под фантастический пейзаж вокруг: тьма, пламя, пески, расплавленный
хрусталь и горящие камни.
До Монолита еще метров пятьдесят. Лазерные плети вонзаются в дюны
справа и слева от Кассада, обращая песок в стекло. Световые клещи зажимают
его - так быстро, что самое ловкое существо не успело бы увернуться: устав
забавляться с добычей, они вонзаются в нее, обжигая сердце, голову и пах
жаром тысячи солнц. Его доспехи сияют, как зеркало, с каждой микросекундой
меняя частоту под стать капризным цветам атаки. Вокруг Кассада мерцает
нимб из перегретого пара. Микроцепи трещат от перегрузки, рассеивая тепло
и поддерживая вокруг тела тонюсенькую оболочку силового поля.
Одним броском полковник преодолевает последние двадцать метров, и,
включив реактивный ранец, перепрыгивает через груды оплавленного хрусталя.
Вокруг беспрестанно гремят взрывы, то сбивая его с ног, то
подбрасывая в воздух. Доспехи Кассада окаменели; он беспомощен, как кукла,
которой перебрасываются огненные великаны.
Внезапно обстрел прекращается. Кассад отрывается от земли, пробует
встать. Смотрит на фасад Хрустального Монолита - пламя и дыры, дыры и
пламя. Забрало треснуло, визор почти ослеп. Кассад поднимает его с лица,
вдыхает дымный и наэлектризованный воздух и входит в Гробницу.
Импланты рапортуют, что паломники взывают к нему по всем каналам
связи. Он отключает их и снимает шлем. Перед ним тьма.
Внутри Монолит представляет собой помещение без перегородок -
большое, сумрачное. В середине потолка открывается вертикальная шахта.
Запрокинув голову, он видит разбитую стеклянную крышу, до которой метров
сто. На десятом этаже, на высоте шестидесяти метров, его ожидают -
отчетливый темный силуэт на фоне пламени.
Кассад вешает винтовку на плечо, сует шлем под мышку и, обнаружив в
центре шахты широкую винтовую лестницу, начинает подниматься.
14
- Ну как, удалось поспать? - спрашивает Ли Хент, когда мы выходим на
терминекс "Макушки".
- Да.
- Надеюсь, сны были приятные? - Хент не скрывает сарказма по
отношению к тем, кто смеет отсыпаться, пока живые шестерни и рычаги
государства честно трудятся.
- Не особенно, - машинально отвечаю я, оглядываясь по сторонам.
Мы подымаемся по широкой лестнице к банкетным площадкам.
В Сети, где любой город любой провинции любой страны на любом
континенте мог похвастаться четырехзвездочным рестораном, где
насчитывались миллионы настоящих, а не самозваных гурманов, а желудки были
избалованы экзотическими яствами двухсот планет, даже в пресыщенной
шедеврами гениальных кулинаров и выдающихся ресторанов Сети "Макушка" не
имела себе равных.
Устроенная на вершине одного из дюжины наивысочайших деревьев Рощи
Богов - планеты древесных великанов, "Макушка" занимала несколько акров на
ветвях, висящих в полумиле над поверхностью земли. Четырехметровой ширины
лестница, по которой сейчас поднимались мы с Хентом, казалась совсем
узенькой на фоне циклопических ветвей шириной в проспект, листьев
величиной с парус и самого ствола, виднеющегося сквозь густую листву, -
отвесной морщинистой громадины, рядом с которой иные горы показались бы
песочными куличиками. На верхних террасах "Макушки" было два десятка
обеденных площадок, и чем выше располагалась площадка, тем большим
богатством, связями и властью обладали ее посетители. Главное - властью. В
обществе, где миллиардным состоянием никого не удивишь, где ленч в
"Макушке" стоил тысячу марок и все-таки был по карману миллионам граждан,
решающим мерилом положения в обществе была власть - валюта, никогда не
выходящая из моды.
Сегодняшнее сборище оккупировало верхнюю палубу - широкую,
закругленную площадку из плотинника (по мюиру ходить нельзя), откуда
открывался великолепный вид: бледнеющее лимонное небо, бескрайнее море
деревьев внизу, простирающееся до горизонта, и теплые оранжевые огни хижин
и молельных домов тамплиеров, просвечивающие сквозь зеленые и янтарные
стены колышущейся листвы. На обеде присутствовало человек шестьдесят; я
узнал сенатора Колчева, чья седая грива блеснула в свете японских
фонариков, советника Альбедо, генерала Морпурго, адмирала Сингха,
временного председателя Денцель-Хайят-Амина, спикера Альтинга Гиббонса,
еще десять-двенадцать сенаторов из таких могущественных миров, как Седьмая
Дракона, Денеб-3, Нордхольм, Фудзи, оба Возрождения, Метакса,
Мауи-Обетованная, Хеврон, Новая Земля и Иксион, а также кое-каких
политиков рангом пониже. Мелькнул перформист Спенсер Рейнольдс,
неотразимый красавец во фраке рыжего бархата. Других художников я что-то
не заметил, но Тирену Вингрен-Фейф увидел издалека. Эта меценатка с
издательским прошлым по-прежнему выделялась в толпе. Ее платье было сшито
из тысяч тончайших кожаных лепестков, иссиня-черные волосы вздымались к
небесам высокой лепной полной, но ни наряд от Тедекая, ни ультрамодный
макияж не вызывали былого сердцебиения: каких-нибудь полвека назад ее
внешний вид производил куда более сильное впечатление. Я двинулся к ней
сквозь концентрические толпы гостей, бродивших от бара к бару в ожидании
сигнала "Кушать подано!".
- Джозеф, бесценный! - вскричала госпожа Вингрен-Фейф, когда я
преодолел последние несколько ярдов. - Каким ветром тебя занесло на эту
нудятину?
Я улыбнулся и предложил ей бокал шампанского. Престарелая королева
литературного бомонда познакомилась со мной во время прошлогодней Недели
Искусств на Эсперансе, а удостоился я этой чести лишь благодаря дружбе с
такими суперзвездами Сети, как Салмад Брюи III, Миллон Де-Га-Фре и Рифмер
Корбе. Тирена была упрямым динозавром, ни в какую не желавшим вымирать.
Если бы не косметика, ее запястья, ладони и шея светились бы голубым от
многократных курсов поульсенизации. Проводя десятки лет в межзвездных
круизах на субсветовых кораблях или в безумно дорогих криогенных
усыпальницах на безымянных элитарных курортах, Тирена Вингрен-Фейф тем не
менее крепко держала вожжи светской жизни и не собиралась ослаблять своей
железной хватки. После каждого двадцатилетнего сна состояние се
многократно возрастало, а ореол вокруг ее имени сиял еще ослепительней.
- Ты по-прежнему сидишь на той планетке, где мы встретились? -
спросила она.
- На Эсперансе? - Я знал, что ей известен адрес любого стоящего
художника этого ни гроша не стоящего мира. - Нет, сейчас я, похоже,
перебрался на ТКЦ.
Госпожа Вингрен-Фейф поморщилась, Я чувствовал на себе пристальные
взгляды десятка зевак из ее свиты, пытающихся определить, что за юный
нахал просочился на внутреннюю орбиту их повелительницы.
- Ужасно, - протянула Тирена, - что тебе приходится жить на планете
дельцов и бюрократов. Хоть бы они отвязались от тебя поскорее!
Я провозгласил тост в ее честь.
- Да, кстати, давно хотел спросить: правда ли, что вы были редактором
у Мартина Силена?
Престарелая королева отняла от губ бокал и устремила на меня ледяной
взгляд. На секунду я вообразил себе противостояние Мейны Гладстон и этой
дамы. Внутренне содрогнувшись, я ждал ответа.
- Мой дорогой мальчик, - она чуть понизила голос, - это такая старая
история. Зачем забивать твою очаровательную голову какими-то давно
забытыми пустяками?
- Я интересуюсь Силеном, - сказал я. - Его поэзией. И мне просто
любопытно, поддерживаете ли вы с ним связь.
- Джозеф, Джозеф, Джозеф! - воскликнула госпожа Вингрен-Фейф. - О
бедном Мартине давным-давно ничего не слышно. Увы, бедняга, вероятно,
давно превратился в окаменелость!
Я не стал напоминать Тирене, что в бытность ее редактором Силена поэт
был намного моложе ее.
- Странно, что ты вспомнил о нем, - продолжала она. - Моя старая
фирма, "Транслайн", недавно заявила, что собирается издать кое-какие вещи
Мартина. Не знаю только, связывалась ли она с его наследниками.
- Книги из цикла "Умирающая Земля"? - Я вспомнил о Ностальгических
романах из жизни Старой Земли, которые так хорошо продавались.
- Как ни странно, нет. По-моему, они собирались опубликовать "Песни",
- усмехнулась Тирена. В руках у нее оказалась сигарета с марихуаной в
длинном мундштуке черного дерева. Какой-то юнец из ее свиты поспешил
поднести ей зажигалку. - Сверхстранный выбор, - произнесла она,
затягиваясь, - если вспомнить, что, пока бедный Мартин был жив, никто не
удосужился даже прочесть "Песни". Да уж, я всегда говорила: ничто так не
способствует карьере творца, как немножко смерти и безвестности. - Она
засмеялась: смех ее напоминал скрежет металла о камень. Свита засмеялась
вместе с ней.
- Вам не мешало бы выяснить, жив Силен или нет, - заметил я. -
"Песни" читались бы лучше, будь они закончены.
Тирена Вингрен-Фейф посмотрела на меня как-то странно. Раздался звон
гонга, призывающий к обеду. Спенсер Рейнольдс взял гранд-даму под руку, и
гости начали подниматься по последней лестнице к звездам. Я молча допил
свой бокал, оставил его на перилах и пошел догонять стадо.
Секретарь Сената и ее ближайшие помощники прибыли вскоре после того,
как все расселись. Гладстон произнесла краткую речь, - возможно, двадцатую
за сегодня, если не считать утреннего обращения к Сенату и гражданам.
Сети. Первоначальным поводом для нашего обеда было чествование участников
создания Фонда Помощи Армагасту, но Гладстон вскоре перевела разговор на
войну и необходимость действовать энергично и эффективно, в обстановке
всеобщего единения, которому должны способствовать руководители всех миров
Сети.
Пока она выступала, я смотрел вдаль, на мир за перилами. Лимонная
позолота уже осыпалась, небеса окрасились в приглушенный шафрановый цвет и
вскоре померкли; надвинулась почти тропическая тьма, такая густая, что,
казалось, на небо набросили плотную синюю завесу. В этих широтах из шести
небольших лун Рощи Богов видны только пять, и все они, кроме одной,
неслись сейчас по небу. Высыпали звезды. Насыщенный кислородом воздух
опьянял, как вино. Густой аромат влажных листьев напомнил мне об утренней
поездке на Гиперион. Но, в отличие от Гипериона, на Роще Богов были
запрещены ТМП, скиммеры и какие бы то ни было летательные аппараты, так
что нефтехимические выделения или отработанные газы из термоядерных
батарей никогда не загрязняли эти небеса, а из-за отсутствия городов,
автострад и электрического освещения звезды казались такими ясными и
яркими, что могли соперничать с японскими фонариками и люм-шарами на
ветвях и перилах "Макушки".
После заката снова подул слабый ветер, и все дерево пришло в
движение. Широкая платформа плавно покачивалась, как корабль на легкой
волне, и стойки и опоры из плотинника и мюира тихо поскрипывали. Я смотрел
на огни, мерцающие в кронах дальних деревьев: многие из них горели в
"комнатах", которые тамплиеры сдавали в аренду. Такую комнату можно было
присоединить к своему мультимировому нуль-дворцу... если, конечно,
найдется лишний миллион марок - начальный взнос за этот восхитительный
каприз.
Тамплиеры, не утруждая себя повседневной рутиной, просто предъявляли
арендным фирмам (в том числе и той, что управляла "Макушкой") строгие, не
подлежащие обсуждению экологические требования и исправно клали в карман
миллиарды марок. Я вспомнил об их межзвездном пассажирском лайнере
"Иггдрасиль", дереве километровой высоты из священного леса планеты,
приводимом в движение генераторами Хоукинга и защищенном самыми сложными
силовыми экранами, какие только мог унести на себе корабль. По каким-то
