позвонить в конце следующей недели.
- А товарищ Кузинцов остается в столице? - спросил я. - Или будет
сопровождать шефа?
- На Украину он, конечно, полетит с Арсением Кирилловичем, а эти два
дня Федор Фомич на хозяйстве, можете связаться, дам прямой телефон.
...Кабинет Кузинцова был маленький, но обжитой: деревянные панели,
дубовые подоконники, изящный столик с кофейником, интересные книги в
стеллажах (не те, что торчат в иных начальственных шкафах, - обязательные
тома избранных произведений, справочники, несколько альбомов и уйма
нечитаных брошюр) - Достоевский, Гоголь, Шолохов, Сергеев-Ценский, томики
всемирной литературы, поэзия Смелякова, Рубцова, Ахматовой, фотоальбомы о
памятниках архитектуры Смоленска, Пскова и Новгорода.
И сам Кузинцов тоже был обжитым, кряжистым, доброжелательным. Только
мне показалось странным, что помощник заместителя министра носил волосы,
словно хиппи, до плеч, и то и дело оглаживал бородку и усы, - я привык к
тому, что аппаратчики тщательно подстрижены, подчеркнуто скромны в одежде,
ничего выделяющегося, устойчивый стереотип одинаковости.
- Нуте-ка, давайте, давайте, - окающе рассыпая быстрые слова,
приветливо начал Кузинцов, - помогу, чем могу, преклоняюсь перед пишущими,
сам грешил в молодости, было дело! Постараюсь ответить на ваши вопросы,
товарищ Варравин...
- Какой я пишущий, - я начал неторопливо прилаживаться к собеседнику.
- Я репортерящий... И вопрос у меня крутой: что мешает перестройке в вашей
отрасли?
- Эх, милый мой человек, да вам блокнота не хватит записать все наши
беды! Бюрократия, страх мыслить по-новому, неумение быть инициативным...
Это - главное. Но есть и объективные причины... Дрянная оснащенность
промышленности, перебои в поставках, нехватка цемента, пролетов, шифера -
а как без этого строить?
- Про то, что плохо, сейчас знают все... Какова программа? Где выход
из прорыва?
- Простите за стереотип, но выход я, как и все, вижу в повышении
сознательности, каждодневной воспитательной работе, разъяснении смысла
перестройки, ну и, конечно, в рычагах материального стимулирования...
- А что важнее? Повышение сознательности или материальное
стимулирование?
Кузинцов как-то странно покрутил головою, потом, кашлянув, заметил:
- Эти понятия нерасторжимы. Перекос в одно из двух направлений чреват
неуправляемыми последствиями...
- А как же бытие, которое определяет сознание?
- Надо быть тщательным в формулировках... Не просто бытие, но именно
общественное определяет уровень сознания... Следовательно, общественное
бытие включает в себя и сознательность.
- Ну, а если резче: <человек есть то, что он ест>? Как быть с этим
постулатом?
- Сразу видно, что со мною беседует сторонник <деловых людей>.
Сказал он это с несколько сострадательным сожалением, которое таило в
себе затаенную снисходительность.
- С вами беседует марксист, - ответил я. - Если все ставить на
сознательность, уповать на идеальное в человеке, - тогда пришло время
заключить конкордат с Ватиканом и Загорском, там испокон веку материальное
считалось суетным, только идея, духовность... Но ведь сытые свободные люди
на баррикады не выходят, только голодные.
- И Сусанин, и Каратаев были крепостными, то есть, по вашей логике,
голодными и бесправными, однако же шли на баррикаду, но только не против
отчизны, а за нее.
- Экстремальность ситуации, борьба с иноземными захватчиками - не
довод в споре... Разин и Пугачев, кстати, придерживались иной точки
зрения... Да и теорию пораженчества в войне империалистов не кто-нибудь
выдвинул, а Ленин...
- Ах, молодежь, ах, спорщики, - Кузинцов мягко улыбнулся, - куда уж с
нашим склерозом за вами угнаться, сразу осадите! Не подумайте, что я
противник материального стимулирования... Обеими руками - <за>. Могу
познакомить с приказами, только что подписанными товарищем Чуриным: смелее
премировать передовиков, не бояться увеличивать заработки рабочим. Но вы
же знаете, какая рутина противостоит нам - особенно на местах. Люди живут
прежними стереотипами, боятся, как бы кто не разбогател... Такой уклад
мышления в один день не поломаешь.
- А сколько дней кладете на то, чтобы этот уклад поломать?
- Я боюсь слова <ломать>, товарищ Варравин, - ответил Кузинцов после
долгой паузы. - Вы ведь не застали ломок. А я пережил. Упаси вас бог от
крутых ломок, лес не рубят, а щепки летят...
- Ваша заработная плата зависит от успеха отрасли?
- Да никак! Ежеквартальную премию служащим кое-как натягиваем, но
прямой связи нет, этот вопрос в процессе исследования... Может, вас
интересуют конкретные эпизоды? Я готов помочь в меру сил, какие-то имена -
передовики, отстающие, ворюги, анализ их деятельности, - мы внимательно
следим за происходящим в отрасли.
- Меня интересует дело инженера Горенкова...
- Кого, кого? - лоб Кузинцова свело морщинами. - Горенкова?
Помогите-ка, что-то вертится в голове, а вспомнить не могу.
- Был у вас такой начальник треста в Загряжске...
- Ах, это который сидит?! Оборотистый хозяин, но, знаете ли, хапуга
высшей марки, прямо-таки бизнесмен из Нью-Йорка, акула...
- А почему его поддерживал ваш шеф?
- Да никогда он его не поддерживал, - отрезал Кузинцов. - Его другой
человек поддерживал.
- Можете назвать имя этого человека?
- Обидно, конечно, но - назову. Кузинцов, Федор Фомич, его
поддерживал, ваш покорный слуга, говоря иначе. Я его и назвал кандидатом в
начальники треста, я и приказ на него писал...
- А товарищ Чурин?
- Видите ли, я ведь здесь работаю двадцать три года, здесь защитился,
как-никак доктор, чем высоко горд, здесь прошла половина моей сознательной
жизни, так что мне в коллективе верят.
- Значит, ваш босс подписал приказ о назначении, не встретившись с
Горенковым?
- А - зачем? Я же встречался. Мне - простите за то, что повторяюсь, -
коллегия министерства верит... В техническом отделе его принимали, в
кадрах тоже. Я с ним два дня просидел над плановыми заданиями, вывели
общую стратегию, обговорили узловые вопросы, но кто мог знать, что он
начнет диктаторское самовольство?
- Вы дали санкцию на начало эксперимента по самофинансированию и
самоокупаемости?
- Преступник всегда ищет, на кого бы сложить грех. Да и потом, я
лишен такого рода полномочий...
- А кто мог дать ему такое разрешение?
Кузинцов пожал плечами:
- Министр, коллегия, Чурин, наконец... Но ведь Горенков был утвержден
опросным порядком, приказ пустили по кругу...
- То есть товарищ Чурин таких санкций ему не давал?
Кузинцов отрицательно покачал головой:
- Нет. К Чурину идут через меня, я был бы в курсе.
- Значит, кто-то из двух врет, - сказал я.
- Горенков или я? Вас так надо понимать?
- Горенкову веры нет, он осужден, - сказал я. - Либо врете вы, либо
Каримов из Совмина республики. Он утверждает, что Чурин принимал
Горенкова, высоко хвалил и говорил с ним об эксперименте...
VIII Кузинцов Федор Фомич
_____________________________________________________________________
<Неужели началось, а? - подумал он. - Да, видимо. Ну и что? Никто не
гарантирован от судебных ошибок. Я не наследил ни в малости - Горенкова
посадили в результате ревизии местных контролеров>.
...Ужас надвигающихся перемен Кузинцов понял первым, когда еще в
министерстве никто не почувствовал того зловещего, неприемлемого для
служилых людей, что было сокрыто в понятиях <перестройка>, <хозрасчет>,
<демократия>, <гласность>.
Он кожей ощутил, что эти - казалось бы, пропагандистские - термины на
самом деле означают для него конец прекрасной полосы жизни, спокойной и
надежной, когда все было выверено и заранее предопределено.
Любой визит министра союзной республики, приезжавшего два раза в год,
чтобы пробивать фонды и корректировки к плану, сопровождался подарками, -
кто хрустальную вазу вручит, кто ящик с вином, кто набор копченостей. Ни о
какой взятке и речи не было, просто у нас исстари принято приезжать в
первопрестольную с гостинцем, кто ж иначе посмеет завалиться в гости,
разве нехристи одни, юркота. Замминистры из республик приезжали чаще, раза
по три, а то и четыре, - тоже не с пустыми руками, не говоря уж о
начальниках главков и трестов. Вопрос о санаториях в Прибалтике или на
Кавказе для верных друзей и нужных контактов решался по телефонному звонку
в республиканские министерства; в свою очередь нужные люди в долгу не
оставались: будь то медицина, ширпотреб, парное мясо, соленая рыба,
крабики там всякие, содействие детям приятелей при поступлении в
институты, устройство своих людей в загранкомандировки. Причем все
делалось чисто дружески, никаких там тебе такс, люди сами знают, что у нас
в цене, чувством благодарности народ, слава богу, не обделен, с молоком
матери всосал: не отблагодарить благодетеля - грех! Зимние сапожки или там
какой завалящий японский двухкассетник в любом загранкооперативе для
специалистов стоят сущую ерунду - отстали, ох отстали, чего греха таить, -
а здесь нужны большие сотни, а откуда их взять, если отмусоливают двести
рублей в месяц, будь ты хоть семи пядей во лбу.
...Кузинцов успел защитить докторскую за месяц до того, как в науке
началась реформа: спасибо Чурину, тот организовал в ВАК письма строителей,
поди не прислушайся к мнению рабочего класса, тем более диссертация была
посвящена управленческой реформе; впрочем, написал он ее двадцать лет
назад, после провозглашения Косыгиным Щекинского эксперимента, но когда
эксперимент задушили - не тот человек провозгласил, - пришлось положить
работу в стол. Публиковал статьи и обзоры, набирал научный капитал, чаще
всего выступал в областной прессе, в тех регионах, где разворачивались
особенно грандиозные проекты. Потом, наблюдая за тем, как в стране начало
шириться патриотическое движение по сохранению старины и уважительности к
народной памяти - особенно во время подготовки площадок под новые
комплексы, - почувствовал: вот оно! Надо срочно переориентировать
диссертацию, дописать главу о необходимости координации строительных работ
с историками, археологами, творческими союзами.
Будучи по природе своей холодным логиком, Кузинцов прежде всего думал
о будущем, вопросы, связанные с тем, что ушло, его не волновали, однако он
точно просчитал, что блок с носителями идеи уважительного отношения к
отечественной истории выгоден ему; идею поддерживают крупные ученые,
художники, писатели, общественные деятели, такие люди нужны, в бизнесе не
сведущи, доверчивы, - за ними как за каменной стеной.
Начал присматриваться к тем, кто стал во главе неформального общества
по охране памяти <Старина>; остановился на доценте Тихомирове - человек
достаточно странный; истеричен, но цепок и поворотлив; к тому же - трибун,
умеет зажигать молодежь; его поддержка - при благоприятной ситуации -
может оказаться бесценной. Правда, Кузинцова несколько беспокоила
национальная зашоренность доцента: он категорически отрицал опыт новой
архитектуры, предложенный литовцами и армянами, считая нецелесообразным
перенимать его: <Хватит, натерпелись с Корбюзье>; болезненно воспринимал
работы Зураба Церетели в Москве: <Есть Грузия, пусть там и
экспериментирует!> Кузинцов понимал, что русская интеллигенция наверняка
одернет его. Видимо, если он и впредь не сможет контролировать себя,
соблюдая рамки приличия, его рано или поздно переизберут, но Кузинцов
