ладонях, а сегодня они пытались спасти человека.
Волкодав хотел было оттолкнуть прочь Ниилит, но для этого требовалось
высвободить по крайней мере одну руку, и он не отважился.
Огоньков перед глазами становилось все больше. Ну уж нет, подумал
Волкодав, стискивая зубы и чувствуя, как бежит по вискам пот. Только
попробуй мне помереть. Еще чего выдумал. Я тебя для этого у жрецов
отнимал?.. Где Правда ваша, Боги?.. Почему всякий говнюк, напяливший
жреческое облачение, может от вашего имени...
- Все, - слабым и бесконечно усталым голосом выговорил Тилорн. - Если
это не помогло... Ниилит, девочка моя, посмотри...
Волкодав открыл глаза. К его ужасу, рука ученого, перемазанная
запекшейся кровью, слепо шарила в воздухе. Ниилит схватила ее своими
двумя.
- Посмотри, как он, - попросил ее Тилорн.
- Ты... - начала было она, но Тилорн перебил:
- Со мной ничего не случится. Взгляни, как его рана. Ниилит
склонилась над Эврихом. Вдвоем с Волкодавом они приподняли арранта и
стащили с безвольного тела рубаху. Волкодав отметил про себя, что Эврих
дышал уверенно и ровно, и губы из серых сделались просто бледными.
Аррант выглядел голодным, измученным и ослабевшим, но никак не
умирающим. Волкодав нахмурился. Может, это пережитое напряжение шутило с
ним шутки, давая увидеть то, что ему хотелось увидеть?.. Ниилит проворно
размотала набедренную повязку арранта. Нагота больного мужчины для нее
мало что значила.
Широкая рана, только что зиявшая в тощем животе Эвриха, почти
затянулась. Глубокая царапина, слегка сочившаяся сукровицей, - и ничего
больше. Если не считать отпечатков ладоней Тилорна, выделявшихся на
бледной коже, как два красных солнечных ожога. Шкурка слезет, решил про
себя Волкодав...
Он обернулся к ученому, и весьма вовремя: тот потихоньку оседал на
пол. Волкодав сгреб его в охапку и ощутил немалое искушение влепить
горе-чародею какую следует затрещину. Как ни смутно было для него
сделанное Тилорном, он понял одно: прежде чем прибегнуть к жизненной
силе друзей, мудрец вычерпал свою собственную чуть не до дна.
- Ты что над собой учинил?.. - зарычал Волкодав. Видят Боги: будь он
вполовину так зол во время поединка с двухцветным, лежать бы тому на
помосте разрубленным на сорок девять кусочков. - Я тебя спрашиваю! Опять
ослеп?..
- Нет. То есть я... - оправдывался Тилорн. - Несколько дней, и я буду
в порядке...
- Сейчас, - сквозь зубы сказал ему Волкодав. - Ты сделаешь это
сейчас.
Больше всего он боялся, что Тилорн скажет нет, и этим все кончится.
Тилорн ведь не из тех, кого можно заставить.
- Потом... - просящим голосом ответил ученый, безуспешно силясь
разжать на своих плечах пальцы Волкодава. - Потом... Когда ты выспишься
и как следует поешь...
- Я сказал, сейчас, - повторил Волкодав. Он знал, что делает
глупость, что Тилорн был прав... что такими делами тоже лучше
заниматься, когда сыт и силен... Но ничего с собой поделать не мог.
Только подумать, что едва начавшего оживать Тилорна снова ждала
беспомощная слабость... слепота... - Я сказал, сейчас!
Если он что-нибудь понимал в людях, Тилорну стало стыдно. Сообразил,
наверное, что заставлять друзей заново возиться с бессильным - это уж
слишком. Слабые пальцы оплели запястья Волкодава... Когда-то на руках у
Серого Пса умирал человек, которого венн считал своим другом. Тоже,
между прочим, аррант. Умирал, замученный непосильной работой и рудничным
кашлем, выевшим легкие. Как же молил Богов Серый Пес, упрашивая взять
частицу его силы и отдать двадцатилетнему старику, так и не
посмотревшему перед смертью на солнце... Он и сам кашлял после побоев,
но умирать не собирался. И, уж конечно, ни лечить волшебством, ни с
небесами разговаривать он не умел до сих пор. Но допустить, чтобы
Тилорн... чтобы он опять...
На этот раз он не стал зажмуриваться и увидел, как мало-помалу
прилила краска к бледным щекам Тилорна, как начали разгораться живым
светом глаза. Сам он, кроме нарастающей слабости и холодка в
позвоночнике, ничего особенного не ощущал. Видно, Тилорн до смерти
боялся ему повредить. Вот сейчас он откроет рот и скажет: "Все, хватит".
Поняв это, Волкодав покрепче стиснул его запястья и напряг, как умел,
волю, силясь перелить, передать Тилорну... неведомо что...
- Все, хватит, - тихо проговорил Тилорн. - Я же не упырь
какой-нибудь. И отпустил руки.
- А ну встань, - велел Волкодав. - Пройдись. Тилорн послушно
поднялся, шагнул к окну и вернулся.
- Ты и с самого начала так мог? - сидя на полу, спросил Волкодав.
Вставать ему не хотелось. - Что же ты сразу-то?..
- Я... - замялся Тилорн. - Я не счел удобным...
- Предпочел ехать на мне верхом, - хмыкнул Волкодав.
Тилорн сперва смутился и покраснел, но потом мотнул головой.
- Я думаю, друг мой, - сказал он, - это отняло бы у тебя куда больше
сил, нежели обуза моего бренного тела.
Волкодав презрительно скривил губы. Вставать с полу ему, однако,
по-прежнему не хотелось. Собственно, он даже не был вполне уверен, что
сумеет подняться. Последний раз с ним было подобное, когда он выбрался
из замка Людоеда - с помятыми ребрами и в пузырях от ожогов. Тогда ему
тоже хотелось только одного... закрыть глаза и спать, спать...
Внезапная мысль обожгла его: если с ним такое, то что же с Ниилит?..
Он разодрал успевшие склеиться веки. К его удивлению, Ниилит была на
ногах и бодро сновала по комнате. Он услышал, как в дверь постучала
детская рука, и повернул голову. Ниилит приоткрыла дверь. В щели
мелькнули сразу три любопытные мальчишеские рожицы, но жадное
любопытство мгновенно стер ужас. Дети любят страшные сказки, любят,
чтобы их слегка попугали. Но когда страшное приключается в жизни...
Книги тяжело бухнули об пол, и топоток босых пяток стремительно удалился
по коридору. Потом послышался голос Авдики. Молодой сегван помог Ниилит
собрать книги и внес их в комнату. Внутренность комнаты больше походила
на поле брани, но Авдике было не привыкать. Ниилит схватила тряпку и
исчезла за дверью. Подтирать побежала, сообразил Волкодав. Там же всюду
пятна - и по всходу, и во дворе, и на мостовой... Авдика проводил
девушку глазами.
- Да нет, ничего, - донесся голос Тилорна. - Теперь им обоим только
выспаться и...
Во сне все воспринимаешь как должное, и Волкодав не особенно
удивился, увидев себя самою. Однако потом разглядел, что на том, другом,
была больно уж смешная одежда: сплошь кожаная, не разделенная на штаны и
рубаху, да к тому же неподпоясанная.
- Ну? - усмехнулся неведомый гость. - Узнаешь? Волкодав молча смотрел
на него, не зная, как отвечать. И надо ли вообще отвечать.
Тот вздохнул, сделал какое-то движение... и перед волкодавом оказался
его меч, вдетый в новенькие кожаные ножны.
- Теперь узнаешь? - снова делаясь человеком, поинтересовался меч.
Волкодав только и нашелся спросить:
- Почему ты похож на меня?..
- А на кого мне, по-твоему, походить? - хмыкнул тот. - На Жадобу?.. -
Подумал и добавил: - Если хочешь знать, мы с тобой похожи. Я тоже долго
жил под землей.
- Тебя положили в могилу? - сразу угадал Волкодав. - Кем он был?
Меч скрестил ноги, устраиваясь поудобнее.
- Он был сыном большухи рода Ежа. В двенадцать лет ему нарекли имя, и
они с отцом поехали в род Скворца - просить бус у дочери тамошней
госпожи. Она той весной как раз вскочила в поневу...
Волкодав вспомнил беленькую девочку, одарившую его искристой
хрустальной горошиной, и улыбнулся. Ей, малявочке, выткут поневу еще
годика этак через три. Тогда и придет ей пора дарить ясную бусину тому,
кто достоин. Вспомнит ли она случайную встречу в "Белом Коне"? Или
послушает мать, которая наверняка скажет ей, что та бусина не считается?
А может, все-таки не позабудет старую яблоню и Серого Пса, которого не
надо было бояться?
Когда-нибудь он разыщет ее...
- Ежонок, понравился Скворушке, - продолжал меч. - Их хорошо
принимали. Но на третий день в деревню забежал бешеный волк. Ежонок был
крепким и храбрым парнишкой. Он оборонил девочку и ударил зверя ножом,
но пот успел его укусить.
Волкодав молча кивнул. Он видел бешеного волка и помнил, как сам чуть
не умер от страха.
- Он умер, и Скворушка взяла в мужья его брата, - сказал меч. -
Потому что теперь у них знали - кто такие Ежи. Но прежде оба рода
послали к великому кузнецу и попросили выковать меч, которого незачем
было бы стыдиться и кнесу.
Лучшими кузнецами всегда были мы. Серые Псы, подумал Волкодав.
- Лучшими кузнецами тогда были Серые Псы, - сказал меч. - Они даже не
ставили на мечах своих клейма, знающему человеку и так было ясно, кто
выковал. Так я появился на свет. Меня похоронили вместе с Ежонком, и я
пролежал под землей двести лет. Могилу разорил Жадоба, и в его руке я
впервые попробовал крови.
Он произнес это с таким отвращением, что Волкодав не удержался и
сказал:
- Все мечи проливают кровь.
- Мечи исполняют то, для чего их ковали, - прозвучало в ответ, - Меня
сделали для того, чтобы я отгонял зло.
- Я тоже дрался тобой, - заметил Волкодав. Может, мне тебя... назад
отнести?
- Тот курган для меня - как для тебя твой прежний дом, - ответил меч.
- Ты ведь не будешь больше там жить... Жалко, не я могильному вору
пальцы отсек, - добавил он со вздохом. - Ладно, спасибо Создавшим Нас и
на том, что дерешься ты не хуже других...
Волкодав промолчал.
- Мы, мечи, не любим неправедных рук, - сказал его удивительный
собеседник. И вновь принял свое истинное обличье, но голос, звонкий
голос узорчатой стали, продолжал звучать: - Ты сам видел, как я бросил
Жадобу. А тебя не покину, пока ты меня бесчестить не станешь...
Все расплылось. Волкодав перевернулся на другой бок, и никакие сны
его больше не посещали.
Еще не проснувшись толком, Волкодав понял, что остался в комнате
один. И еще, что час был не ранний. Пахло стряпней, доносился скрип
половиц, голоса, чей-то смех, время от времени - лай собак и крик
петуха. Жизнь гостиного двора шла своим чередом.
Вставать до смерти не хотелось, и Волкодав позволил себе редкое
удовольствие: несколько блаженных мгновений между бодрствованием и
сном...
И тут же на него навалился кашель.
Он сел, торопливо вскидывая ладони к лицу, и сразу подумал, что
вчерашняя самонадеянность грозила дорого ему обойтись. Это был совсем не
тот кашель, которым наказывает человека случайно подхваченная простуда.
Это подавала голос рудничная сырость и темнота. Волкодав знал: еще
год-два на каторге, и лежать бы ему где-нибудь в отвалах, на вековечном
горном морозе. Ему повезло. Боги вывели его на свободу. Но те, чье
искусство отогнало от него смерть, предупреждали, почти как кнесинка
Елень: побереги себя, Волкодав. Он только кивал. Дел в жизни у него
оставалось немного. Стать воином. И разыскать Людоеда. А дальше...
Он провел рукой по губам и посмотрел на ладонь. Ладонь была чистая.
Пока.
Стало быть, вчера он все-таки надорвался. Причем по собственной
глупости. Дрался на поединке. Помогал колдуну тащить с того света
раненого арранта. Приводил в божеский вид самого колдуна. И все в одно
утро. Жаловаться не на кого.
Нелетучий Мыш спрыгнул с насеста, которым служил толстый деревянный
гвоздь, и жалобно запищал, прижимаясь к груди Волкодава. Венн усмехнулся
и погладил зверька, пытавшегося поделиться с ним теплом. Совсем как
когда-то.
- Вот так, - сказал он Мышу. - Надо будет крыло тебе поскорее
поправить.
Как он и ожидал, Тилорн с Эврихом и Ниилит обнаружились внизу. Они
