- Как гусь?
- Великолепен.
- Господи, я забыл о приправах! - ужаснулся Оберлендер. - Сейчас
скажу дневальному - на кухне в рефрижераторе отменные приправы!
Оберлендер вышел во вторую комнату, которая служила ему одновременно
кабинетом и спальней, и набрал номер внутреннего телефона.
- Микола, будь любезен, принеси мне приправы из рефрижератора!
Вернувшись к столу, он начал обстоятельно прицеливаться к ножке,
поворачивая в сильных пальцах кусок мяса, как ювелир - драгоценность.
- Что наш Рейзер? Не мешает? Сработались? - спросил Штирлиц.
- По-моему, он славный парень.
- Это не оценка работника гестапо: <парень> - либо возрастная
категория, либо сексуальная.
- Я не сказал <парень>. Я сказал <славный парень>. Когда офицер армии
так говорит об офицере гестапо, это не сексуальная и не возрастная оценка,
оберштурмбанфюрер. Это оценка деловая.
- Это вы хорошо меня отбрили. Словом, сработались.
- Мне не приходится, к счастью, срабатываться ни с кем из ваших. Я
должен срабатываться с подопечными. Они должны помочь успеху армии, а
первый успех весьма важен, ибо он носит шоковый характер.
- Верно. Наши задачи находят полное понимание со стороны ваших
украинских подопечных?
- Цели двух людей всегда носят разностный характер, даже при видимой
общности. А что уж говорить о нациях...
В дверь постучали.
- Да! Войдите! - откликнулся Оберлендер.
Микола поздоровался со Штирлицем и поставил на стол приправы.
- Как настроение, Микола? - спросил Оберлендер. - Не грустишь?
- Работы много - грустить не успеваешь, - распевно ответил парень. -
Ничего больше не потребуется?
- Нет, милый, спасибо. Хочешь рюмочку?
- Не велели - грех.
Посмотрев какое-то мгновение на дверь, осторожно прикрытую Миколой,
Оберлендер задумчиво сказал:
- Несчастный парень... Его, видимо, расстреляют.
- Что?!
- Он оказался блаженным. Это распространено у славян... Он, знаете
ли, ищет п р а в д у...
- Зачем же стрелять?
- Такую идею высказали Шухевич и Стецко. Идея устроила Крюгера и
Рейзера. - Оберлендер взял еще один кусок мяса с блюда. - Казнь
с в о е г о сплотит легионеров. Своя кровь сплачивает сильнее, чем чужая:
орден тем и силен, что требует жертву, причем жертву из своих же рядов.
- В чем вина этого парня?
- В наивности. В детской, доверчивой, крестьянской наивности.
Политика рейха этого не прощает, не так ли?
- Политика рейха не прощает изменников и требует ото всех абсолютной,
предельной открытости.
- У меня создалось впечатление, что вы человек дела,
оберштурмбанфюрер.
- Не понял.
- Вы все поняли.
- Я понимаю, когда мне делается ясной логика поступка. Здесь же я
логики не вижу - досужие игры в средневековье.
- Парень попал сюда случайно, оберштурмбанфюрер. Хотели привлечь его
отца, но семья оставалась без кормильца; парень оказался наивным бычком -
такие опасны в годину крови. Он уже все знает, поэтому отпустить его
нельзя. Значит, его надо использовать. Во имя дела.
- Теперь понятнее. Какие задачи вы, лично вы, ставите перед
легионерами?
- Лично я ставлю задачи перед студентами, когда надеваю мантию
доктора права и государственных наук Пражского университета. Там я ставлю
задачи. Здесь же я провожу линию, определенную моим командованием.
- И как вы понимаете эту линию - применительно к вашим подопечным?
Штирлиц сформулировал вопрос так, чтобы заставить Оберлендера
ответить: вопрос, обращенный к л и ч н о с т и, делал невозможным уход от
ответа.
- Еще горилки?
- С удовольствием, - ответил Штирлиц.
- Что касается того, как я вижу свои задачи в будущей кампании, то
однозначного ответа дать нельзя. Видимо, следует выделить два основных
аспекта проблемы: крестьянство как объект превращения в придаточный
аграрный потенциал рейха и славянскую интеллигенцию как вероятного
противника этого неизбежного процесса.
- Постановка вопроса абсолютна, но успех или неуспех мероприятия
будут определять частности.
- Совершенно верно, - подняв глаза от остатков гуся, согласился
Оберлендер. - Основные узлы этой проблемы я сейчас попробую
сформулировать.
Оберлендер закурил, подвинул к себе пепельницу, сделанную из гильзы
противотанкового снаряда, и начал говорить резкими, рублеными фразами:
- В конкретно-славянском случае проблема интеллигенции представляется
мне первичной, поскольку марксизм определил ее как <прослойку>. Прослойка
- форма некоего накопителя, принимающего в себя представителей
крестьянства и городских рабочих. Поскольку в России преобладало
крестьянство, то, следовательно, накоплений от села в интеллигенции было
больше, чем накоплений от города. Крестьянская идеология в интеллигенции
стушевывает п о р ы в, поскольку земля более склонна к эволюции, чем
фабрика. Станок революционен по своей сути, ибо он несет в себе заряд
соревнования с другим станком, тогда как земля едина и бесконечна в своей
вечности. Видимо, наша задача заключается в том, чтобы столкнуть
интеллигенцию, так сказать, станковую с интеллигенцией аграрной.
Противопоставление всегда конфликтно. Третьей силе выгоден конфликт двух
других сил. Ущербность самолюбия - инструмент борьбы. Когда ты
представитель прослойки, когда ты ниже иных представителей общественных
групп - с тобой легче говорить третьей силе.
- Управленческий аппарат вы относите к интеллигенции?
- Насколько мне известно, управленческий аппарат в России насквозь
большевистский. Работать с ним бесполезно, ренегаты принесут мало пользы,
ибо изменник обоюдоопасен. После того как будут изолированы фанатики,
предстоит серьезная работа по расколу: ставка на тех, кто пришел от земли
и с землей связан. Отсюда - скачок к крестьянству. Отличительная черта
крестьянства - преклонение перед количеством. Чтобы освободить земли
Украины для заселения нашими колонистами, можно избрать два пути. Первый -
создание поселений, построенных по спектральному методу: в основе
конструкции немецкий колонист или группа колонистов, а вокруг бараки
украинских агрорабочих. выполняющих задания рейха, доведенные до них
нашими поселенцами. Пропорция населения только в первые годы, в первые
десятилетия будет устраивать нас. Рейхсфюрер обозначил необходимое
количество детей в каждой немецкой семье - семь. Четыре мальчика и три
девочки, - добавил Оберлендер, и Штирлиц хотел угадать и г р у в его
глазах, но Оберлендер, словно поняв это, потянулся к бутылке и налил
горилку в рюмки. - Значит, на украинских землях вновь возникнет
конфликтная ситуация, ибо число наших колонистов будет расти, но и
украинцы будут размножаться. С моей точки зрения, необходимо решить
проблему таким образом, чтобы украинец сам попросил нас о переселении на
Урал или в Сибирь. В этом нам должен помочь не только террор, но и
о б р а щ е н н а я интеллигенция, связанная с землей. Идея создания
личных хозяйств на больших землях, идея общения с пахотой - помимо
немецкого колониста - только кажется рискованной, на самом деле она
целесообразна. Биологическое несоответствие украинской мягкости и
сибирской суровости обречет это племя на внутривидовой отбор, и мы снимем
с себя возможные обвинения. Нужна песня и песенники, за которыми массы
крестьян уйдут в Сибирь...
- Крестьянство России и Украины представляется вам темной, единой,
безмолвной массой? Или вы как-то дифференцируете аграрный класс?
- Вы бывали в России? - задумчиво спросил Оберлендер.
- Даже если бы я и бывал там, мое мнение не имеет веса - я никогда не
специализировался по славянской проблеме.
- Занятно, чего в вашем ответе больше: недоверия ко мне лично или к
армии, которую я представляю?
- Вы представляете армейскую разведку. Не стоит смешивать понятия.
- В таком случае СД...
- Экий вы зубастый, - удовлетворенно заметил Штирлиц. - Но в принципе
верно: СД - перчатки, в которых партия проводит кое-какие мероприятия. То
же самое и с абвером - в системе армии.
- Я отвечу на ваш вопрос, - удобнее устроившись на стуле, сказал
Оберлендер. - Вопрос интересный, на него стоит ответить.
- Вы ведь больше заинтересованы в ответе. Нет?
- Верно.
- Вы привыкли оценивать свои мысли со стороны. Вы отчуждаетесь, когда
говорите?
- Слушайте, - серьезно предложил Оберлендер, - приходите в Пражский
университет. Ректором, а? Мне будет легко работать с таким руководителем.
- Спасибо. Обдумаю ваше предложение. Итак?
- Крестьянство России и Украины, в общем-то, мало разделимо: культура
одна и та же, корни общие, киевские. Оно поразительно, их крестьянство...
Советы создали в деревне новое сознание, коллективное. Коллектив ослабляет
страх крестьянина перед засухой и неурожаем. Изолированная личность с
большим трудом борется за свою жизнь. Вот тут и сокрыто главное звено, за
которое следует уцепиться, чтобы вытянуть всю цепь. Надо доказать
славянскому аграрию, что всякое посредничество коллективной техники между
ним и землей не нужно. Надо всячески стараться вернуть славянского
крестьянина к идее девятнадцатого века, согласно которой единственная
ценность в мире - это руки пахаря, запах конского пота и отвальная
жирность весенней земли. Техника - порождение дьявола. Понимаете? Россия,
которая была матерью картофельных бунтов, Россия, которая противилась
новшествам, ибо они ч у ж и е, есть объект, к которому особенно приложима
умная пропаганда. Нужно помнить, что история сплошь и рядом порождает
иллюзии: людям свойственно искать прекрасное в прошлом, идеализировать
его. Надо помочь славянам в этом аспекте - иллюзия прекрасного прошлого
должна стать программой будущего.
- Вы убеждены, что иллюзия прошлого победит в России иллюзию
будущего?
- Если наше слово будет умным - победит. Если наше слово будет
произнесено их проповедниками - мы выиграем.
- Кто, с вашей точки зрения, сможет проводить в жизнь <идею
прошлого>?
- Мои подопечные в частности, - уверенно ответил Оберлендер. -
Иллюзия прошлого покоится на фундаменте национализма.
- Но Советы здорово поработали над тем, чтобы национализму
противопоставить интернационализм. Нет?
- В общем-то это верное замечание. Они работали серьезно с этой
идеей, однако...
- Вам кажется, что идея Советов поверхностна? - спросил Штирлиц. -
Двадцать пять лет большевизма легко забудутся?
- Хороший вопрос, - сказал Оберлендер и тяжело посмотрел на Штирлица.
Он знал, что этот человек из разведки, и, хотя задачи его поездки,
носившей явно инспекционный характер, были не до конца понятны ему, в
одном нельзя было сомневаться: этот человек хочет знать правду, и он не
боится ее узнавать. - Хороший вопрос, - повторил он задумчиво. - Широко
распространенное мнение о насильственности большевизма в России ошибочно.
Видимо, власть Советов - лучшая из всех, которая была там когда-либо.
Славяне персонифицируют историю. От нас будет зависеть, каким способом мы
утвердим, что наш <новый порядок> лучше прежней власти.
- И каким же способом это можно утвердить?
- Беспрекословностью подчинения и умелой пропагандой наших
преимуществ.
- Вы имеете в виду социальные вообще или только бытовые преимущества?
- Последние.
- Значит, вы думаете предоставить славянам наши бытовые преимущества?
- Ни в коем случае. Только показать. Это вызовет в них преклонение
