помогут, скорее наоборот.
Терпение, только терпение! Именно сейчас и надо перенести центр
борьбы за себя в клубы, на дискуссии организованной нами <Старины>: власть
припугнуть - великое дело. Случись какая беда, есть отговорка и обращение
к общественности: <Мстят за слова правды!> Пусть попробуют тронуть, ныне
скандалов не хотят - демократия! Главное - точно определить врага, от
которого художника могу сберечь я, один я и никто больше. Сюзерен
невозможен без феодала; понятие <благородность> связано со словом
<поддержка>, <защита>, <протекция>, ничего в этом зазорного нет.
Вот пусть Русанов и рванет Варравина на своей мине; Томка уже Глафиру
Анатольевну подготовила, - напишет заявление, слава богу, персоналочку у
нас до скончания века будут чтить и холить, без нее нельзя: у тех, на
Западе, светская хроника, а у нас открытое собрание, все вблизи, страсти
наружу, лобное место, где еще такое есть?!
Кашляев парень с головой, подготовит почву в своей редакции, турнут
этого Варравина коленкой под зад, пополнит ряды неудачников - вот к нам и
придет, больше-то некуда...
...О том, что с каждой сделки, заключенной Русановым, он получал
пятую часть, Тихомиров запрещал себе и думать; тем не менее
подстраховался: сберкнижки <на предъявителя> завещал после смерти
активистам своей <Старины>, мол, не о себе радею, о нашем общем деле;
пройдет смутное время - переписать книжечки не поздно, пять минут делов.
Постоянно повторял: <Мы работаем в рамках советского законодательства,
никаких отступлений не потерплю, как и от норм пролетарского
интернационализма; наши враги - сионисты и масоны, и не наша вина, что все
они относятся к лицам известной национальности>.
...Нет, говорил он себе, я - неуязвим! Линия защиты абсолютна,
выдержка и еще раз выдержка; главное - переждать смуту, потом мы свое
возьмем, главное - сохранить цепь: идея (я), поиск художников (Русанов),
подготовка почвы (Кузинцов), подписание заказа на роспись зданий (Чурин),
бриллиантики для дополнительных услуг (Иуда Завэр и Румина), <Старина>
(страховка предприятия общедоступной идеей). Все четко, точно и отлажено.
Так держать!
XVI Мы, Лизавета, Иван и Гиви
_____________________________________________________________________
Самое удобное время зайти в кафе - причем мало-мальски пристойное, а
таких в Москве раз-два и обчелся, - утро.
Лениво прикрывая рвущийся в зевоте рот, официант (их тут пять, вот
дурство-то, проклятие штатного расписания, держали б двух, платили
зарплату за четверых, было б обслуживание) спросил, чего желают гости.
Иван ответил, что желает счастья. Официант посмотрел на него с
недоумением, которое сменилось обидой:
- Вы со своими приятелями шутите, со мной не надо, я нахожусь на
работе.
Когда он принес кофе (времени на это ушло минут десять), Иван сказал:
- Я не убежден, что Гиви скоро управится, Лисафет. Волшебница по
телефону звонить не станет: они пугливые, боятся, что их подслушивают,
кино понасмотрелись, значит, отправится к кому-то сообщать о тебе, поэтому
расскажи еще раз - самым подробнейшим образом, - все, что там произошло...
Лиза с тоской посмотрела на табличку, запрещавшую курить.
- Ты никогда не думал, отчего в нас заложена страсть делать друг
другу неудобства? Ну почему не открыть кафе для курящих? Нет! <Нельзя> - и
вся недолга! Дисциплина - разумна, а бестактность, тяга к казарме, границ
не знает... Ладно... Словом, поначалу мне не было страшно, я даже
почувствовала к ней какую-то бабью симпатию... Вам это не понять, мы ж
несчастнее вас, поэтому в чем-то едины, - Лиза усмехнулась, - некие,
знаешь ли, бабомасоны... Но у нее резко изменилось лицо, когда она стала
меня колоть... Она обладает навыком гипноза, это точно... Думаю, я ей
сказала только то, что мы обговорили... Я помню, как она испугалась в
конце... Я не убеждена, что на какой-то миг не потеряла над собою
контроль, - отец объяснял про гипноз достаточно подробно... Гитлеризм
начался с массового гипноза, с обращения к национальному инстинкту, поиску
общего врага, от которого все <беды>... Я дрогнула, когда она, уверившись,
что овладела моей волей, спросила, отчего я называю себя Яниной, а не
Лизой Нарышкиной... Мне страшно стало... Но я постоянно держалась - как за
спасательный круг - за наш с тобой давний разговор: отчего царская семья,
последние Романовы, не делали ни одного шага без подсказки ясновидящих? То
им месье Филипп давал указания, то Распутин. Помнишь?
- Я все помню, Лисафет, - ответил Иван и погладил ее по щеке.
- А чего ж тогда меня бросил?
- Считаешь, что любовь сродни воинской присяге? Раз и навсегда? На
всю жизнь? Как же тогда быть со свободой? С правом личности? Другое дело,
были бы у нас дети... Да и то... Анна Каренина... Увлечения Пушкина...
Жизнь Анатоля Франса... Тот же Хемингуэй... Ведь не только мужчины
перестают любить... Женщины тоже увлекаются другими...
- Много реже, Ваня... Как правило, увлечение другим наступает после
того, как у женщины возникли подозрения, в чем-то изуверилась, показалось,
что ее мужчина перестал быть таким, как прежде, менее внимателен,
неласков, замкнут... Вот тогда мы и пускаемся в рейд, - она вздохнула, -
по далеким тылам врага... Но ведь мы слабей вас...
- Значит, равноправие - фикция? Не может иметь равные права заведомо
слабый и утвержденно сильный? Это идеализм, выдача желаемого за
действительное... Я беседовал с интересным ученым, биологом, так он
утверждал, что женская физиология не сопрягается с теми нагрузками, что мы
на вас взваливаем. Он, например, вместе с математиками просчитал, что
оптимальный вариант рабочего дня женщины - пять часов. После пяти часов
бедненькая перестает приносить пользу общественному делу, потому что
думает, чем накормить мужа, как вовремя взять ребенка из детского садика,
где занять очередь и купить мяса подешевле и без костей, поэтому
общественное дело проходит мимо ее внимания...
- На журналисток это не распространяется, - заметила Лиза, вздохнув.
- Распространяется, - отрезал Иван. - Если есть муж и дети...
Лиза снова с тоской посмотрела на пачку сигарет; Иван, однако, не
заметил этого ее взгляда, продолжал устало:
- Женщина не может себя переломить: верх берет инстинкт материнства и
дома... Нонешние радетели национального духа из <Старины> винят всех, кого
ни попадя, в том, что у нас падает рождаемость, но не желают
проанализировать статистику: шестьдесят процентов американских и
бельгийских женщин не ходят на службу, а занимаются домом, воспитывая
детей и ублажая кормильца! Может быть, нам лучше подумать, как увеличить
заработную плату отцам трех детей? Так, чтобы наши женщины могли посвятить
себя дому? А вопли про то, что у нас намеренно <спаивают> народ?!
Бесстыдно это и преступно по отношению именно к народу... Ведь тот, кто
хорошо зарабатывает, - не пьет! На машину копит, на дачу, путешествие!
Пьют от безнадеги, Лисафет, дураку ясно... <В вине истина> - это выражение
не масоны придумали, издревле идет, надо серьезно изучать первоисточники,
исследовать историю - объективно, компетентно... Истерика с историей
несовместимы, хоть и пересекаемы... Это я, между прочим, так отвечаю на
вопрос - отчего царской семьей управляли кликуши... Да потому, что даже
Романовы были лишены гарантированного права на новые мысли и
целесообразные поступки... Царь был бесправен, Лисафет!
- Ой ли?! Почему?
- Потому что слово <конституция> приводило его в ужас! <Верховный
хранитель традиции>, переписывавшийся с женой на английском или немецком,
не на родном, - был неуч, университет не посещал, методике мыслительного
анализа приучен не был: что ему вдолбили наставники, вроде серого
кардинала Победоносцева, то он и повторял: <православие, самодержавие,
народность>. А что это за <народность>, когда народ был лишен права на
мысль, слово и дело? Романовы не хотели принять даже ту помощь, что шла от
умеренных монархистов, - а ведь Гучков с Милюковым держали большинство в
Думе и мечтали о сохранении трона, сделав его конституционным... Но
государь не мог принять помощь снизу, - ведь он был не коронован на
царство, а помазан, вот он и хотел получать советы сверху, потому и верил
в чудо, прозрение, а в себя и свой народ верить не мог - по традиции.
Некрасова наши нынешние правые пока еще не очень-то подозревают в
чужекровии, а ведь он писал, мол, мужик что бык: втемяшится в башку какая
блажь, колом ее оттудова не выбьешь... Страсть к порядку - а он в нашем
огромном государстве необходим - выродилась в жестокость, Лисафет... Делом
державу объединять боялись, - народится слишком много сильных. Вот и
держали тотальным страхом да запретом... А какой порядок можно навести,
запрещая все и вся? Я почитал дискуссии тех, кто за индивидуальный труд и
семейный подряд, с теми, кто боится <обогащения>... Зачем нянчится с
дремучими представлениями? Не проще ли распубликовать, сколько миллиардов
долларов мы уплатили одной лишь Америке за зерно, а в Штатах, - Иван
усмехнулся, - кроме семейного подряда иного не существует... Ну, и кто
обогатился в результате того, что фермерская семья возделывает землю?
Государство, Соединенные Штаты, кто же еще... Реформе об индивидуальном
труде противятся болтуны-бездельники, неучи, для которых социализм - это
молочные реки и кисельные берега... Старые контролеры и маразмирующие
догматики вопят: <Если человек живет в хорошем достатке - значит, он враг
социализма!> А что, социализм - это общность нищих?! Кому такой социализм
нужен? Социализм - это братское содружество мыслящих, свободных и
обеспеченных людей, в этом я вижу истинный смысл равенства... С дураком и
лентяем равняться не хочу. Есть право на заработок - для всех без
исключения, - пусть и зарабатывают! А не болтают!
- Ты чувствуешь, - сказала Лиза, - как страна поляризуется на тех,
кто за реформу и ее противников? А мы не научены действовать, растворяем
себя в кухонных дискуссиях... А надо действовать, Ваня! Надо предпринимать
что-то! Дремучая, консервативная кодла едина, а мы? При нашей
постепенности мышления, пристрастии к старым догмам все может случиться...
- Что ты имеешь в виду?
Лиза снова с тоской поглядела на вывеску, предупреждавшую о запрете
на курение, потом медленно, с какой-то школьной безнадежностью, подняла
руку; по прошествии нескольких минут официант разрешил себе заметить ее;
подошел, по-прежнему позевывая.
- Товарищ, у меня к вам просьба, - Лиза достала из кармана курточки
трояк, - принесите пепельницу, а? Пока ведь в кафе никого нет...
Парень трешницу смазал в карман, лицо помягчело.
- Не я этот дурацкий запрет вывесил, девушка... Сыпьте пепел в
блюдце... Но если кто придет, я маленько поругаюсь, не взыщите...
Когда парень отошел, Лиза посмотрела на Ивана:
- А если б мы с тобой были из общепита? Если б провоцировали этого
парня? Такого рода провокация законом не запрещена, наоборот, поощряема...
Что тогда с ним будет?
- Ты здорово осунулась.
Лиза улыбнулась:
- От страха.
- За полчаса так похудеть?
- Некоторые перегорают за десять минут... Стресс на каждого по-своему
действует... Как Оля?
- Там плохо. Ей впору менять фамилию Варравина на царицыну -
Романова... Она и думать-то перестала: что Тома скажет, то и сделает...
- Хочешь, я с ней поговорю?
