смотрит на нас с тобой как на безумцев, логика вчерашнего дня помешала ему
нас понять.
Упорядочить подземное, проторить для него пути к сознанию -- вот в чем
я вижу силу, цель, смысл своей крепости. Ибо нужды твои и желания бессвязны
и противоречивы. Тебе нужен мир и нужна война, правила игры, чтобы
радоваться игре, и свобода, чтобы, играя, наслаждаться самим собой.
Изобилие, чтобы почувствовать удовлетворение, и жертвенность, чтобы обрести
в ней себя. Ты завоевываешь добычу ради завоевания и наслаждаешься запасами
ради запасов. Любишь здоровье ради ясности разума и любишь одолевать
жаждущую плоть, совершенствуя дух и душу. Есть в тебе страсть к домашнему
очагу и страсть к побегу на волю. Сочувствие к ранам и стремление ранить
самолюбивого из сочувствия к человеческому. Желание растить любовь, оградив
ее незыблемой верностью, и знание, что
любовь существует, несмотря на неверность. Ты хочешь равенства в
справедливости и неравенства для восхождения вверх. Из хаоса своих нужд и
желаний, из этой земли, усеянной камнями, какое ты вырастишь дерево, чтобы
оно вобрало их, упорядочило и вызволило из тебя воистину человека? Какую
часовню станешь ты строить из своих камней?
Мощь моей крепости -- вот то, что я протягиваю тебе, как семечко. Вот
эту высоту ствола, вот это расположение ветвей. Дерево тем долговечнее, чем
плодотворнее распоряжается соками земли. Тем долговечнее царство, чем лучше
усваивает то, что ты из себя нарабатываешь. Но для чего крепость из камня,
если она панцирь мертвого каймана?
CLXV
-- Они охотятся за вещами, как свинья за трюфелем, -- говорил отец. --
Вещи созданы для охоты. Но сами вещи тебе не в помощь, потому что живешь ты
смыслом, которым их наделили.
Смысла вещей не найдешь, не добудешь охотой, его нужно наработать.
Вот мы и нарабатываем его нашими беседами.
... -- Что кроется за этими событиями? -- спросили моего отца.
-- Картина, которую я творю, -- ответил отец.
Ты всегда забываешь о времени. За то время, пока ты доверял фальшивой
сенсации, она уже в чем-то определила тебя, трудилась, как зерно, пустила
корни. Ты разуверился в ней, но расти уже будешь по-другому. Вот я убедил
тебя в чем-то, и сколько ты нашел подтверждений моей правоты, совпадающих
фактов, красноречивых подробностей. Я предупредил: жена тебе неверна. И ты
увидел: она кокетлива, и это правда. Уходит из дома, когда вздумается, что
тоже правда, хотя до сих пор ты всего этого не замечал. Затем я скажу, что
все выдумал, но моя выдумка "пошла тебе на пользу: она была новой точкой
зрения и открыла тебе глаза на реально существующие факты.
Я сказал: горбуны переносят чуму. Ты ужаснулся, сколько вокруг
горбатых. Раньше ты не замечал их. И чем дольше ты мне будешь верить, тем
чаще будешь замечать горбунов. В конце концов ты узнаешь, сколько увечных
живет у нас в городе. Ничего другого я не хотел.
CLXVI
-- Я в ответе за каждый шаг каждого человека, -- говорил отец.
-- Но у тебя есть предатели и трусы, -- возразили ему. -- Что же, ты
трусишь и предаешь?
-- Да, моей трусостью трусит трус. И моим предательством предает
предатель.
-- Как ты можешь предать сам себя?
-- Факты я представил некой картиной, они не согласились с ней, картина
моя, я за нее в ответе, я сделал ее явью, а она убедила их в правоте моего
врага. Значит, я сослужил службу своему врагу.
-- А каким образом ты оказался трусом?
-- Трусит тот, -- отвечал отец, -- кто отказывается идти вперед,
чувствуя, что беззащитен. Трус кричит: "Река уносит меня!" Смелый чувствует
свои мускулы и плывет.
Я называю трусом и предателем того, -- заключил отец, -- кто винит
других за ошибки и жалуется, что враг слишком силен.
Никто не понял его.
-- Как-никак, есть множество обстоятельств, и за них мы никак отвечать
не можем... -- сказали ему.
-- Нет, таких не существует, -- сказал отец.
Отец взял одного из гостей за руку и подвел к окну:
-- Скажи, что тебе напоминает это облако? Гость долго присматривался.
-- Спящего льва, -- наконец сказал тот.
-- Покажи его своим друзьям.
Друзья гостя полюбовались в окно на спящего льва, которого тот показал
им.
Потом отец отвел их всех в сторону и позвал к окну совсем другого
человека.
-- На что похоже это облако? -- спросил он. Гость долго всматривался в
него.
-- На улыбающееся лицо, -- наконец сказал он.
-- Покажи его своим друзьям.
И друзья увидели улыбающееся лицо, на которое показали им пальцем.
Затем отец собрал всех гостей вместе и предложил:
-- Поговорите-ка об облаке, что висит за окном. И гости ожесточенно
заспорили: так очевидно для одних было улыбающееся лицо, а для других --
спящий лев.
-- Факты, -- сказал отец гостям, -- бесформенны, словно облако;
вожатый, ваятель, мыслитель придает им форму. Формы все одинаково
достоверны.
-- Относительно облака мы с тобой согласны, -- отвечали ему, -- но
относительно жизни... Утром на поле боя ты видишь, что войско твое ничтожно
по сравнению с армией противника. Разве в твоей власти изменить ход битвы?
-- В моей, -- отвечал отец. -- Облако занимает пространство; события,
факты -- время. Если я озабочен, чтобы моя картина мира восторжествовала, я
должен печься, чтобы время ей шло на пользу. Я не изменю того, что свершится
к вечеру, но завтрашнее дерево вырастет из моего семечка. А оно есть уже и
сегодня. Создавать не означает тотчас воспользоваться уловкой, которую тебе
подбросил случай и благодаря которой ты победишь. У твоей победы не будет
будущего. Созидание не морфий, что избавляет от боли, но не излечивает
болезнь. Создать -- значит сделать победу или выздоровление неизбежностью,
как неизбежно тянется вверх дерево.
Но гости не понимали его.
-- Логика событий... Отец мой разъярился.
-- Тупицы! -- рявкнул он. -- Холощеный скот! Историки! Логики! Критики!
Вы похожи на трупных червей, вам никогда не понять, что такое жизнь!
Он повернулся к премьер-министру:
-- Король, наш сосед, надумал объявить нам войну. Мы не готовы к ней.
Создать, сотворить -- вовсе не значит за один день собрать войско, которого
нет. Надеяться на это -- ребячество. Нужно создать в короле-соседе того, кто
захотел бы нашей любви.
-- Не в моей власти сделать это.
-- Я знаю одну певицу, -- продолжал отец. -- Когда я устаю от тебя, я
всегда думаю о ней. Как-то вечером она пела нам об отчаянии преданного и
нищего влюбленного, что не смеет признаться в своей любви. Я видел: наш
главнокомандующий плакал. Хотя он богат, спесив и насилует девиц без счета.
На десять минут она превратила его в робкого ангела, и он пережил все муки
застенчивости.
-- Я не умею петь, -- ответил премьер-министр.
CLXVII
Затеяв спор, ты невольно огрубляешь человека.
Например, народ сплочен вокруг своего короля. Король ведет свой народ к
цели, но тебе кажется, что она недостойна человека. И ты вступаешь в спор с
королем.
Многих ты убедил в своей правоте, но они кормятся службой королю. И
пока не появился ты со своей точкой зрения, у них была своя, и, с их точки
зрения, можно было любить короля или терпеть. Ты поднял их на самих себя,
против хлеба для их детей.
Большинство из них последует за тобой, но с усилием, не чувствуя себя
вправе посягать на короля, поскольку есть основания и любить его, и терпеть:
ведь и в самом деле, долг этих людей -- кормить свое потомство, а когда
колеблешься между одним долгом и другим, на сердце неспокойно. Когда
человека одолевают сомнения, руки у него опускаются. Разъедаемый
противоречиями, он садится и сидит, дожидаясь, когда же они минуют, так и
умирает среди тех же противоречий. А если ты еще и прибавишь противоречий
своим согражданам, они с тоской будут ложиться вечером в свою постель и с
отвращением вставать. (Воодушевляет освобождение от пут. Освободить человека
-- значит помочь ему себя выразить и принять. Значит научить его языку,
который будет сродни замковому камню свода и откроет ему единую суть во всех
его разноречивых устремлениях.)
Кое-кто не последует за тобой вовсе. И будут вынуждены оправдаться в
собственных глазах, ибо обличаешь ты короля отнюдь не без оснований. Ты
принудишь их найти другие основания, которые будут способны потягаться с
твоими. Такие всегда найдутся, ибо рассудок ведешь ты -- и ведешь, куда
захочешь. Тебя ведет только дух. И вот они все определили, сформулировали и
создали себе прочную броню из доводов, тебе теперь к ним не подобраться.
И короля, что и думать о тебе не думал, ты подвиг на действия. Он
призвал сказителей, историков, логиков, учителей, казуистов и толкователей
со всех концов своего царства. Тебя перетолковали, исказили и превратили в
отвратительное чудовище, ибо что-что, а это всегда возможно. Обнародовали
твою низость, потому что всегда возможно и это. И возникла еще одна
категория людей -- прочитав о тебе, они не знали, что и думать, но, будучи
людьми добросовестными, порядочными, они поверили портрету, созданному
логиками, портрету, на который ты напросился. Их затошнило от отвращения, и
они сплотились вокруг короля. Король вновь обрел для них достоинство истины.
Вот почему никогда не нужно бороться "против", бороться нужно "за".
Человек ведь не так прост, как тебе кажется. Даже король -- и тот отчасти на
твоей стороне.
CLXVIII
Ты говоришь: "Он -- мой сторонник, мы с ним можем сотрудничать. А этот
всегда возражает мне, естественно, что он -- мой противник, с ним я могу
только воевать".
Поступая так, ты растишь и укрепляешь своих врагов.
А я говорю тебе "враг" и "друг" -- слова, и ничего больше. Что-то они,
конечно, определяют и помогут тебе разобраться, если встретитесь вы на поле
боя, но невозможно уместить человека в слово, у меня есть враги, которые мне
ближе друзей, враги, которые мне всех нужнее, враги, которые меня чтят
больше друзей. Я влияю на человека независимо от того, что он говорит. Я бы
даже сказал, что влияние мое ощутимее для врага, чем для друга: идя в одну
сторону, мы реже сталкиваемся, реже говорим, тогда как враг -- он идет
против меня и не упустит ни одного моего движения, ни одного слова -- он от
них зависит.
Разумеется, слышит меня каждый по-своему ибо каждый несет
унаследованный груз прошлого, который никому не под силу изменить. Например,
на моей земле течет река и рядом высится холм, обороняя мою землю, я не
горюю, что есть холм и река течет на юг. Не станет горевать об этом и
завоеватель, если он в трезвом рассудке. Есть холм -- я им пользуюсь, есть
река -- я пользуюсь рекой. Хотя, может быть, было бы куда лучше, если бы
холм располагался в другом месте, и мощный союзник был бы выгоднее мне, чем
сильный противник. Но что сожалеть попусту? Сожалея, что не родился в другое
время, в другом месте, -- ты даже не мечтаешь, ты набиваешь себя гнилью.
Есть только то, что есть, и только с существующим я должен считаться -- и
вот я влияю на друга и на врага. Влияние мое на друга более или менее
положительно, влияние на врага более или менее отрицательно. Делом или силой
я стараюсь уравновесить весы, убирая груз с одной чаши, добавляя к другой.
Но ты принялся разбирать и судить всех с точки зрения нравственности;
для дела, которым ты занят, нравственность ни при чем -- однако ты отстранил
обидчика, оскорбителя, предателя, вынуждая их и завтра обижать тебя,
оскорблять и предавать. А я -- я поручу предательство тому, кто меня предал,
