Если Сол ничего не придумает - не разыщет Шрайка, не заключит с этим
чудовищем какую-нибудь сделку, что угодно - Рахиль исчезнет навсегда.
- Вы идете, Сол? - зовет Ламия Брон. Остальные уже сбросили с плеч
свою ношу в ближайшей ко входу комнате, пройдя метров шесть по узкому
коридору.
- Иду, - отзывается он и переступает пирог. С потолка туннеля свисают
люм-шары и электролампочки, давным-давно перегоревшие, закутанные в коконы
пыли. Дорогу освещает только фонарик Сола да лампа Кассада, стоящая в
комнате. "Передняя" Гробницы невелика: четыре метра в ширину, шесть - в
длину. Спутники Сола свалили поклажу у дальней стены и расстелили посреди
ледяного пола брезент и спальные мешки. Две лампы, шипя, испускают
холодный свет. Сол останавливается и осматривается.
- Отец Хойт в соседней комнате, - отвечает Ламия на его невысказанный
вопрос. - Там еще холоднее.
Сол пристраивается рядом с остальными. Даже сквозь толщу стен слышен
Дикий скрежет - песчаные и снежные вихри терзают камень.
- Консул хочет еще раз попытать счастья с комлогом, объяснить
Гладстон, в каком мы положении, - говорит Ламия.
Мартин Силен смеется:
- Пытался, не пытайся - ни хрена не выйдет. Она знает, что делает, и
никогда нас отсюда не выпустит.
- Я свяжусь с ней сразу после рассвета. - От усталости голос Консула
дребезжит, как у старика.
- А я постою на часах, - говорит Сол. Рахиль ворочается и начинает
плакать. - Мне все равно надо кормить ребенка.
Остальные слишком устали, чтобы ответить. Ламия кладет голову на
рюкзак, закрывает глаза, и через несколько секунд раздается ее негромкое
посапывание. Консул надвигает на глаза треуголку. Мартин Силен, сложив
руки на груди, пристально смотрит в дверной проем, словно ждет чего-то.
Сол Вайнтрауб возится с бутылочкой, его замерзшие, сведенные артритом
пальцы никак не могут распутать тесемку нагревателя. Заглянув в свою
сумку, он обнаруживает, что осталось всего десять молочных пакетов и тощая
стопка пеленок.
Ребенок сосет молоко. Сол клюет носом, прогоняя одолевающую его
дремоту, как вдруг странный звук заставляет всех встрепенуться.
- Что? - вскрикивает Ламия, хватаясь за отцовский пистолет.
- Ш-ш! - обрывает ее поэт, приложив палец к губам.
Откуда-то снаружи доносится тот же звук. Сухой и властный,
рассекающий гул ветра и скрежет песка.
- Винтовка Кассада, - произносит Ламия.
- Или еще чья-то, - шепчет Мартин Силен.
Они сидят неподвижно, обратившись в слух. Несколько долгих минут
абсолютной тишины. Затем в мгновение ока ночь раскалывается от грохота - и
все невольно припадают к полу, заткнув уши. Перепуганная Рахиль заливается
пронзительным криком, но взрывы и громовые раскаты снаружи заглушают голос
младенца.
11
Я проснулся в тот миг, когда катер коснулся грунта. "Гиперион", -
подумал я то ли наяву, то ли во сне.
Молодой лейтенант, пожелав нам удачи, выскочил из корабля, едва
раздвинулись лепестки дверей, и прохладный разреженный воздух ворвался в
душный салон. Я вышел вслед за Хентом, спустился по стандартному трапу,
миновал защитный экран и ступил на асфальт космодрома.
Была ночь. Я не имел ни малейшего понятия, который сейчас час по
местному времени, прошел Ли терминатор эту точку планеты или только
приближается к ней, но по всему чувствовалось, что время позднее. Моросил
мелкий дождь, пахнущий соленым морем и свежим дыханием влажной листвы.
Цепочки огней обозначали далекие заграждения. Два десятка освещенных башен
бросали отсветы на низкие облака. Семь юношей в полевой форме морских
пехотинцев сноровисто разгружали катер. Я заметил нашего лейтенанта - он
оживленно беседовал с каким-то офицером.
Небольшой космопорт словно сошел с картинки учебника истории -
колониальный порт времен начала Хиджры. Примитивные пусковые шахты и
посадочные площадки тянулись на милю с лишним в сторону темного горного
массива на севере, портальные краны и башни обслуживания обступили два
десятка военных катеров и мелких судов, а само летное поле окаймляли ряды
сборных казарм, украшенных частоколом антенн и фиолетовыми силовыми
полями. Перед ними выстроились десятки скиммеров и самолетов.
Проследив за взглядом Хента, я заметил движущийся в нашу сторону
скиммер, его ходовые огни высвечивали сине-золотую геодезическую линию
Гегемонии на одной из юбок. По обтекателям сползали дождевые струи и
отлетали, от винтов, точно обезумевшие бесцветные лоскуты шелка. Скиммер
сел, перспексовый обтекатель распался на лепестки и сложился. Мужчина,
выпрыгнувший из скиммера, поспешил в нашу сторону.
- Господин Хент? - произнес он, протягивая руку. - Я - Тео Лейн.
Хент ответил на рукопожатие:
- Рад познакомиться, господин генерал-губернатор. А это Джозеф
Северн.
Я прикоснулся к руке Лейна, и меня бросило в жар - я узнал его. Тео
Лейн был известен мне по воспоминаниям Консула о годах, когда этот молодой
человек служил у него вице-консулом, а также по краткой встрече с ним
неделю назад - он провожал паломников в плавание на "Бенаресе". За эти
Шесть дней лицо его постарело на годы. Но на лбу лежала непокорная
мальчишеская прядь, неизменная, как архаичные очки у него на носу и
краткое, но крепкое рукопожатие.
- Хорошо, что у вас нашлось время спуститься на планету, -
генерал-губернатор обращался к Хенту. - Я должен проконсультироваться с
госпожой Гладстон по нескольким вопросам.
- Ну, вот мы и здесь, - пробормотал Хент, морщась от уколов дождя. -
Где тут можно обсохнуть?
Генерал-губернатор совершенно по-мальчишески улыбнулся:
- Космопорт - сумасшедший дом, даже в шестом часу утра. Консульство в
осаде. Но я знаю, куда вас отвезти, - и он жестом пригласил нас в скиммер.
Когда мы взлетели, я заметил, что вровень с нами идут два скиммера
морской пехоты, и все же меня удивило, что генерал-губернатор одного из
миров Протектората - сам себе пилот и телохранитель. Потом я вспомнил
рассказы Консула о деловых качествах Тео Лейна и его скромности - и понял,
что такая непритязательность вполне в духе молодого дипломата.
В ту минуту, когда мы взлетели и взяли курс на город, взошло солнце.
Стелющиеся к земле низкие облака словно обвели снизу огненным карандашом,
горы на севере переливались зеленым, фиолетовым и коричневато-красным, а
полоска неба на востоке была того ошеломительного лазурно-зеленого цвета,
который я видел в своих снах. "Гиперион", - подумал я, чувствуя в горле
комок.
Я приник щекой к забрызганному дождем стеклу и тут понял, что не
последней причиной моего головокружения и растерянности было ослабление
контакта с инфосферой. Связь еще сохранялась - в основном по УКВ и каналам
мультисвязи, но эта нить делалась все тоньше и тоньше - такого со мной еще
не было. Если инфосферу сравнить с морем, а меня - с рыбой, то сейчас я
попал на мелководье, а лучше сказать, в лужу, оставленную приливом, причем
вода все убывала по мере того, как мы удалялись от космодрома и кокона его
примитивной микросети. Я заставил себя следить за разговором
генерал-губернатора, и Хента.
- Сейчас вы видите хижины и лачуги, - говорил Лейн, заложив глубокий
вираж, чтобы мы могли хорошенько разглядеть холмы и долины, отделяющие
космопорт от столичных предместий.
"Хижины и лачуги" было слишком мягко сказано. Под нами скользили
убогие нагромождения фибропластовых панелей, брезентовые полотнища,
штабеля ящиков и обрезков пенолиста, покрывающие сплошной коростой склоны
холмов и глубоких оврагов. Живописные окрестности восьмимильного шоссе,
соединяющего космопорт с городом и окруженного некогда рощами и лугами,
превратились в голую пустошь: деревья извели на дрова и постройку жилищ,
луга вытоптали миллионы ног. Город, приютивший беженцев, разросся,
насколько хватало глаз. Пустовали лишь вершины гор и отвесные обрывы. Дым
от тысяч костров и очагов, на которых готовилась пища, поднимался к
облакам. Всюду бегали босоногие дети, женщины несли воду из ручьев -
несомненно донельзя загаженных; люди сидели на корточках прямо в поле или
стояли в длинных очередях к самодельным уборным. По обеим сторонам шоссе я
заметил высокие заграждения из суперколючей проволоки и фиолетовые барьеры
силовых полей. Контрольно-пропускные посты стояли через каждые полмили.
Длинные вереницы камуфлированных транспортеров и скиммеров ползли в обоих
направлениях по шоссе и над ним на малой высоте.
- ...большинство беженцев - местные жители, - продолжал между тем
Лейн, - но есть и прибывшие издалека: землевладельцы из южных городов и с
крупных фибропластовых плантаций Аквилы.
- Они боятся вторжения Бродяг? - спросил Хент.
Тео Лейн бросил взгляд на помощника Гладстон.
- Первую волну паники вызвало известие, что Гробницы Времени
открываются, - сказал он. - Люди были убеждены, что Шрайк явится лично за
ними.
- И он действительно явился? - спросил я.
Молодой человек в старомодных очках неловко повернулся ко мне:
- Третья бригада сил самообороны выступила на север семь месяцев
назад. И не вернулась.
- Вы сказали, что первая волна бежала от Шрайка, - заметил Хент. - А
остальные?
- Ждут эвакуации, - ответил Лейн. - Все знают, что Бродяги... и
войска Гегемонии... сделали с Брешией, и не хотят испытать это на себе,
когда очередь дойдет до Гипериона.
- Вам известно, что ВКС разрешат эвакуацию лишь в самом крайнем
случае? - поинтересовался Хент.
- Да. Но беженцам мы об этом не сообщаем. И без того Бог знает, что
творится. Святилище Шрайка разгромлено... толпа осадила его, кто-то пустил
в ход кумулятивные плазменные снаряды, похищенные с рудников Урсы. На
прошлой неделе пытались разгромить консульство и прорваться к космопорту,
а в Джектауне был голодный бунт.
Хент кивнул и обратил взор к показавшейся внизу столице Гипериона.
Здания были невысокие, редко выше пяти этажей. Их белые, голубые и розовые
стены весело пестрели в косых лучах утреннего солнца. Заглянув через плечо
Хента, я увидел невысокую гору с изваянным в склоне ликом Печального
Короля Билли, грустно обозревающего долину. Берущая начало в предгорьях
невидимой отсюда Уздечки река Хулай, извиваясь, пересекала центр старого
города, пропадала в болотистых зарослях плотинника на юго-востоке, а потом
разливалась на множество проток, обнимая дельтой половину Верхней Гривы.
После унылой безнадежности трущоб город показался мне безлюдным и
мирным, но, когда мы пошли на снижение, я заметил, что по улицам движется
военная техника, а на перекрестках и в скверах стоят танки, САУ и зенитки.
Полимерный камуфляж машин был намеренно отключен - для острастки. Чуть
позже появились признаки присутствия беженцев: самодельные палатки на
площадях и в переулках, тысячи спящих на тротуарах - словно серые узлы с
грязным бельем, ожидающие машину у прачечной.
- Два года назад в Китсе было двести тысяч жителей, - сказал
генерал-губернатор. - Теперь, с учетом трущоб, около трех с половиной
миллионов.
- Я думал, на всей планете не наберется и пяти миллионов человек, -
удивился Хент. - Включая местных жителей.
- Совершенно верно, - кивнул Лейн. - Теперь понимаете, почему все
идет вразнос? Остальные беженцы нашли приют в других крупных городах -
Порт-Романтике и Эндимионе. Фибропластовые плантации Аквилы опустели, их
поглотили джунгли и огненные леса, пояса ферм, расположенные вдоль Гривы и
на Девяти Хвостах, не производят продовольствия на продажу, а если и
