в державе царила тишь, да гладь, да божья благодать...
- Так я ведь в то именно время воспитывался, товарищ Варравин. Мое
несогласие с прежним временем рождалось постепенно, не сразу, в борениях с
самим собой: <На что замахиваешься, пигмей?! Наверху поумней тебя люди
сидят...> Живем не в безвоздушном пространстве, вашему поколению придется
еще не один раз иметь дело с теми, кто сформировался в прошлом...
Рассказывают, что году в пятидесятом кто-то из окружения пожаловался
Сталину на писателей... Тот отрезал: <Других у меня нет, приходится иметь
дело с существующими...>
- Любите Сталина?
В общем-то, я ждал этого вопроса. После двадцатого съезда и после
того, как сместили Никиту Сергеевича, я немало рассуждал об этом. Когда
кончился двадцать второй съезд, я был определен в своей позиции; потом,
прочитав мемуары военачальников, конструктора Яковлева, ухватился за их
свидетельства в пользу Сталина, как за соломинку, - нет ничего трагичней,
чем терять веру в кумира. Возвращение к Сталину было у меня далеко не
однозначным; безвременье брежневской поры отмечено и положительным
фактором: в обществе зрели вопросы. Да, ответов на них не давали, более
того, судили за то, что вопросы слишком уж резкие: <не надо раскачивать
лодку, дадим народу пожить спокойно, все устали от шараханий>, тем не
менее вопросы неудержимо зрели и каждый был обязан дать на них ответ -
самому себе, во всяком случае, - потому что экономика катилась в пропасть,
положение складывалось критическое...
- Я по глазам вижу ваше отношение к генералиссимусу... Вы читали
переписку Сталина с Рузвельтом и Черчиллем?
- Читал, - ответил Варравин.
- Ну и как? Сталин там выглядит серьезным политиком?
- Он выглядит серьезным политиком.
- А если так, то мы должны хранить респект к нему, как к лидеру,
стоявшему у руля антифашистской борьбы?
- Он мог стать у руля этой борьбы в тридцать девятом году, если бы не
заключил договор с Гитлером.
- Ой ли! Ну, ладно. Допустим, эта тема для разговора, но вы ответьте
на мой вполне конкретный вопрос столь же конкретно. Обязаны мы хранить
респект к лидеру, который стоял у руля всенародной борьбы против Гитлера?
- Народ победил нацизм, а не Сталин.
- И это верно, - ответил я. - Только вы по-прежнему уходите от
прямого вопроса. У нас, к сожалению, традиционно сильна привычка судить,
не ведая, бранить, не читая, хвалить, не имея на то достаточных оснований.
Варравин спросил разрешения закурить, достал пачку <Явы> (самые
ненавистные мне сигареты, табачная индустрия намеренно травит сограждан:
как можно продавать людям эту зловредную вонь?!), затянулся, пустил сизый
дым к потолку и ответил:
- Что ж, вы меня вынудили ответить вам в положительном плане: мы
обязаны хранить респект к тому лидеру, который возглавлял антифашистскую
борьбу.
- У вас есть какие-то личные основания крепко не любить Сталина? Не
отвечайте, если неприятно. Скажу про себя: у меня все основания его
обожествлять: отец - из безграмотной семьи, - закончив Институт красной
профессуры, стал секретарем райкома в тридцать восьмом, а в сорок первом
ушел на фронт, получил Героя, после войны работал заместителем министра
сельского хозяйства... Я с ним, кстати учась на экономическом, крепко
спорил: он говорил, что только максимум вложений в сельское хозяйство даст
нам изобилие, а я утверждал, что колхознику надо гарантировать свободный
труд на земле, щедро за него платить, а не опутывать чудовищными
налогами... Мы разошлись с отцом - а он был замечательным, очень чистым
человеком - по всем экономическим позициям еще до пятьдесят третьего
года... Но это так, к слову... Второй вопрос-ответ: зачем Сталину
понадобилось уничтожать в тридцатых годах, да и после пролетарский состав
партии, интеллигенцию, пришедшую в революцию с Лениным? Зачем вместо этой
когорты он привел к лидерству молодых руководителей, девяносто пять
процентов которых происходило из бедных крестьянских семей? Не из справных
хозяев, а именно из бедняцких горлопанов... Они, кстати, и стали во главе
страны после ухода Хрущева: <тишь да гладь> - вот оно, безвременье... И у
меня возник следующий вопрос: приводил ли Сталин выходцев из бесхозных
крестьян к руководству рабочей державой осознанно? Или это произошло
стихийно? Если это был осознанный политический маневр, тогда речь должна
идти о термидоре, подмене одного метода мышления другим, в чем-то
противоположным... Тридцать седьмой год... Может быть, Сталин не смог
удержать стихию доносов, оговоров и сведения счетов? Но допустим ли сам
повод для массовых репрессий, то есть сведение личных счетов с теми
членами Политбюро, которые работали вместе с ним начиная с семнадцатого
года и по двадцать шестой - в случае с Троцким, Каменевым и Зиновьевым?
Или по тридцатый - я имею в виду Бухарина, Рыкова и Томского. Ведь
процессы тридцатых годов тщились доказать, что Ленин в Политбюро был
окружен немецкими и японскими шпионами, - с самого начала революции! Лишь
он один, Сталин, был чист и верен идее... И я с ужасом говорю себе: но
ведь и это уже было в нашей истории! При Иване Грозном было! Он убрал всех
политических противников, кто помнил его юношеское беспомощное
худосочие... А следом за этим начались массовые казни, - опричнина
сладостно искала, кого бы потащить на плаху, показания выбивали, людей
пытали, мучили, унижали... Не поэтому ли Сталин попросил Эйзенштейна
сделать фильм об Иване? Далее я спрашиваю себя: каков был резон для
Сталина уничтожать цвет Красной Армии? Не только командование во главе с
Тухачевским, Якиром и Уборевичем, но даже командиров дивизий -
Рокоссовский-то чудом спасся, фразочку <нашли время в тюрьме сидеть,
воевать надо> Сталин сказал ему в трагические дни... Неужели он всерьез
верил в заговор полковников и капитанов? Полагал, что все они хранят
память о Троцком, первом председателе Реввоенсовета? И потому оголил все
границы страны? Значит, он верил в <доброту> гитлеровцев? А истым ленинцам
не верил? В чем же дело? Вот вам, товарищ Варравин, мои вопросы... Их
множественность надежней односторонности... Что же касается экономических
методов Сталина, то здесь я - самый крутой его противник... Не знаю,
помните ли вы, что до пятьдесят четвертого года наше крестьянство не имело
паспортов и не могло вольно уехать из обираемой налогами деревни?
Реанимация крепостного права? А как еще прикажете называть?
Варравин закурил новую сигарету, не спрашивая более разрешения;
заметно успокоился, расслабился даже; нынешние борцы за демократию не
очень-то слушают противную точку зрения, сразу норовят прилепить ярлык;
воистину демократии надобно учиться, не один год на это потребен,
поколение как минимум...
- Практически я не согласен ни с одним из ваших положений, - заметил
он, - но мне светит то, что вы размышляете вслух и не хотите ни к кому
подлаживаться... Поэтому разрешите перейти к следующему вопросу: в чем вы
согласны с осужденным Горенковым?
- Буду отвечать несколько вразброд, оттого что в душе слишком много
накопилось... Вы сюда прилетели? Или чухали поездом?
Варравин нескрываемо удивился; в этом сказалась его молодая
доверчивость:
- Конечно, прилетел! Кто ж ныне ездит? Времени не хватит на главное.
- Согласен. Но и в аэропорту, и на вокзале вы столкнулись с одной и
той же проблемой: нет носильщиков. Вас это не очень-то волнует, сумку
набок и - вперед. А женщина с ребенком и двумя чемоданами? Я предложил
начальнику вокзала - естественно после введения закона об индивидуальной
трудовой деятельности - выступить по местному телевидению с обращением к
молодежи: <Кто хочет заработать, может прийти на перрон и без всякой
формалистики, уплатив два рубля налога за бляху - хороший навар для
социальных нужд коллектива станции или аэропорта, - начать обслуживать
пассажиров>. Мне в ответ: <У нас народ не пользуется услугами носильщиков,
мы опрашивали>. - <А почему пользуется в Москве? Может, людей надо
приучать к сервису? У нас ведь его нет>. - <Придет какой жулик с чужим
паспортом и начнет чемоданы воровать!> - <У вас милиция есть, будет чем
заняться>. - <Она-то займется, а ответственность нам нести, платить из
своего кармана>. - <Хорошо, давайте закажем тележки, пассажир платит
рубль, берет ее напрокат, сам себя обслуживает>. - <Стащут все тележки в
один день>. - <Возьмите в залог паспорт>. - <Металла нет, фондируемый
товар...> Что это такое, по-вашему? Ужас обломовского мышления? Ладно,
пошли дальше... На вокзальной площади вы теперь легко возьмете такси -
конкурент давит, <личный извоз>. Но вот вы приехали в центр. Где намерены
заночевать? Мест в гостиницах, понятно, нет. А домашние пансионаты до сих
пор не открывают, люди по-прежнему боятся, одна центральная газета
одержимо стращает читателей ужасом <нетрудовых доходов>. Я предложил нашей
прессе напечатать об этом проблемную статью. Мне ответили, что запросят
Москву. <А зачем? Разве у вас нет личного мнения по этому поводу?> - <В
законе о пансионатах сказано недостаточно ясно>. Пошли дальше... Вы
закончили работу в десять вечера - где перекусить? Негде, все закрыто,
только шаромыги в подъездах давят на троих. Где домашние столовые? Нет их,
как и не было. И не будет, пока мы не перестанем считать, сколько
заработал владелец такой столовой. Трагедия в том, что мы постоянно
считаем чужие деньги, вместо того чтобы заработать свои... Ладно...
Назавтра вы приходите в ту организацию, куда вас командировали... А там
говорят, что поступило предложение от венгерской или там австрийской фирмы
переоборудовать линию, через два года будем получать чистое золото. <Ну и
когда начинаете?> - задаете вы вопрос. Вам ответят, что это никому не
известно, оттого что согласовать и утвердить должны Госплан, Минфин,
Госстандарт, Внешторг, Госснаб, и так далее и тому подобное... Вы изучаете
предложения, присланные партнерами, очень интересно, просите перепечатать;
вам отвечают, что машинистка по-немецки ни бум-бум, а разрешение на
множительную технику, которая торчит на углу каждой улицы в любом
европейском городе, получить весьма трудно... Вы просите связать вас по
телефону с Веной, хотите обсудить конкретные детали предложения, но вам
отвечают, что автоматом пользоваться запрещено, надо делать заказ на
завтра... Ничего себе ускорение, а?! Сколько мы теряем миллионов
человеко-часов, товарищ Варравин, вы себя этим вопросом озадачивали?!
- Озадачивал. Но мне эти вопросы решать труднее, чем вам.
- Вот мы с вами и подобрались к главной проблеме. И проблема эта
называется <личность>. Знаете, кто сейчас сидит в колониях нашей
автономной республики? Наравне с жульем - наиболее смелые торговые
работники, строители и директора совхозов. Они неугодны бюрократической
броне, думают по-своему, принимают личностные решения, а этого аппарат не
любит, ему удобны покорные исполнители, не более. Но ведь личность
невозможна без гарантий... В свое время я написал докладную записку. Мне
ответили, что это общие рассуждения. Где реальные предложения? Я внес
реальное предложение создать в нашей республике индустрию туризма - как
советского, так и иностранного. Мне ответили, что нет фондов на
стройматериалы для отелей. Я возразил: <Позвольте нам заключить договор с
иностранными фирмами>. - <Пришлите документацию>. Послал. Через три месяца
