руками колени, в классической позе крайней усталости. - Просто
проигнорировать запрет Гладстон?
- Нет, - отвечает Консул. - Когда Гладстон наложила вето, военные
поставили над шахтой с нашим кораблем силовой экран третьей степени.
- Так свяжитесь с нею! - горячо произносит Ламия Брон. - Объясните ей
наше положение.
- Я пытался. - Подержав комлог в руках, Консул рассеянно укладывает
его обратно в рюкзак. - Никакой реакции. Еще в первой мультиграмме я
упомянул, что отец Хойт тяжело ранен и нуждается в помощи. Я хотел заранее
подготовить бортовую операционную.
- Ранен! - вскрикивает Мартин Силен, возвращаясь большими шагами к
кучке своих спутников. - Херня. Наш друг падре мертв, как Гленнон-Хайтов
кобель. - Он тычет пальцем в завернутое в плащ тело; все индикаторы
светятся красным.
Ламия Брон, наклонившись, касается щеки Хойта. Холодная. Биомонитор
его комлога и медпак пронзительно пищат, предупреждая о гибели мозговых
клеток. Осмотическая маска продолжает снабжать Хойта чистым кислородом, а
стимуляторы медпака заставляют работать легкие и сердце, но писк переходит
в визг, а затем в монотонный, душераздирающий вопль.
- Он потерял слишком много крови. - Сол Вайнтрауб касается лица
мертвого священника и, закрыв глаза, склоняет голову.
- Бесподобно! - смеется Силен. - Усраться можно! Если верить его
собственному рассказу, Хойт сначала разложится, а потом сложится,
благодаря этой мудацкой погремушке - нет, целым двум! Выходит, у этого
парня двойная страховка, и он восстанет из мертвых в виде дебильного
варианта тени папаши Гамлета. Чудненько! И что же нам тогда делать?
- Заткнись, - устало роняет Ламия, заворачивая тело Хойта в брезент.
- Сама заткнись! - вопит Силен. - Здесь и так рыщет одно чудовище.
Старина Грендель где-то точит свои когти к следующей трапезе, а вы хотите,
чтобы к нашей веселой компании присоединился зомби Хойта? Помните, что он
говорил о бикура? Крестоформы воскрешали их раз за разом, век за веком, и
беседовать с ними было все равно, что с амбулаторной губкой. Вы
действительно хотите путешествовать смеете с трупом Хойта?
- С двумя, - негромко уточняет Консул.
- Что? - Мартин Силен резко поворачивается и, потеряв равновесие,
бухается на колени рядом с мертвым телом, чуть не свалив старого ученого.
- Что вы сказали?
- У него два, - поясняет Консул. - Его собственный и отца Поля Дюре.
Если история про бикура не выдумана, значит, оба они будут воскрешены...
- О, Господи! - сипло восклицает Силен и оседает на песок.
Ламия уже завернула тело священника в брезент и смотрит на Консула.
- Я помню рассказ отца Дюре об Альфе. Но все равно не понимаю, как
это возможно - обойти закон сохранения массы.
- Значит, нас ждет встреча с двумя карликовыми зомби, - бормочет
Мартин Силен, еще плотнее кутается в свою шубу и ударяет кулаком по песку.
- Сколько мы могли бы узнать, если бы прибыл корабль, - с сожалением
произносит Консул. - Автодиагностика... - Вдруг он замолкает и
оглядывается вокруг. - Послушайте-ка! Песка в воздухе почти нет. Может,
буря стиха...
Вспыхивает исполинская молния, и начинается дождь. Ледяные дробинки
жгут и язвят лица людей еще беспощаднее, чем песок.
Мартин Силен разражается истерическим смехом.
- Вот треклятая пустыня! - кричит он в небо. - Суждено нам всем
утопнуть!
- Надо выбираться, - решительно произносит Сол Вайнтрауб, Между
пуговицами его плаща виднеется лицо ребенка. Рахиль заходится от крика,
крошечное личико побагровело и кривится от натуги.
- Башня Хроноса? - предлагает Ламия. - Часа два...
- Слишком далеко, - хмурится Консул. - Давайте расположимся в
какой-нибудь Гробнице.
Силен снова хихикает и начинает декламировать:
Какие боги ждут кровавой мзды?
К какому алтарю ведут телицу,
Которая торжественной узды
И ласковой руки жреца дичится?
- Это, по-видимому, означает "да"? - спрашивает Ламия у поэта.
- Это означает "почему бы и нет, твою мать", - хихикает Силен. -
Зачем играть в прятки с нашей музой? Давайте от нечего делать понаблюдаем,
как будет разлагаться наш друг! Что там Дюре написал, сколько
потребовалось погибшему бикура, чтобы вновь вернуться в стадо после того,
как смерть отвлекла его от травощипания?
- Три дня, - спокойно отвечает Консул.
Мартин Силен хлопает себя по лбу.
- Конечно! Как мог я забыть? И все чудесно сходится, прямо Новый
Завет. А тем временем наш волк Шрайк успеет утащить еще нескольких овечек.
Как полагаете, падре не обидится, если я позаимствую один из его
крестиков, так, на всякий случай? У него один лишний...
- Пойдемте, - встряхивает головой Консул. Дождь широким ручьем льется
с его треуголки. - До утра пересидим в Сфинксе. Я понесу снаряжение
Кассада и куб Мебиуса. А вы, Ламия, - вещи Хойта и рюкзак Сола. Сол, ваше
дело - держать ребенка в тепле.
- А падре? - спрашивает поэт, тыча пальцем в тело священника.
- Отца Хойта понесете вы. - Ламия, поворачивается к поэту.
Мартин Силен открывает было рот, но заметив в ее руке пистолет,
пожимает плечами и нагибается, чтобы взвалить мертвеца на плечи.
- А кто, интересно, потащит Кассада, когда мы его найдем? - едко
вопрошает поэт. - Конечно, он может оказаться расфасованным на столько
кусков, что всем хватит...
- Пожалуйста, заткнитесь, - устало обрывает его Брон. - Если придется
вас пристрелить, у нас будет лишний груз. Шагайте себе.
Консул идет впереди, Вайнтрауб с новорожденной под плащом почти
наступает ему на пятки, Мартин Силен бредет за ними, отставая на несколько
метров, Ламия Брон замыкает шествие - паломники снова спускаются в долину
Гробниц.
9
В это утро график секретаря Сената Гладстон был чрезвычайно
напряженным. На ТК-Центре сутки длятся двадцать три часа, что позволяет
правительству работать по стандартному времени Гегемонии, не нарушая
местных Суточных ритмов. В 05:45 Гладстон встречалась со своими военными
советниками. В 06:30 позавтракала в компании двух десятков наиболее
влиятельных сенаторов, а также представителей Альтинга и Техно-Центра. В
07:15 глава правительства Сети отправилась на Возрождение-Вектор, где уже
наступил вечер, чтобы участвовать в церемонии открытия медицинского центра
"Гермес" с Кадуа. В 07:40 она перенеслась обратно в Дом Правительства,
чтобы со своими ближайшими помощниками, включая Ли Хента, откорректировать
речь, которую собиралась произнести перед Сенатом и Альтингом в 10:00. В
08:30 Гладстон вновь приняла генерала Морпурго и адмирала Сингха, дабы
обсудить с ними последние новости из системы Гипериона. В 08:45 она
встретилась со мной.
- Доброе утро, господин Северн. - Секретарь Сената сидела за своим
столом в кабинете, где я впервые увидел ее три ночи назад. Взмахом руки
она указала на открытый шкафчик у стены с горячим кофе, чаем и кофеиром в
чашках из чистого серебра.
Я отрицательно покачал головой и сел. В трех голографических окнах
виднелось чистое небо, но четвертое, слева от меня, представляло собой
трехмерную карту системы Гипериона - ту самую, что я пытался расшифровать
в Военном Кабинете. Мне показалось, что алые метки Бродяг расползлись
повсюду, словно прожилки красителя в сосуде с жидкостью, замутняя и
поглощая аквамариновую синеву Гегемонии.
- Я хочу знать, что вам приснилось, - сказала Гладстон.
- А я - почему вы бросили их на произвол судьбы. - В тоне моем
звучала неприязнь. - Почему оставили отца Хойта умирать.
За сорок восемь лет пребывания в Сенате и полтора десятилетия на
посту секретаря Сената Гладстон наверняка отвыкла от подобных отповедей, и
все же в ответ на мою резкость она всего лишь приподняла бровь.
- Значит, вам снятся подлинные события.
- А вы сомневались?
Она положила на стол электронный блокнот, выключила его и
отрицательно покачала головой:
- Нет, не сомневалась, просто странно услышать нечто такое, о чем
никто в Сети не имеет понятия.
- Так почему все-таки вы не позволили воспользоваться кораблем
Консула?
Мейна Гладстон сделала полоборота на своем кресле, чтобы взглянуть на
тактический дисплей - по мере поступления новых данных красные ручьи
меняли русло, голубые отползали, а планеты и луны катились по своим
орбитам. Если она и намеревалась сослаться на ход боевых действий, то тут
же передумала. И вновь повернулась ко мне:
- А почему, собственно, я должна объяснять вам свои поступки,
господин Северн? Кто ваши избиратели? Кого вы представляете?
- Я представляю этих пятерых и младенца, которых вы бросили в беде, -
сказал я. - Хойта можно было спасти.
Гладстон потеребила нижнюю губу.
- Может быть, - согласилась она. - А может, он уже скончался. Но суть
не в этом, верно?
Я откинулся на спинку стула. Мне не пришло в голову захватить с собой
альбом, и теперь мои пальцы просто горели от желания чем-то заняться.
- А в чем?
- Помните рассказ отца Хойта... историю, поведанную им во время
путешествия к Гробницам? - спросила Гладстон.
- Да, конечно.
- Каждому из паломников разрешено обратиться к Шрайку с одной
просьбой. Легенда гласит, что это существо выполняет одно желание,
отказывая в выполнении всех остальных и убивая тех, кому отказано.
Помните, какое желание было у Хойта?
Я задумался. Вспоминать прошлое паломников - все равно, что пытаться
восстановить подробности снов недельной давности.
- Кажется, он хотел избавиться от крестоформа, - сказал я. - Хотел
освободить отца Дюре... его душу, ДНК - все равно как это назвать, - и
хотел освободиться сам.
- Не совсем так, - возразила Гладстон. - Отец Хойт хотел умереть.
Я вскочил, чуть не опрокинув стул, на котором сидел, и решительно
направился к пульсирующей карте.
- Бред сивой кобылы, - отрезал я. - Даже если он этого и хотел,
другие были обязаны его спасти... И вы тоже. А вы позволили ему умереть!
- Да.
- И точно так же позволите умереть остальным?
- Не обязательно, - заметила Мейна Гладстон. - Это дело их воли и
воли Шрайка, если он действительно существует. Я знаю одно - слишком
велика роль их паломничества, чтобы предоставлять им средство для
отступления в момент, когда предстоит принять решение.
- И кто же примет решение? Они? Как могут поступки шести или семи
человек и младенца повлиять на судьбу государства со ста пятьюдесятью
миллиардами жителей?
Конечно, я знал ответ на этот вопрос. Консультативный Совет ИскИнов и
работавшие на этот раз вместе с ним не столь проницательные прогнозисты
Гегемонии очень тщательно подбирали паломников. Но по какому признаку?
Непредсказуемость - вот доминанта личности каждого из них. Каждый был
шифрованной записью под стать абсолютному с своей загадочности уравнению
Гипериона. Знала ли об этом Гладстон? Или она знала только то, что ей
сообщали Альбедо и ее собственные шпионы? Я вздохнул и вернулся на свое
место.
- Вы узнали из сна о судьбе полковника Кассада? - спросила секретарь
Сената.
- Нет. Я проснулся, когда они отправились к Сфинксу, чтобы спрятаться
от ливня.
Гладстон слегка улыбнулась.
- Вы понимаете, господин Северн, что нам было бы удобнее держать вас
под наркозом с помощью того же правдосказа, который использовала ваша
подруга Филомель, подключив субвокализаторы. Тогда мы получали бы более
регулярные и обстоятельные сообщения о происходящем на Гиперионе.
