дело как-нибудь завершится и без него. Он повернулся ко всходу,
собираясь подняться наверх и проведать, как дела у троих лекарей... И
остановился, холодея от самого настоящего страха. Драка ненадолго
отвлекла его; а вдруг там... а вдруг Мыша уже...
В это время со двора послышались крики. В криках звучала злоба и
боль, и Волкодав оглянулся. Выкрики сопровождались громкими хлопками,
которые мог производить только кнут. Кнут, заносимый многоопытной и
умелой рукой. Волкодав нахмурился. Потом мрачно сжал зубы и пошел на
крыльцо. Кнутов он очень не любил. И когда под кнутом кричат - тоже.
Во дворе действительно оборонялся один из пьянчужек. Взятый
стражниками в кольцо, возчик не подпускал их к себе, стращая тяжелым
длинным бичом из тех, что даже на щите оставляют отметину. Пьяный или
трезвый, владел он им как собственной рукой. Стражники, конечно, могли
бы смять его числом, но для этого кто-то должен был шагнуть первым. И
получить как следует. Кровавую полосу через все брюхо, если не выбитый
глаз. Все это понимали, и желающих было немного. Вот отскочил в сторону
Аптахар и тяжело сел наземь, ругаясь по-сегвански и по-сольвеннски: на
его штанине возле колена проступила кровь. Авдика тоже помянул волосатые
Хегговы шульни и кинулся было мстить за отца, но граненый конец кнута
тут же разорвал рубашку на его боку. Молодой сегван закричал в голос и,
упав, поспешно откатился прочь. Аптахара и Авдику Волкодав считал своими
друзьями. Не особенно близкими, но все же. Он увидел, как один из
стражников поднял с земли лук и потянул из тула стрелу.
Волкодав молча пошел вперед, и стражник опустил лук, а остальные
заинтересованно обернулись. Возчик явно способен был снять кнутом слепня
с уха любого из своих упряжных коней, не потревожив при этом ни
шерстинки. Стегал ли он когда-нибудь самих коней, подумал Волкодав. Нет,
вряд ли. Наверное, он их любил и берег. В Самоцветных горах
надсмотрщики, случалось, тоже баловали приблудившуюся живность...
Волкодав почувствовал, что звереет. Он понимал, что сейчас опять
сделает глупость, но эта мысль прошла каким-то краем сознания, а ноги
уже несли его вперед, навстречу громко щелкавшему кнуту. Бывало,
надсмотрщик выходил на поединок с крепким рабом, не имея иного оружия,
кроме кнута. И этого обычно хватало. Если бы возчик был менее пьян, он,
возможно, присмотрелся бы к лицу Волкодава и удрал без оглядки. Но он
присматриваться не стал. Он расхохотался и стегнул венна кнутом. Вернее,
то место, где венн был мгновение назад. Волкодав уже летел к нему,
распластываясь в прыжке. Левая рука, выброшенная вперед, мертвой хваткой
стиснула кнутовище. Между тем как правая сложилась в кулак и...
Перед его умственным взором предстала маленькая старушка верхом на
смирном, мышастого цвета ослике.
Она строго смотрела на Волкодава и грозила ему пальцем, укоризненно
покачивая головой.
Венн остановился, понимая, что был очень близок к убийству. Еще хуже,
чем тогда, на причале. Что-то жуткое рванулось наружу и, остановленное у
самого края, снова уползло в потемки души. Стыд и срам. И наука на
будущее.
Кажется, один только возчик так и не понял, что едва не погиб. Ему,
правда, было особо и некогда поразмыслить об этом, потому что Волкодав
обошелся без кулака - попросту пнул его в колено и сшиб с ног.
Подскочившие стражники в один миг скрутили гуляку.
- А ты, венн, и убить можешь, - задумчиво сказал Волкодаву старшина.
Тот запоздало сообразил, что дышит точно вытащенная рыба, и задумался,
как надлежало понимать эти слова. Как похвалу? А может, как
предостережение? Ни в том ни в другом Волкодав не нуждался. А впрочем,
наверное, не зря порядочные люди не хотели брать его на работу.
- Может, и могу, - буркнул он сквозь зубы и повернулся идти.
- Погоди, венн, - остановил его старшина. Волкодав оглянулся, и воин
передал ему снятый с возчика пояс:
- Держи. Ты побил, тебе и владеть.
Волкодав мыл пол. Это был еще один надежный способ изрядно скостить
плату за стол и постой. Волкодав знал, что хозяйка навряд ли оставит его
добровольный труд без милостивого внимания. Еще он знал, что рано или
поздно начнутся почти неизбежные смешки по поводу мужчин, до того
привыкших слушаться женщин, что им уже и женская работа нипочем.
Замечаниями насчет неподходящей работы бывалого каторжника пронять было
трудно. Если же ядовитые языки слишком распускались, он их укорачивал
испытанным средством, столь же нехитрым, сколь и надежным. Поворачивался
лицом и вставал во весь рост. Действовало безотказно. Во всяком случае,
на трезвых людей.
Сняв рубаху и закатав штаны по колено, Волкодав вымел наружу солому,
которой по сольвеннскому обычаю усыпан был пол. Обмакнул тряпку и
принялся тереть половицы в углу, под одним из столов. И почти сразу же,
совсем некстати, через порог шагнул человек.
Волкодав скосил глаза и признал в нем одного из вчерашних гуляк. Того
крепкого, которого пришлось успокаивать дважды. Под глазом у парня
красовался великолепный синяк, да и шеей по сторонам он старался
особенно не крутить. Что он здесь потерял? Сквитаться решил?.. Волкодав
равнодушно отвернулся от него и вновь принялся за работу.
Некоторое время возчик молча переминался с ноги на ногу, глядя, как
равномерно двигается его спина. Волкодав не оглядывался, и наконец сзади
послышалось робкое:
- Эй, венн...
Волкодав не спеша повернул голову. Здоровенный парень тискал в
ладонях кожаную шапку, и чувствовалось, что одна рука у него болит до
сих пор. То есть вид у детинушки был совсем не задиристый. Скорее
наоборот: смущенный и даже просящий. На всякий случай Волкодав не стал
отвечать, но тряпку положил. Послушаем, что скажет.
И парень, не поднимая глаз, попросил:
- Отдай мне мой пояс с ножом, венн. Сквозь бурый загар на его лице
проступала яркая малиновая краска. Он помялся еще и добавил совсем тихо:
- Пожалуйста...
Волкодав сел на корточки, сложил руки на коленях и поинтересовался,
глядя на него снизу вверх:
- А с какой стати мне его тебе отдавать? Тот так и не отважился
посмотреть ему прямо в глаза и Волкодав подумал, что краснеть подобным
образом можно было только от стыда.
- Мне... от батюшки он... - глядя в сторону, ответил сольвенн.
У Волкодава на дне заплечного мешка хранилось сокровище:
старый-престарый молот, которым некогда работал его отец. Единственное
наследие, чудом перешедшее ему от родни. Волкодав скорее согласился бы
отрубить себе руку, чем его потерять. А этому вот дурню предстояло
вернуться домой и рассказывать там, как сберегал родительскую памятку.
Что утратил ее не в правом бою, защищая жизнь друга или добро. Что
напился пьяным и сдуру замахнулся заветным ножом на встречного венна,
как выяснилось, слишком ловкого драться...
Волкодав едва не велел молодцу выкатываться подобру-поздорову вон из
харчевни. Но посмотрел еще раз на густо-малиновую рожу молодого
сольвенна... и передумал. Парень, как видно, стыда еще не забыл, и у
Волкодава, человека далеко не мягкосердечного, что-то шевельнулось
внутри. Бросив тряпку, он поднялся на ноги, отметив про себя, как
попятился горе-драчун, и ушел по всходу наверх. Благо помнил, который из
трех поясов отнят был у просителя.
Нелетучий Мыш спал на подушке, целиком запеленутый в чистую тряпочку.
Наружу выглядывала только ушастая голова да задние лапки. Зашивание
крыла увенчалось отменным успехом, но на всякий случай Тилорн почти не
позволял зверьку просыпаться: только для еды, да и то не полностью.
Полусонный Мыш глотал хлеб с молоком и вновь сладко засыпал, не обращая
ни малейшего внимания на повязку. Волкодав хотел погладить пальцем
черную мордочку, но не отважился. Взял пояс и вышел так же тихо, как и
вошел.
Самое обидное, нож был заметно лучше двух оставшихся: длинный, с
крепким, хорошей работы клинком и гладкой костяной рукоятью. Рукоять
эта, правду молвить, ввела Волкодава в некоторое сомнение. Выглядела она
не отцовым наследием, а скорее так, будто ее купили на торгу седмицу
назад. Скажем, поставили вместо старой, надтреснутой. Волкодав
пригляделся к лезвию. Умелый кузнец расположил между железными полосами
тонкую стальную пластину: снашиваясь при работе, такие клинки сами себя
точат. Вот только лезвие вовсе не было стерто или выедено возле
основания, как случается у старых ножей.
Волкодав пожал плечами. Вряд ли парень соврал ему. Если он врал,
значит, либо сам был глупцом, либо его держал за беспросветного дурака.
И на то и на другое было мало похоже. Скорее, старый батюшка
действительно подарил наследнику нож. Только не прадедовский, а еще
тепленький, с наковальни. Мало ли что в жизни бывает. Волкодав взял пояс
и спустился по лестнице вниз.
Он шел по ступенькам и думал о том, что, наверное, должен был что-то
сказать. Что-нибудь насчет того, чтобы больше не срамился. Он знал, что
промолчит. Такое говорить без толку. Рожоного ума нет, не дашь и
ученого. А есть, сам все поймет.
Он отдал парню нож, и тот только что не бухнулся перед ним на колени:
- Спасибо, венн...
Волкодав повернулся к нему спиной и вытащил из ведра тряпку.
В крохотной комнатушке, предназначенной для одного-единственного
человека, оказалось уже четверо постояльцев. Погода держалась теплая, и
Волкодав решил, что кому-то придется уйти ночевать во двор. А лучше,
если двоим. Волкодав рассудил, что одним из двоих будет он сам. Вторым
же... Он снял с деревянного гвоздя свой старый шерстяной плащ и позвал
Эвриха:
- Пошли.
Молодой аррант двинулся следом за ним послушно, хотя и без большого
желания. Но едва он успел сделать шаг, как мимо него проскользнула
Ниилит.
- Лучше я... - сказала она и, смутившись почти до слез, низко
опустила пушистую голову. Эврих уставился на нее в немом изумлении.
Волкодав посмотрел на девушку, потом на весело щурившегося Тилорна.
Коротко кивнул и повесил на руку плащ.
Эврих проводил их глазами...
- Какое сокровище! - сказал он, полагая, что Волкодав уже не мог его
слышать. - Какое сокровище! И какому зверю досталось!..
Тилорн сел на кровать и широко улыбнулся. В отличие от Эвриха, они с
Волкодавом хорошо знали саккаремский закон: молодой девушке ни в коем
случае не следует ночевать наедине с человеком, которого она считает
своим женихом.
- Ниилит действительно сокровище, - сказал он Эвриху. - А в
остальном, друг мой, ты заблуждаешься. Весьма даже заблуждаешься!
Волкодав принес несколько охапок соломы, которую предполагалось
назавтра разбросать по полу корчмы. Ниилит постелила теплый старый плащ,
сняла башмачки и скоро уснула, по обыкновению свернувшись калачиком.
Волкодав лежал рядом с ней и смотрел в бледное небо, слушая невнятный
шум затихающего города. Бок и бедро ощущали нежное, доверчивое тепло ее
тела, и Волкодав вспоминал виденное когда-то в детстве; громадный
грозный пес, растянувшийся на солнышке у крыльца... и маленький
трехцветный котенок с коротким хвостиком-морковочкой, устроившийся возле
самой его морды, в каком-то вершке от страшных клыков...
Потом он в который уже раз подумал о девочке, чья хрустальная бусина
по-прежнему висела у него на ремешке. Волкодав улыбнулся. Он обязательно
разыщет ее. Через несколько лет, когда она войдет в возраст невесты. И
если его самого до тех пор не убьют. Может, она к тому времени начисто
позабудет хмурого парня, сидевшего под розовой яблоней. А может, и не
позабудет. Пускай все совершится так, как отмерила Хозяйка Судеб. Пускай
