- Поразительно, - произнес мэр Пассилидис.
- Невероятное совпадение, - сказал я. - Однако у вас волосы более
густые, я чуть повыше, но все же...
- Да! Да! - Мэр захлопал в ладони. - Может быть, мы - родственники?
- Абсолютно исключено, - с напускной важностью произнес я. - Моя
семья в Бостоне, из очень старого рода Новой Англии. Но это в самом деле
поразительно. Вы уверены в том, что никто из наших предков не мог
оказаться на борту "Мэйфлауэра", мистер Пассилидис?
- Разве что грек-повар.
- Сомневаюсь в этом.
- Я тоже. Я чистокровный грек с обеих сторон в течение многих
поколений, - поведал он.
- Мне было бы очень интересно побеседовать с вами о вашей родне, если
вы не возражаете, - как бы невзначай бросил я. - Например, мне бы хотелось
узнать...
В это время из спальни к нам вышла заспанная, совершенно голенькая
девчушка лет пяти, самым бесстыдным образом расположилась передо мной и
спросила у меня, кто я такой. Какая прелесть, подумал я. Сколько чистоты в
таких маленьких голеньких девчушках, пока тело их еще не зрелое...
- Это моя дочь Диана, - с гордостью произнес Пассилидис.
В мозгу моем громом прогремел глас свыше: "И ЗАМКНИ ВЗОР СВОЙ ПЕРЕД
НАГОТОЙ СВОЕЙ МАТЕРИ".
Я отвел глаза, задрожал и свое смущение попытался скрыть приступом
кашля. Однако перед моим мысленным взором продолжали оставаться невинные
прелести детского тельца Дианы. Как будто почувствовав, что я узрел нечто
неподобающее в наготе девчушки, Катина Пассилидис поспешно натянула на нее
штанишки.
Меня продолжало трясти. Пассилидис, все еще не понимая, что это на
меня нашло, откупорил бутылку столового красного вина. Мы сидели на
балконе, прямо под лучами яркого полуденного солнца. Какие-то школьники
внизу махали руками и выкрикивали приветствия в адрес мэра. Сюда же, на
балкон, вышла маленькая Диана, рассчитывая на то, что с нею поиграют, и я
взъерошил ее пушистые волосики, прижался носом к кончику ее носа, и как-то
странно, очень странно почувствовал себя при этом.
Бабушка моя подала нам весьма плотный ленч, состоявший из вареной
говядины под острым соусом. Под такую закуску мы как-то незаметно
расправились почти с двумя бутылками вина. Я постарался побыстрее выкачать
из мэра все, что касалось политики, и переметнулся к вопросам о его
происхождении.
- Ваши родственники всегда жили в Спарте? - спросил я.
- О нет, - ответил он. - Семья моего дедушки переехала сюда около ста
лет тому назад с Кипра. Это что касается родни со стороны отца. По
материнской же линии я потомственный афинянин.
- Из рода Маркезинисов? - спросил я.
Он как-то подозрительно посмотрел на меня.
- Вот именно! Только вот как это...
- На это я натолкнулся в процессе подготовки статьи о вашей карьере,
- поспешил я его успокоить.
Пассилидис больше не возвращался к этому вопросу. Теперь, когда он
рассказывал о родне, он становился все более и более многословным - может
быть, тому способствовало выпитое вино - и соблаговолил просветить меня
насчет подробностей своей родословной.
- Предки моего отца жили на Кипре не меньше тысячи лет, - сообщил он.
- Пассилидисы уже жили там, когда пришли крестоносцы. С другой стороны,
предки моей матери переехали в Афины только в девятнадцатом столетии,
после нападения турков. До этого они жили в Шкодере.
- Шкодере?
- В Албании. Они поселились там в тринадцатом веке, после того, как
крестоносцы взяли штурмом Константинополь. Там они и оставались, пережив
господство и сербов, и турков, и восстание Скандербега, всегда помня о
своем греческом происхождении, несмотря на все беды, которые на них
валились.
У меня закололо в ушах.
- Вы упомянули Константинополь? Вы в состоянии проследить свою
родословную еще дальше?
Пассилидис улыбнулся.
- Вы знакомы с историей Византии?
- Немного, - ответил я.
- Вам, по всей вероятности, известно, что в 1204 году крестоносцы
захватили Константинополь и правили там, основав так называемое Латинское
Королевство. Византийская аристократия бежала оттуда, на месте империи
образовалось несколько, не связанных между собой, территориально
независимых греческих государств - одно в Малой Азии. Мои предки предпочли
последовать за Михаилом Ангелом Комнином в Албанию, чтобы не подчиниться
господству крестоносцев.
- Понятно. - Я теперь снова весь трепетал. - И какая у них была тогда
фамилия? Они и в те времена уже были Маркезинисами?
- О нет! Маркезинис - это позднегреческая фамилия. В Византии мы
относились к роду Дукасов.
- К роду Дукасов? - У меня едва не отвалилась нижняя челюсть от
удивления. Его заявление было равносильно утверждению кого-нибудь из
немцев, что в его венах течет кровь Гогенцоллернов. - Дукасов! В самом
деле?
Я уже видел великолепные дворцы, принадлежавшие представителям рода
Дукасов. Я видел, как преисполненные гордостью Дукасы в золотых облачениях
торжественной процессией шагали по улицам Константинополя, празднуя
восшествие на престол императора - своего двоюродного брата Константина.
Если Пассилидис был Дукасом, то Дукасом был и я!
- Разумеется, - сказал он, - семья была очень большая, я не
сомневаюсь в том, что мы относились к одной из младших ее ветвей. И все же
это нечто такое, чем можно гордиться, - принадлежность к такому славному
роду.
- Я с вами совершенно согласен. А вы не могли бы назвать имена
каких-либо ваших византийских родственников?
Слова мои, наверное, прозвучали так, будто я уже окончательно решил
попытаться разыскать их, когда в следующий раз побываю в Византии. Я
действительно принял такое решение, но Пассилидис даже помышлять об этом
не мог.
Он нахмурился и произнес:
- Вам это нужно для статьи, которую вы пишете?
- Нет, я это спрашиваю из чистого любопытства.
- Я вижу, вы знаете историю Византии куда лучше, чем "немного", как
вы сами признались. - Его насторожило, что американскому варвару
захотелось узнать имена представителей знатного византийского рода.
- Я вообще люблю историю, - попытался выпутаться я из положения. - В
школе у меня всегда были хорошие оценки по этому предмету. - Как это ни
печально, но я не в состоянии назвать вам ни одного имени. Они просто не
дошли до нас из глубины веков. Но, возможно, когда-нибудь, когда я заброшу
политику, я попробую покопаться в старинных летописях...
Моя бабушка подлила еще вина, и я не удержался, чтобы украдкой не
бросить еще один быстрый виноватый взгляд на ее полные, раскачивающиеся из
стороны в сторону, груди. Моя мать взобралась ко мне на колени и стала
издавать негромкие, воркующие звуки. Мой дедушка покачал головой и
произнес:
- Просто поразительно - как сильно вы на меня похожи!
Вы не станете возражать, если я вас сфотографирую на память?
Я задумался - нет ли здесь какого-либо нарушения правил, к чему мог
бы придраться впоследствии патруль времени. И решил, что это действительно
против установленных правил. Но, с другой стороны, я ничего не мог
придумать весомого, чтобы отказать хозяину в такой пустяковой просьбе.
Пока я мучительно над этим думал, моя бабушка принесла фотокамеру.
Пассилидис и я стали рядом, и она сделала один снимок для него, а затем
еще один - для меня. После этого она извлекла из камеры готовые
фотоснимки, и мы стали внимательно их изучать.
- Как братья, - не переставала повторять она, - ну точно, как родные
братья!
Я уничтожил свой фотоснимок, едва только покинул квартиру мэра. Но,
как мне кажется, где-то среди бумаг моей матери все еще валяется старая,
выцветшая одномерная фотография, на которой ее отец, совсем еще молодой
мужчина, стоит рядом с другим, более молодым, мужчиной, который, как две
капли воды, похож на него и который, как она полагала, был каким-то
забытым ее дядей. Скорее всего, эта фотография все еще существует. Но я бы
умер от страха, если бы пришлось на нее взглянуть.
30
Дедушка Пассилидис избавил меня от изрядной доли хлопот: от поисков
предков на протяжении восьми столетий.
Я совершил прыжок вниз по линии в нынешнее время, произвел некоторые
изыскания в афинской штаб-квартире Службы Времени и вскоре был экипирован
как византийский аристократ конца двенадцатого столетия - роскошная
шелковая туника, черный плащ и белая шляпа без полей. Затем я отправился
на север, в Албанию, сойдя с монорельса на станции Гирокастро,
расположенной в городке, который в древности был известен как Аргирокастро
в провинции Эпир.
В Аргирокастро я шунтировался вверх по линии в 1205 год. Крестьяне
Аргирокастро пришли в ужас при одном виде моего, едва ли не
императорского, облачения. Я сказал им, что разыскиваю двор Михаила Ангела
Комнина, и они показали мне дорогу к нему и еще дали мне осла, чтобы легче
было туда добраться. Я разыскал Михаила и остальных византийских
изгнанников во время состязаний колесниц, которые были ими устроены на
импровизированном ипподроме у подножия гряды неправильной формы холмов, и
незаметно затесался в толпу зрителей.
- Я разыскиваю Дукаса, - сказал я безвредному на вид старику, который
подносил зрителям вино.
- Дукаса? А какого из них?
- Разве их здесь много? При мне послание из Константинополя для
Дукаса, только вот меня не предупредили, что есть еще Дукасы.
Старик рассмеялся.
- Вот сейчас перед собою я вижу Никифора Дукаса, Иоанна Дукаса, Льва
Дукаса, Георгия Дукаса, Никифора Дукаса младшего, Михаила Дукаса, Симеона
Дукаса и Димитрия Дукаса. В данный момент я что-то не могу отыскать
Евтихия Дукаса, Леонтия Дукаса, Симеона Дукаса высокого, Константина
Дукаса и - дайте-ка вспомню - Андроника Дукаса. Кого из этого рода вы
изволите разыскивать?
Я поблагодарил его и отправился вниз по линии.
В Аргирокастро шестнадцатого века я стал расспрашивать о семье
Маркезинисов. Мое византийское облачение послужило поводом для довольно
подозрительных взглядов в мою сторону, но византийские золотые, что были
при мне, позволили получить всю необходимую информацию. Один визант - и
мне показали место, где расположено имение Маркезинисов. Еще два византа -
и меня познакомили со старшим надсмотрщиком виноградника Маркезинисов.
Пять византов - это уж слишком! - И я отщипываю ягоды от гроздей винограда
в гостиной Григория Маркезиниса, главы клана.
Это был представительный мужчина средних лет с окладистой седой
бородой и жгучими глазами, суровый, но гостеприимный. Пока мы с ним
разговаривали, к нам то и дело тихонько подходили его дочери, подливали
вина в чаши, приносили еще виноград, холодную баранину, подносы с рисом.
Их было трое, им было, по всей вероятности, тринадцать, пятнадцать и
семнадцать лет. Я старался по возможности не поглядывать в их сторону,
зная ревнивый нрав предводителей горцев.
Все они были красавицами: оливковая кожа, темные глаза, высокая
грудь, полные губы. Они вполне могли бы сойти за сестер моей лучезарной
бабушки Катины Пассилидис. Я уверен, точно так же выглядела в девичестве и
моя мать Диана. Очень уж могучими были фамильные гены.
Одна из этих девушек была моею "прапра" много раз прабабушкой. А
Григорий Маркезинис был еще на одно "пра" больше моим многократно "пра"
дедушкой.
Я представился, как состоятельный молодой киприот византийского
происхождения, который путешествует по миру в поисках удовольствий и
приключений. Григорий, чей язык был слегка загрязнен албанскими словами,
