нередко куда как полезные для деловитого горожанина. И просто свежие
люди со своими разговорами, а порою с самыми интересными и удивительными
побасенками...
Обежав корчму наметанным взглядом, Волкодав нашел длинную скамью,
совсем пустую, если не считать одного-единственного молодого парня, по
виду - подмастерья кожевника. Венн подвел туда старуху и усадил в
дальнем от парня конце, но тот встрепенулся, торопливо передвигаясь
поближе:
- Занято здесь... люди вот сейчас подойдут. Волкодаву захотелось
вышвырнуть кожевника вон, для начала приложив рыльцем о гладко
оструганную, отеческую Божью Ладонь, но он сказал только:
- Потеснятся.
- Занято, говорю! - недовольно повторил подмастерье.
Волкодав тоже повторил, на сей раз сквозь зубы:
- Потеснятся.
Дальше спорить с ним усмарь не решился и обиженно замолчал. Волкодав
остановил пробегавшую мимо хорошенькую служанку:
- Принеси, красавица, холодной простокваши для бабушки...
Вообще-то воду, молоко, простоквашу, квас и даже пиво в галирадских
корчмах подавали даром, - но только тем, кто заказывал что-нибудь
поесть. Поэтому Волкодав вручил девушке грош, и та, кивнув, убежала.
- Сейчас, вамо, - сказал Волкодав.
Питье отвлекает, заставляет человека думать еще о чем-то, кроме своих
страданий, и тем помогает если не успокоиться, то хоть немного собраться
с мыслями. Служанка вернулась из погреба и поставила перед Волкодавом
запотевшую кружку. Волкодав пододвинул ее женщине:
- Пей.
Старуха безучастно взяла кружку и поднесла к губам.
- ...и вот тогда-то она и спустила на нас своих веннов, - достиг ушей
Волкодава громкий и слегка хмельной молодой голос, донесшийся из глубины
корчмы, оттуда, куда уже не доходил дневной свет из двери, лишь желтое
мерцание масляных светильничков на длинных полицах по стенам. Голос был
знакомый, и Волкодав сразу насторожился. Другое дело, он ничем этого не
выдал и не стал оборачиваться.
- Сущие зипунники, - продолжал говоривший. - Пять или шесть рыл,
каждый - трех аршин ростом и в плечах полтора. Чтоб мне, если вру!.. И
где только таких набрала!.. Ну, то есть мы их сперва разбросали, да
потом сразу два облома меня за руки взяли, а третий прямо в глаз
ка-ак...
Это был один из возчиков. Тот, которому Волкодав вернул отобранный
нож. Не очень понятно, зачем вообще ему понадобилось хвастаться
бесславно оконченной дракой. Тем более, если он спьяну принял одною
противника за пятерых. Но вот то, что двое веннов якобы держали его за
руки, а третий калечил беспомощного кулаком...
Парень между тем вовсе отпустил вожжи.
- Тогда они у меня добрый нож и отняли, - поведал он слушавшим. -
Мужики они, ясно, здоровущие, только я им все одно нос натянул. Сила
силой, а и умишко надо иметь. Прихожу я, значит, на другой день,
отыскиваю вожака ихнего... Сказать вам, что он там делал? Плевки наши на
полу подтирал...
Дружный хохот сопроводил эти слова.
- Так вот, подхожу я этакой скромницей и ну ему свинью за бобра
продавать: нож, мол, батюшкин, от родителя перешел. Смилосердствуйся,
стало быть, не дай от срама погибнуть. Он, простота, тут же сопли
распустил и его мне из своей конуры бегом назад вынес. Хоть бы
посмотрел, ума палата, - нож-то новехонький...
На сей раз хохот вышел пожиже. Не все в Галираде успели забыть, как
надо стыдиться родителей, не всем выходка возчика показалась смешной.
Другое дело - лишний раз зацепить веннов, это да!
От Волкодава не укрылось, как опасливо покосился на него подмастерье.
Волкодав кивнул ему на старуху:
- Присмотри, чтобы никто не обидел.
А сам поднялся на ноги и неторопливо пошел в сторону стойки.
Возчика он разглядел почти сразу. Тот сидел к нему спиной, и стол
перед ним был сплошь заставлен пустыми кружками. Рядом лакомились пивом
несколько местных парней. Кто-то отпустил очередную шуточку "...и вот
приходит венн в город", все засмеялись. Волкодав продолжал идти, и
наконец молодой возчик заметил, что сидящие напротив него по одному
перестают его слушать и сами замолкают, глядя куда-то поверх его головы.
Он раздраженно оглянулся...
На него сверху вниз смотрел тот венн с постоялого двора Любочады.
Смотрел, не мигая. И молчал. И был примерно таким, как он сам только что
расписывал. Саженного росту парень, сплетенный из железных узловатых
ремней. А над плечом у него тускло посвечивала тяжелая крестовина меча.
Венн терпеливо ждал, пока не станет совсем тихо. И за этим столом, и за
соседними. Потом он заговорил. Не очень громко, но слышно.
- Если ты считаешь себя мужчиной, вставай и держи ответ за свои
слова, - сказал Волкодав. - А не встанешь, значит, ты просто мешок с
дерьмом. И ничего больше.
Опять стало тихо. Уже вся корчма смотрела на них.
- Эй, полегче там, венн... - проворчал кто-то за спиной Волкодава.
Волкодав не стал оборачиваться и отвечать.
Он стоял очень спокойно и неподвижно, опустив руки. И ждал. И смотрел
на обидчика, не отводя глаз.
Тот, конечно, успел опрокинуть в себя порядочное количество кружек,
но был далеко не так пьян, как в день драки. Умирать ему не захотелось.
Он опустил голову и сгорбился на скамье, пряча глаза.
Видя, что вставать он вовсе не собирается, Волкодав резко нагнулся и
быстрым движением, за которым мало кто успел уследить, выдернул нож из
ножен на поясе возчика. Тот самый нож. Взяв тремя пальцами крепкое
лезвие, Волкодав сломал его, как лучинку. Бросил на пол обломки и пошел
молча, не оглядываясь, к столику у двери. Туда, где оставил старуху. Он
знал, что успеет услышать, если возчик все-таки вздумает выкинуть
глупость. Или не возчик, а кто-нибудь другой. Но ничего не случилось. К
тому времени, когда он вернулся за стол, корчма гудела совершенно
по-прежнему.
Каково бы ни было горе, нельзя рыдать без конца. Что-то переполняется
в душе, и раздирающее отчаяние сменяется тупым безразличием. Вот и
старая вельхинка, согнувшись над опорожненной кружкой, вытирала красные
от слез глаза, но больше не плакала.
Подмастерье, видевший, как Волкодав ходил к стойке, встретил его со
всем почтением и даже указал ему на старуху: мол, присмотрел. А когда
через некоторое время шумной ватагой ввалились его друзья и начали
сетовать, что места на скамье маловато, - замахал на них руками:
- Ничего, потеснитесь...
- Рассказывай, бабушка, если хочешь, - сказал Волкодав.
...Ее звали Киренн. Сорок зим назад, юной девушкой, взошла она со
своим любимым на честное брачное ложе. Свадьбу, которой следовало бы
состояться осенью, против всякого обыкновения справили в конце весны,
потому что соседи-саккаремцы грозили войной и мужчины племени, дети
Серебряного Облака, отправлялись сражаться. Пусть юноша-жених, рассудили
старейшины, обретет любимую и хотя бы продолжит себя потомством, если
ему суждено будет пасть. И он ушел, ее Над кланд Ар-катнейл, стройный,
как молодой тополь, сильный, как сто быков, и румяный, как утренняя
заря. Ушел, чтобы не вернуться...
Судьба была немилостива к юной жене. Боги не послали ей наследника, а
другой раз замуж она не пошла, ибо воины рассказали ей, что ее Нада не
было среди павших. Однажды Киренн ушла из дому и тоже не возвратилась.
Она отправилась в Саккарем, надеясь разыскать там мужа. И, конечно, не
разыскала, только сама угодила в рабство. Долго носило ее, точно
маленькую щепку в быстрой реке, и наконец прибило к берегу: девять зим
назад здесь, в Галираде, добросердечные земляки-вельхи выкупили Киренн
из неволи. Благо великой цены за нее, постаревшую и беззубую, уже не
заламывали. Так она и осталась здесь жить - прислужницей у одной доброй
вдовы...
И вот сегодня, когда Киренн отправилась на рынок за зеленью для
хозяйкиного стола, ей случилось пройти мимо аррантского корабля,
грузившегося перед близким отплытием. И вот там-то... у мостков, по
которым вкатывали наверх бочки со знаменитой галирадской селедкой...
стоял... с писалом в руке и вощеной дощечкой на груди, на плетеном
шнурке... с рабским ошейником на шее...
- Он все такой же, мой Над... - Скобленую Божью Ладонь снова оросили
прозрачные капли слез. - Все такой же красивый... только седой совсем...
Увидев ее, старый Над схватился за сердце и чуть не умер на месте. А
потом бросился к ней, но на руки подхватить, как когда-то, уже не сумел.
Рука у него нынче была только одна, вторую он потерял в юности, в том
самом первом и последнем бою. Но как же крепко он обнял ее этой своей
единственной уцелевшей рукой!..
Так они и стояли, забыв про весь белый свет. Пока строгий окрик
надсмотрщика не заставил очнуться, не сдернул со счастливых небес...
- А потом что? - спросил Волкодав.
А потом она сбивала покалеченные старостью ноги, металась по городу,
пытаясь собрать выкуп за мужа. Кораблю предстояло сегодня же отправиться
в плавание, и аррант Дарсий, хозяин Нада, вовсе не намеревался, ждать.
Обежав сородичей-вельхов, Киренн бросилась на торговую площадь, к
звонкому кленовому билу, которым испокон веку призывали честной народ
обиженные и терпящие горе, Киренн не родилась в Галираде и даже не была
сольвеннкой. Кто бы мог ждать, что горожане станут выслушивать
всклокоченную старуху?.. Ан нет же, не только выслушали, но даже стали
метать к ее ногам деньги. Большей частью, понятно, медяки, но попадалось
и серебро.
Собралось два с половиной коня.
Осталось еще четыре с половиной...
То ли глумился Надов хозхин-аррант, то ли вправду непомерно высоко
ценил однорукого невольника, никому не дававшего пальца запустить в
хозяйское добро. Прилюдно пообещал отпустить его за семь коней серебром.
Не более, но и не менее: беда, коли грошика недостанет. А когда его
следующий раз в Галирад занесет, про то и сам он не ведал. Может, вовсе
более не припожалует...
- Вот тогда, значит, ты к боярину... - сказал Волкодав.
Киренн кивнула. Что такое семь коней для боярина? Для витязя
дружинного, ратной добычей и милостью кнеса взысканного без меры?..
Черненое серебряное стремя, к которому так и не допустили старуху, одно
стоило больше. Ну так Левый, он левый и есть. На правую сторону не
вывернется. Может, и не зря следовала за ним бдительная охрана. Не грех
такого зарезать...
- Пошли, - сказал Волкодав. Поднялся и взял Киренн за плечо. - Пошли,
вамо, выкупим твоего деда.
Не веря себе, вельхинка обежала глазами его латаную некрашеную рубаху
и облезлые кожаные штаны и почти засмеялась:
- Да ты... Да ты сам-то, сынок...
- У меня есть чем заплатить, - сказал Волкодав. И от необратимости
этих слов глухо стукнуло сердце. - Пошли, почтенная Киренн кланд
Аркатнейл.
Волкодав сразу понял, что они со старухой чуть-чуть не опоздали.
Большой, низко сидевший аррантский корабль еще стоял у причала, но
последние приготовления к отплытию споро заканчивались. Вот-вот на обеих
мачтах поднимутся пестрые квадратные паруса. Упадут в воду причальные
канаты. И судно медленно поползет прочь от берега, на ходу втягивая в
себя якорный трос, свитый из крепчайшей халисунской пеньки...
Однорукого Нада Волкодав увидел тотчас же. Несчастный старик
переминался у сходен, вглядываясь в толпу. Он и вправду был высок и
плечист и, верно, в юности был куда как хорош. А на шее у него болтался
бронзовый ошейник. Просвещенные арранты надевали на рабов ошейники с
крепким ушком для цепи, чтобы в случае непокорства легче было
приковывать для наказания. Вот Над высмотрел свою Киренн, потом шедшего
за нею рослого венна... Волкодав видел, что поначалу Над принял его за
старухиного сына. Может, даже и за своего собственного. Мало ли, мол,
