеся на
юго-запад, в направлении Уздечки, до которой было неполных десять
километров. Разбитые купола, покосившиеся шпили и разрушенные галереи
мертвого Града Поэтов, все глубже погружающегося в пески, виднелись в
каких-то двух-трех километрах справа, за возвышенностью.
- Я схожу в Башню за продуктами, - предложила Ламия.
- Не стоит дробить группу, - возразил Сол. - Может, пойти всем
вместе?
Мартин Силен скрестил руки на груди.
- Кто-то должен остаться здесь на случай возвращения полковника.
- Тогда, - заметил Сол, - осмотрим сначала оставшуюся часть долины.
Утром Консул не углублялся дальше Дворца Шрайка.
- Верно, - отозвалась Ламия. - Давайте сделаем это прямо сейчас,
чтобы я успела потом набрать в Башне провианта и вернуться до темноты.
Они спустились к Сфинксу в тот момент, когда оттуда вышли Дюре и
Консул. Священник держал в руке запасной комлог Консула. Ламия рассказала
им о своем плане, и оба немедленно присоединились к остальным.
Они вновь обошли все залы Сфинкса. И везде лучи карманных фонариков и
лазерных карандашей выхватывали из тьмы лишь мокрый камень да причудливые
выступы. Выйдя на полуденный солнцепек, паломники прошли триста метров до
Нефритовой Гробницы. На пороге комнаты, где лишь вчера ночью им явился
Шрайк, Ламию охватила дрожь. На зеленых изразцах еще темнело
ржаво-коричневое пятно: кровь Хойта. Прозрачный люк в полу, ведущий в
лабиринт, исчез бесследно. Не оставил следов и Шрайк.
В Обелиске не было ни комнат, ни перегородок - лишь уходящая вверх
шахта с черными как смоль стенами и винтовой лестницей, настолько крутой,
что далеко не каждый отважился бы на подъем. Здесь даже шепот отдавался
бесконечным эхом, и паломники старались обходиться без слов. В пятидесяти
метрах над полом лестница обрывалась; обшарив гладкие, без единого
отверстия стены, лучи фонарей уперлись в черный свод над головами.
Прикрепленные к стенам веревки и цепи - память о двух столетиях
паломничества к Гробницам - позволили спуститься с этой весьма опасной
высоты без особого риска. У выхода паломники помедлили. Силен позвал
напоследок: "Кассад!" - и эхо вырвалось вслед за ними наружу, в освещенный
солнцем мир.
На осмотр мертвой зоны вокруг Хрустального Монолита ушло не меньше
получаса. Посреди песка блестели стеклянные проплешины, достигавшие
пяти-десяти метров в диаметре. Эти зеркала концентрировали жар полуденного
солнца, обжигая лицо и руки. Взглянув на истерзанный фасад Монолита, весь
в дырах, выбоинах и потеках расплавленного хрусталя, можно было подумать,
что Гробница стала жертвой вандалов, но все понимали: Кассад защищал свою
жизнь. Приборы показывали, что Монолит по-прежнему пуст и изолирован от
окружающего мира. Сотовидный лабиринт внутри него оставался недоступным.
Постояв несколько минут, паломники направились по крутой тропе к подножию
северных скал, где находились Пещерные Гробницы.
- Первые археологи считали эти Гробницы самыми древними из-за грубой
обработки стен, - тихо заметил Сол, когда они вошли в первую пещеру. Лучи
фонариков заскользили по камню, испещренному тысячами не поддающихся
расшифровке надписей. Все пещеры имели в глубину не более тридцати-сорока
метров, все, как одна, заканчивались тупиками, за которыми не удавалось
обнаружить ничего, кроме камня.
Выбравшись из третьей Пещерной Гробницы, паломники расселись на чудом
найденном островке тени и поделили поровну воду и белковое печенье из
рациона Кассада. Разыгравшийся ветер вздыхал и свистел у них над головами,
как Эолова арфа.
- Не найти нам полковника, - сказал Мартин Силен. - Этот гад Шрайк
утащил его с собой.
Сол тем временем кормил Рахиль. Как ни старался он прикрывать ее от
солнца, ее макушка порозовела.
- Он может быть в одной из Гробниц, которые мы уже осмотрели, -
проговорил он, не отрывая глаз от бутылочки. - По теории Арундеса там есть
отсеки, существующие в другом времени. Он считает Гробницы многослойными
четырехмерными объектами со сложной пространственно-временной структурой.
- Великолепно, - саркастически заметила Ламия. - Значит, даже если
Федман Кассад там, нам до него не достучаться.
- Ну что ж, - Консул с видимым усилием поднялся на ноги. - Давайте
тогда хотя бы прогуляемся для порядка. Осталась всего одна Гробница.
Дворец Шрайка стоял километром дальше, в самой низкой части долины,
прячась за изгибом скалистой стены. Дворец был невелик, меньше Нефритовой
Гробницы, но из-за причудливой архитектуры - тщательно продуманному хаосу
изогнутых выступов и шпилей, крученых контрфорсов и пилонов - выглядел
куда массивнее.
Внутри он представлял собой одну гулкую залу с неровным полом,
состоящим из тысяч переплетенных между собой сегментов. Ламия мысленно
сравнила их с ребрами и позвонками какого-то ископаемого чудища. В
пятнадцати метрах над головой свод пересекали десятки хромовых "клинков",
которые, проходя сквозь стены и сквозь друг друга, выныривали на крыше
сооружения остроконечным гребнем. Сам свод был полупрозрачным, и казалось,
что Дворец до краев налит опалесцирующей жидкостью.
Ламия, Силен, Консул, Вайнтрауб и Дюре начали хором звать Кассада. Их
голоса, отражаясь от утыканного клинками свода, снова и снова возвращались
к ним искаженным эхом.
- Никаких следов Кассада или Хета Мастина, - сказал Консул, когда они
вышли наружу. - Возможно, так и задумано... Мы будем пропадать поодиночке,
пока не останется один из нас.
- И тогда, как гласит легенда, желание этого последнего - или
последней - исполнится? - спросила Ламия. Она сидела на каменном
фундаменте Дворца, болтая в воздухе крепкими ногами.
Поль Дюре поднял глаза к небу.
- Не могу поверить, что отец Хойт действительно пожелал купить мне
жизнь ценой собственной.
Мартин Силен, прищурившись, посмотрел на священника.
- Каким же будет ваше желание, падре?
Дюре не замедлил с ответом:
- Я хотел бы пожелать... помолиться... чтобы Господь раз и навсегда
избавил человечество от двух проклятий - войны и Шрайка.
Воцарилось молчание, нарушаемое лишь вздохами и стонами
послеполуденного ветра.
- Ну, а пока, - сказала Ламия, - мы должны раздобыть какую-нибудь
пищу. Или научиться питаться воздухом!
Дюре кивнул.
- Почему вы захватили с собой так мало?
Мартин Силен рассмеялся и напыщенно продекламировал:
Не брал он в рот ни хереса, ни джина,
Не смешивал ни разу в чаше грог;
Вкусней приправ была ему мякина;
И, презирая всей душой порок,
С гуляками якшаться он не мог,
От дев хмельных бежал он легче лани
К воды потокам: мирный ручеек
Поил его - и, воздевая длани,
Левкои поедал он в предрассветной рани.
[Д.Китс. Из стихотворения "Сей юноша,
задумчивый на вид...", написанного
16 апреля 1819 г. (Пер. С.Сухарева)]
Дюре недоуменно улыбнулся.
- Мы надеялись победить или погибнуть в первую же ночь, - пояснил
Консул. - И не рассчитывали застрять здесь надолго.
Ламия Брон встала и отряхнула брюки.
- Я пошла, - объявила она. - Попытаюсь принести провианта дней на
пять, если, конечно, там есть армейские рационы.
- Я с вами, - внезапно сказал Мартин Силен.
Воцарилось молчание. За ту неделю, что паломники провели вместе, поэт
и Ламия раз пять чуть не подрались, а однажды, она пригрозила его убить.
Ламия пристально посмотрела да Силена.
- Ладно, - согласилась она. - Только сначала зайдем в Сфинкс - за
рюкзаками и бутылками для воды.
Тени западной стены уже начали удлиняться, когда паломники двинулись
в обратный путь, к воротам долины.
17
Двенадцатью часами раньше винтовая лестница привела полковника
Федмана Кассада на верхний из уцелевших этажей Хрустального Монолита. Со
всех сторон бушевало пламя. В дырах, пробитых гранатами и лазером Кассада,
чернела тьма. Буря вдувала в них пыль, черно-алую, как засохшая кровь,
которая забивалась в каждую щель. Кассад снова надел шлем.
В десяти шагах от него застыла в ожидании Монета.
В силовом скафандре, надетом на голое тело, она казалась облитой
ртутью. Языки пламени отражались на груди и бедрах, плясали зайчиками во
впадинках на горле и у пупка. Шея у нее была длинная, как у птицы,
серебряное лицо сияло безупречной красотой, а в глазах трепетал,
раздвоившись, высокий призрак - Федман Кассад.
Он покинул свою десантную винтовку и щелкнул селектором, переключив
ее в мультиогневой режим. Тело полковника, защищенное силовым панцирем,
напряглось в ожидании атаки.
Монета повела рукой, и часть ртутного скафандра исчезла, открыв
голову и шею. Кассад знал наизусть каждую черточку ее лица, каждую
впадинку. Ее каштановые, коротко стриженные волосы были зачесаны налево.
Глаза все те же - изумрудные, бездонные. Маленький рот с чуть оттопыренной
нижней губой, который никак не решался раздвинуться в улыбке.
Вопросительно изогнутые брови, маленькие уши, которые он так часто
целовал, шепча ласковые слова, нежную шею, к которой приникал щекой, чтобы
услышать биение ее сердца.
Кассад прицелился.
- Кто ты? - спросила она таким знакомым ласковым и страстным голосом,
все с тем же чуть заметным акцентом.
Кассад замер, держа палец на спусковом крючке. Десятки раз они любили
друг друга, снова и снова встречаясь в его снах и в модельных сражениях -
волшебной стране их любви. Но если она действительно движется навстречу
времени...
- Я знаю, - спокойно произнесла она, словно и не замечая, что его
палец уже нажимает на спусковой крючок. - Ты тот, кого обещал мне
Повелитель Боли.
У Кассада перехватило дыхание. Сделав над собой усилие, он заговорил
хриплым, срывающимся голосом:
- Ты меня не помнишь?
- Нет. - Склонив голову набок, она лукаво посмотрела на него. - Но
Повелитель Боли обещал мне воина. Нам было суждено встретиться.
- Мы уже встречались. Очень давно, - с трудом произнес Кассад.
Винтовка автоматически наводилась налицо. Она будет менять длину волны и
частоту лазерных импульсов каждую микросекунду, пока не пробьет защиту
скафандра. Плюс к этому весь ее ассортимент: пули, электронные пучки,
гранаты, теплочувствительные дротики...
- Я не могу помнить твоего "очень давно", - сказала она. - Мы
движемся в общем потоке времени, но в противоположные стороны. Как меня
зовут в моем будущем и твоем прошлом?
- Монета, - выдохнул Кассад, приказывая закаменевшей руке нажать на
спуск.
Она с улыбкой кивнула.
- Монета. Дитя Памяти. Какая жестокая ирония!
Кассад вспомнил ее предательство в песках над мертвым Градом Поэтов.
