часов перед своей отчаянной попыткой добраться до Святилища Шрайка. Одна
из бессчетных трущоб Сети. Здесь на черном рынке можно раздобыть все что
угодно - от флэшбэка и сверхсекретного оружия ВКС до рабов-андроидов,
давно запрещенных законом. Здесь процветали нелегальные поульсенизационные
кабинеты, где с одинаковой вероятностью можно было заполучить еще двадцать
лет юности - или сыграть в ящик. Гладстон свернула направо, в самый темный
коридор.
Что-то вроде крысы, но со множеством лап, шмыгнуло в люк сломанного
вентилятора. Секретарь Сената задыхалась от смрада, в котором смешивались
испарения сточных вод, запах пота, озоновые выхлопы перегруженных
инфопанелей, сладковатый дух блевотины и газовых пистолетов, и еще вонь
дешевых феромонов, давно превратившихся в токсины. Она шла по коридору,
думая о предстоящих неделях и месяцах, об ужасной цене, которой миры
оплатят ее решение и ее чаяния.
Пятеро юношей, перекроенных подпольными паректорами по звериному
образу и подобию, внезапно возникли на ее пути. Гладстон остановилась.
Микростраж тут же спикировал перед секретарем Сената, отключив свой
камуфляжный кокон. При виде беспорядочно порхающего в воздухе приборчика
размером с осу звероподобные существа расхохотались. Вполне возможно, что
их перекроили слишком сильно и они его не узнали. Двое выхватили
виброклинки. Один выпустил десятисантиметровые стальные когти. Еще один
щелкнул курком пневмопистолета с вращающимися стволами.
Мейна Гладстон стояла перед ними неподвижно. Она знала то, чего не
знали подонки Дрегса, - страж мог защитить ее и от этой пятерки, и от
сотни им подобных. Но ей не хотелось, чтобы кто-нибудь погиб просто
потому, что повелительнице Сети вздумалось прогуляться.
- Уходите, - сказала она.
На нее уставились пять пар глаз - желтые кошачьи, черные рыбьи узкие
щели под веками-капюшонами и фоточувствительные полоски на животах.
Рассыпавшись полукругом, они приблизились на два шага. Мейна Гладстон
выпрямилась во весь рост и, придерживая полы накидки, откинула капюшон,
чтобы эти полулюди увидели ее глаза.
- Уходите, - властно повторила она.
Перья и чешуйки закачались как от ветра. У двоих затряслись антенны и
встали дыбом тысячи волосковых микродатчиков.
Так же бесшумно и быстро, как появились, существа исчезли. Через
секунду воцарилась тишина - только капала вода да отдавался эхом от
смрадных стен хохот невидимой женщины.
Гладстон, покачав головой, вызвала личный портал.
Сол Вайнтрауб и его дочь почти всю жизнь прожили в Мире Барнарда.
Гладстон оказалась на маленьком терминексе их родного Кроуфорда. Был
вечер. Ее взору предстали невысокие белые домики и ухоженные газоны, в
облике которых сентиментальная чистоплотность канадского Ренессанса
сочеталась с крестьянской практичностью. Высокие тенистые деревья
сохраняли поразительное сходство со своими земными предками. Вырвавшись из
потока пешеходов, спешивших домой с работы в других мирах Сети, Гладстон
оказалась на выложенной кирпичом дорожке, идущей мимо кирпичных домов
вокруг овальной лужайки. За домами виднелись фермерские поля. Ряды
каких-то посадок - должно быть, кукуруза - убегали к далекому горизонту,
из-за которого выглядывал краешек огромного красного солнца.
Гладстон прошла через студенческий городок, гадая, тот ли это
колледж, где преподавал Сол. Под сенью листвы сами собой включались
газовые фонари, и в просветах, где небо из голубого стало янтарным и тут
же на глазах, темно-синим, замерцали первые звезды.
Гладстон читала книгу Вайнтрауба "Проблема Авраама", где он
анализирован взаимоотношения между Богом, приказавшим человеку принести в
жертву сына, и человечеством, согласившимся исполнить этот приказ.
Вайнтрауб утверждал, что Иегова Ветхого Завета не просто испытывал
Авраама, но обратился к людям на языке верности, покорности, жертвенности
и власти - единственном, понятном роду человеческому на той ступени
развития. А послание Нового Завета Вайнтрауб рассматривал как переход этих
взаимоотношений на новую ступень, где человечество не станет приносить в
жертву своих детей, но родители - целые поколения - предложат в жертву
себя, чтобы спасти своих сыновей и дочерей. Тому пример - Холокосты
двадцатого века, Краткий Обмен, трехсторонние войны, столетия
безрассудства и, возможно, даже Большая Ошибка 38-го.
В заключение Вайнтрауб обосновывал необходимость отказа от всех
жертвоприношений. Отношения с Богом должны стать отношениями взаимного
уважения и честных попыток к взаимопониманию. Ученый писал о многократных
смертях Бога и необходимости воскресить Его теперь, когда человечество
создало собственных богов и отдало им на откуп всю Вселенную.
Гладстон поднялась на мостик, изящно изогнувшийся над невидимым
ручьем, тихо журчавшим в темноте. Тусклый желтый свет падал на каменные
перила ручной кладки. Где-то за пределами студенческого городка залаяла
собака. На нее прикрикнули. Светились окна на третьем этаже старого
кирпичного здания с остроконечной черепичной крышей, построенного, должно
быть, еще до Хиджры.
Гладстон думала о Соле Вайнтраубе, его жене и их двадцатишестилетней
красавице дочери, возвратившейся из археологической экспедиции на Гиперион
с проклятием Шрайка на челе - болезнью Мерлина. На глазах Сола и. Сары их
дочь вновь становилась девочкой, а потом превратилась в младенца. После
нелепой гибели Сары в столкновении электромобилей состарившийся Сол
остался с бедой один на один.
Рахиль Вайнтрауб, чей первый и последний день рождения должен
наступить менее чем через трое стандартных суток...
Гладстон ударила кулаком по камню, вызвала свой портал и покинула Мир
Барнарда.
На Марсе был полдень. Трущобы Фарсиды жили своей трущобной,
освященной шестивековой традицией жизнью. Небо над головой было розовое,
воздух - слишком разреженным и холодным, несмотря на накидку. И всюду -
пыль. Мейна Гладстон шла по узким улочкам и крутым лестницам Нового Лагеря
и на всем своем пути видела вокруг только скопища лачуг и бесчисленные
фильтровальные башни.
Здесь почти не было растений - бескрайние леса зеленого пояса были
вырублены на топливо или засохли и теперь покоились под дюнами. Лишь
кое-где между тропинками, утоптанными до твердости камня босыми ногами
двадцати поколений, из песка торчали нелегально выращиваемые коньячные
кактусы да сновали шарики пауколишайников.
Гладстон нашла низкий камень и теперь отдыхала, опустив голову на
грудь и массируя колени. Стайка детей, совершенно обнаженных за
исключением набедренных повязок да болтающихся на шее разъемов
нейрошунтов, окружила ее, клянча милостыню. Но старая женщина не изменила
позы, и дети убежали, хихикая и показывая на нее пальцами.
Солнце стояло высоко. Гора Олимп и сурово-прекрасная громада академии
ВКС, где учился Федман Кассад, отсюда не были видны. Гладстон огляделась.
Здешний воздух взрастил этого гордого мужчину. Здесь он шлялся с
подростковыми бандами, пока не был приговорен к жизни военного и не
научился любви к порядку, здравомыслию, верности и чести.
Гладстон нашла укромный уголок и шагнула в свой портал.
Роща Богов была все та же - напоенная ароматами бессчетных растений,
безмолвная, если не считать ласкового шелеста листьев и шепота ветра,
окрашенная в пастельные полутона. Рассвет зажег самый настоящий пожар на
"крыше" этого мира: океан древесных крон, трепеща на ветру мириадами
листьев, усыпанных каплями росы и омытых утренними ливнями, вспыхнул под
первыми солнечными лучами, и на Гладстон, застывшую над погруженной в сон
и темноту планетой, повеяло запахом влажной зелени и дождя.
Появился какой-то тамплиер, но, завидев на руке Гладстон
пропуск-браслет, тут же растворился в дебрях листвы и лиан, словно высокий
призрак в рясе.
Тамплиеры оставались одной из самых загадочных переменных в
стратегическом уравнении Гладстон. Их жертвоприношение - звездолет-дерево
"Иггдрасиль" - было уникально, беспрецедентно и необъяснимо. И вселяло
тревогу. Из всех ее потенциальных союзников в грядущей войне не было силы
более необходимой и непостижимой, чем тамплиеры. Братство Древа,
посвятившее себя служению всему живому и исполнению заветов Мюира, имело
ограниченное, но заметное влияние в Сети - то был островок экологического
благоразумия в обществе потребления, не желающем задумываться над
пагубными последствиями своих прихотей.
Куда исчез Хет Мастин? И почему оставил спутникам куб Мебиуса?
Гладстон смотрела, как восходит солнце. По небу, словно огромные
медузы, поплыли кучки разноцветных шаров; то были знаменитые монгольфьеры
с Вихря, полностью уничтоженные на своей родине. Лучистая паутина,
впитывая солнечную энергию, раскинула во все стороны свои тонюсенькие
перепонки. Стая воронов вдруг снялась с ветвей и, круг за кругом,
принялась подниматься над Рощей. Их резкое карканье, на мгновение
заглушило шепот ветра и тихую поступь дождя, доносящуюся откуда-то с
запада. Настойчивая дробь напомнила Гладстон дом в дельте Патофы,
стодневный Сезон Дождей, когда маленькая Мейна отправлялась с братьями в
болота за летающими жабами, отшельниками и испанскими мшистыми змеями,
чтобы принести их в банке в школу.
Она в стотысячный раз подумала, что еще не поздно. Что еще можно
избежать тотальной войны, что контратаки Бродяг еще не достигли
оскорбительного для Гегемонии масштаба, а Шрайк еще не спущен с цепи.
Пока.
Для того чтобы спасти сто миллиардов жизней, ей надо всего лишь
вернуться в зал заседаний Сената, открыть правду о трех десятилетиях
обмана и двойной игры, признаться перед всеми в своих страхах и
тревогах... Нет, все пойдет по плану, пока не сомнет, не сломает его
рамок, не вырвется в область непредсказуемого, в неизведанные воды хаоса,
где даже всевидящие прогнозисты Техно-Центра будут слепы.
Гладстон шла по платформам, башням, пандусам и висячим мостам
древограда тамплиеров. Древесные животные с множества планет и
возрожденные паректорами обезьяны передразнивали ее, грациозно
перепрыгивая с лианы на лиану в трехстах метрах над землей. Из укромных
уголков, куда запрещалось заглядывать не только туристам, но даже
высокопоставленным визитерам, тянуло запахом ладана и доносились звучные
песнопения, напоминающие грегорианские хоралы, - тамплиеры приветствовали
восход солнца.
Внизу просыпались ярус за ярусом, наполняя лес движением и шумом.
Недолгий ливень прекратился, и Гладстон вернулась наверх. Любуясь
открывшимся оттуда видом, перешла по шестидесятиметровому подвесному мосту
на соседнее, еще более могучее дерево. Шесть пузатых воздушных шаров с
яйцевидными пассажирскими корзинами - единственный вид воздушного
транспорта, разрешенный на Роще Богов, - нетерпеливо рвались с привязи в
небо. Их кожаные оболочки были любовно расписаны изображениями живых
существ - монгольфьеров, бабочек-данаид, лучистых паутин, царь-ястребов,
вымерших уже цеппелинов, небесных кальмаров, лунных мотыльков, орлов, -
столь почитаемых, что никто не осмеливался реконструировать или воскрешать
их.
И все это может погибнуть, если я пойду дальше. Неизбежно погибнет.
Гладстон застыла на краю круглой площадки, вцепившись а перила с
такой силой, что на ее побелевших руках проступили пятна старческой
