привязать к нам крепко-накрепко. Извини, конечно, что я о деле, но ведь не
будь нашего дела, у тебя б времени на влюбленность не осталось, пришлось
бы думать о хлебе насущном, который не очень-то сопрягается с возвышенными
чувствами. Едем, - он поднялся. - Не кисни, едем.
И мы поехали к Тамаре...
...Сначала я не мог понять, отчего доцент держится за нее мертвой
хваткой. Будучи человеком поразительной деловой сметки, он прекрасно знал,
что любой человек - не то, что принятый в наше дружеское сообщество, но
даже близко к нему допущенный, - может оказаться чрезвычайно опасным.
Человек по природе своей чрезмерно подвижен и, в силу своей доброты,
несмотря на внешнюю недоверчивую замкнутость, тем не менее слишком легко
сходится с разного рода людьми, - особенно если возьмет рюмку. Каждый, кто
не прошел проверку, - тьма тьмою, потемки, внимание и еще раз внимание.
Раньше община гарантировала абсолютное знание всех, кто был собран ею и
обихожен, но с тех пор, как Столыпин подписал себе смертный приговор,
разрешив мужику выход из традиционного братства в самостоятельность, - все
пошло наперекосяк, веры нет никому... Вон, нынче все поминают Никиту
Сергеевича, мол, какие-никакие, а стал хрущобы строить с отдельными
квартирами... А что в этом хорошего?! Отдельность разобщает людей,
начинают таиться, а в коммуналке не потаишься - все на виду! И как хорошо
жили! Как помогали друг другу! Ах, боже ты мой, очередь возле нужника! Ну
и подождешь! Торопливость, кроме горя, ничего не дает...
Не все те, кто разделяет наши убеждения, входят в круг друзей так
легко, как кажется... Тренер Антипкин имеет свои связи, знает, как
наладить проверку, не обижая при этом человека: поглядят мальчики из его
спортклуба, послушают разговоры в кругу знакомых те, кому мы верим, вот и
вырисовывается картина, словно негатив в плоской баночке при красном
свете; не подходит - мы и разговора не начнем, зачем попусту сердце
травмировать? Мы исповедуем доброту, и так слишком много народ терпел,
хватит...
Доцент как-то заметил: <Вы только вдумайтесь в то, что несет с собою
такая, казалось бы, безобидная категория, как <семейный подряд>? Нам
буренушек в телевизоре показывают, счастливые семьи, детишки граблями
балуются возле двухэтажных коттеджей, - рай, да и только! О главном-то не
говорят! А суть этого главного в том, что нацию уводят от того, чем ей
сейчас пристало заниматься, - возвращением к своему историческому
изначалию. Ее калачом манят, отдирают от наших седин, учат не нашей, а
чуждой вольности, когда любой червь, набив карман, мнит себя личностью. А
поди управься потом с такой личностью! Поди брось ей клич! Пошлет тебя эта
личность куда подальше, и весь разговор! Наш народ надобно держать в
строгости и безусловном равенстве: все живут одинаково, все как один,
кроме элитарного слоя, несущего ответственность за историческое развитие.
Пусть французы или там какие англичане живут как хотят... Мы будем жить
так, как жили наши предки... И с этого нас не свернуть... Сейчас к нам
прислушиваются, но как только все эти <кооператоры> и <семейники> наберут
силу, начнут разъезжать на <Жигулях> и смотреть цветные телевизоры, как
только директора станут сами распределять заработки в заводе и подписывать
договоры без санкций сверху, - все, конец! Чурины тогда не нужны, они
станут безвластными, а через кого ж мы станем финансировать наше Общество?
Обрез, что ль, в руки брать?!>
Я возражал ему, говорил, что народ сам задушит <кооператоров>, мы не
любим тех, кто <якает> и выскакивает вперед, наша сила - в артели,
руководимой Патриархом, иного пути не примем.
- Э, - доцент только махнул рукой, - Витя, добрая душа! Все то, что
противно традиции, надо было пресекать в зародыше! Не случайно лучшие
семьи дворянской Руси голосовали против столыпинского закона о выходе из
общины. Люди большой культуры, они понимали, что нельзя давать силу черни,
позволять простолюдинам жить без приказа, они к демократии еще не готовы,
просвещать их и просвещать!
Антипкин, присутствовавший при разговоре, - уж кому верить, как не
ему, - стукнул ладонью по столу:
- Тех, кто поднимает руку на святые принципы, пора гнать на
лесоповал!
...Помню, именно после этого разговора мы с доцентом и отправились к
Тамаре.
В такси он сказал:
- Поверь, Витя, нам в руки пришла новая Елена Блаватская. Сейчас об
этой женщине говорить не принято, - провидица, маг, - она могла делать
все... Почитай газеты прошлого века - ахнешь... Поищи у дядюшки, право,
стоит... В журналах печатали <Страницы старого дневника> полковника
Олкотта, он эту женщину-мага наблюдал вблизи. Феномен! А знаешь, сколько
раз Тамара говорила мне правду о том, что будет?! Всегда сбывалось,
всегда! Я убежден, что духовная воля обладает творческой силой... Смысл
магии - а гадание первый шаг на пути к ней - в умении направить свою волю
к достижению того, что кажется божественным предначертанием... Я не о
черной магии говорю, это все же греховно, я имею в виду светлую...
Я посмеялся тогда над доцентом; он не обиделся, очень спокойно
заметил:
- Витя, а ты вспомни историю человечества... Ведь сначала появились
маги и лишь потом - ученые. И тех и других чернь считала - да и поныне
считает - придурками... Но науке повезло: она опередила магию в
практических результатах, и на ее базе возникли ремесла... Вот тогда
наукой и стало выгодно заниматься... Раньше-то ученого интересовало только
одно: отчего происходит то-то или то-то... А сейчас? Нет, он с техникой
сросся, отошел от теории, от мысли отошел, его теперь интересует, как бы
поскорее сделать то, что от него требуют... Наука стала ремеслом, а тот
вакуум, который остался после нее, снова заполнят маги, новые маги,
поверь...
...Тамара тогда бросила карты и начала говорить - сначала спокойно, а
потом распаляясь все больше и больше, словно бы спорила с кем; иногда
замирала, вывалив на нас глаза; говорила размыто, но, если настроиться,
можно было обернуть ее слова как раз на то, что мы обсуждали с доцентом.
Сначала я был довольно скептичен, но, постепенно, чем больше она говорила,
тем отчетливее я начал ощущать блаженное растворение в ее воле. Я
подстроил себя под нее, я это умею, иначе нельзя иметь дело с людьми, и
начал постепенно угадывать в ее путаных фразах то, что относилось именно
ко мне...
И я до конца уверовал, что она вещунья, когда исчезли все звуки
улицы: ни автобус не пыхал своими пневматическими дверями, ни машины не
тормозили, даже детские крики шли мимо сознания, как бы отдельно от этой
темной комнаты, увешанной тяжелыми картинами в старинных рамах.
...Тамара мазанула тяжелым взглядом лицо Ольги, положила свою руку,
словно бы сделанную из теста, на фотографию, замерла, а потом тихонько
рассмеялась:
- Здесь без серой магии не обойтись... А в этом деле необходима
помощь...
- Какая? - спросил я.
- Надо узнать, когда красуленька родилась, час рожденья, день, месяц,
место... Какой предпочитает цвет? Самую любимую ее песню надо знать,
потому что в музыке человек не лжет, происходит совпадение колебаний
воздуха с волнами твоего существа, растворение в гармонии...
Доцент, затаенно слушая Тамару, молча кивнул.
- Какую детскую игрушку помнит, - продолжала между тем Тамара, - ту,
что в кроватку рядом с собой укладывала на ночь, как ее называла
ласкательно...
И тут вдруг я понял, как она работает! А еще больше подивился тому,
что доцент ищуще ей внимает! Дай мне такую информацию, я любого сломаю!
Люди впечатлительны, назови какому встречному на улице имя его любимой
собачонки, что с детства в сердце хранит, скажи, что завтра любимая его
песня <Рябинушка> в час ночи прислышится, так человек этот либо свернет с
ума от страха, либо за мной на край света пойдет...
...Позвонив от Тамары на работу Глафире Анатольевне, матушке моей
Ольги, уговорившись о встрече, доцент тогда заметил:
- Все же загадочен этот мир, Витя... Смотри: дед Завэр начал
полегоньку от Кузинцова отходить, норовит иметь дела непосредственно с
Чуриным, то есть - нас побоку... А ведь он без Глафиры - ноль без палочки,
та дает ему наводки на ювелирный товар, больше - некому... Теперь - не
отвалит дед, наша Томочка подскажет Глафире, что, мол, треф толкает ее к
греху, от друзей уводит... И - все! Не уведет! Я гадал, гадал, как вернуть
все в прежнее русло, а тут происходит твоя негаданная встреча с
красавицей, а красавица эта дочка нужной нашему делу дамы, а дама за дочь
будет нам каштаны из огня таскать, - как же все хитро сплетено в мире, а?
И все - в нашу пользу! Тебе - Ольга, нам - Глафира с ее цацками, вот ведь
судьба, Витюш, вот знамение!
...Я никогда не был так счастлив, как в тот день, вечером, сидя у
себя в Чертанове: позвонил доцент и проворковал: <Ну, поздравляю, Витюш!
Твоя от вахлака ушла! Подруга попусту не обещает, сейчас матушка у
вещуньи, она ей про тебя вольет! Жди и надейся, Витюша, нежная моя душа,
стыдобушка ты моя горемычная>.
Я жду. Теперь я убежден, что будет так, как хочу я. Нет, я не эгоист,
я не рушу ее счастье - какое у нее может быть счастье с человеком, который
и дома-то в маленькой своей конуре не бывает?! Счастье дам ей я -
неземное, возвышенное, чистое. Красота должна быть окружена красотой,
иначе разнесет ее по ветру, поломает, как березоньку на ветру, а это
непростительно, - нельзя калечить совершенство, оно принадлежит всем,
словно пейзаж, написанный рукою высшего мастера...
XIV Я, Лизавета Нарышкина, она же Янина
_____________________________________________________________________
- А кто же тебе меня назвал, Янушка, сиротинушка, краса моя
ненаглядная? Кто дал адрес? - Тамара говорила ласково, мягко округляя
слова, но при этом глаза ее были чуть тревожны, хотя она, видимо,
старалась делать все, чтобы они излучали ласку. - Ко мне ведь с улицы не
ходят, а коли и заглядывают, так лишь из отделения милиции... Колдунью
ищут... А какая я колдунья? Просто стараюсь помочь несчастным женщинам чем
могу - наваром ли трав, тихим ли словом...
- Мне ваш адрес дала Галя Чепурнова, вы ее от дурных снов пользовали.
- Галя Чепурнова? Это такая беленькая, что ль? С родинкой на левом
веке?
- Нет, наоборот, черненькая. На цыганочку похожа. Она в ансамбле
танцует, ее муж бросил, вот и случилась у нее беда со сном... Да вы
позвоните ей, девятьсот восемьдесят семь - ноль три - девяносто девять.
Тамара стремительно набрала номер, хотя я видела, как она старалась
быть неторопливой, вроде бы совершенно незаинтересованной в этой женщине.
Галя действительно захаживала сюда, поверив в Томины чары; я ей
советовала: <К Владимиру Ивановичу Сафонову обратись, про него в газетах
ученые с респектом пишут, экстрасенс, причем не берется за то, что ему
неподвластно; а вот страшные сны, ишиас, мигрени снимает прекрасно и
фантастически диагностирует ладонями>. - <Так я и пойду к мужику со своими
бабьими бедами!> - <Помнишь Лиду из нашего класса? Она пошла. И ничего, не
провалилась сквозь землю. Лучшие СОСы, между прочим, мужики, надо отдать
им должное, в них есть та кряжистость, которой так недостает нам. И потом
мы более интригабельны, перепады настроений, вздор всякий в голову
лезет...>
Я забыла про этот разговор, потому что над карточными гаданиями
потешаюсь, хотя обожаю раскладывать пасьянс наудачу, но ведь пасьянс - это
