противна логика личности, обуреваемой честолюбивыми замыслами: новые
фронты потребовали знающих командиров. Гитлер был в ы н у ж д е н снова
призвать из поместий фельдмаршалов, которые жили там уединенно, под
негласным надзором гестапо. Генеральный штаб, спланировавший войну на
много лет вперед, становился саморегулирующей силой, которая постоянно
требовала питания - словно мощный мотор. Этого не понимал Гитлер,
опьяненный победами. Это понял Штирлиц, наблюдая за мелким, казалось бы,
эпизодом, связанным с группой незаметных, мелких политиканов из ОУН.
<Будет драка, - думал Штирлиц. - Генералы не простят Гитлеру унижения. Об
этом надо думать уже сейчас и помогать этой драке, где только можно и как
можно>.
<Ц е н т р.
<Нахтигаль> присвоил себе особые карательные функции на
территории Советского Союза - уничтожение партийного, советского,
комсомольского актива Украины. Бандера говорит подчиненным о своих
чрезвычайных правах, повторяя: <Я, как фюрер ОУН...> С точки зрения
расовой теории Гитлера это недопустимо, ибо фюрер может быть лишь
арийцем. Считаю, что это одно из наиболее уязвимых мест ОУН. Не
убежден, что об этом известно в Берлине.
Ю с т а с>.
КУРТ ШТРАММ (III)
_____________________________________________________________________
<Эсэсовец прав, - подумал Курт, чувствуя, как мучительно одеревенели
ноги, поясница и предплечья. - Он прав, к сожалению. Я не вытерплю, если
меня продержат здесь еще неделю. Или две. Я начну лгать ему, я ведь
придумал сотни версий, и каждая из этих версий правдоподобна, и все детали
сойдутся, но не сойдется одна крохотная мелочь, обязательно не сойдется,
потому что у меня нет карандаша и бумаги, и друзей - Гуго и Ингрид, и они
не могут проговорить со мною каждую из этих версий; а эсэсовец может
созвать совещание, поручить своим семерым или ста головорезам исследовать
каждое мое показание и - главное - вызвать наших и начать их допрашивать,
читая им мои слова. Он будет подолгу рыться в бумагах, доставать ту,
которая ему нужна, действуя на Гуго или Ингрид таким образом, чтобы
заставить их поверить, будто я начал говорить, и сознание того, что я
заговорил, погубит друзей, потому что мы дали друг другу клятву молчать>.
Курт поднял плечи так, словно у него чесалась спина, но движение это
не ослабило мучительной одеревенелости, а, наоборот, подчеркнуло ее -
тонкие, холодные иглы вонзились в шею, ноги и спину; каждое движение было
сопряжено с ощущением зажатости в крохотном каменном мешке, повторявшем
фигуру человека, стоявшего на полусогнутых ногах.
<Я могу распоряжаться тем, что досталось мне по праву, - решил Курт.
- Мне не по праву досталась в наследство фабрика, и не по справедливости я
получил счета в банках. Но я по праву получил жизнь, по праву любви моих
родителей. И я могу распорядиться своей жизнью в этих условиях. Ну, спорь,
Курт, спорь, - попросил он, - ведь разум всегда ищет выход, но ты, Курт,
сейчас не имеешь права на это, потому что пошел на борьбу, веруя в ее
высшую справедливость. Ты можешь, конечно, возразить, что честно лишь то,
что заработано потом, кровью, руками, мозгом, талантом, голосовыми
связками, и я поэтому не имею права распоряжаться жизнью, которая всегда
случайна и получена в дар. Ну спорь же, Курт! Ведь можно сказать, что надо
выдержать, ты пообещаешь выдержать все; в глубине души каждый надеется на
чудо, на то, что Гитлер разобьется на самолете, что на него упадет кирпич
или паралич его хватит. Хотя таких паралич не хватает: за его здоровьем
каждый день следят врачи, он принимает по утрам ванну, днем греется под
<горным солнцем>, а вечером пьет настой из целебных трав: жизнь фюрера так
дорога германскому народу! Нельзя надеяться на нечто, что может прийти
извне. Надеяться надо лишь на себя. Ну возрази, Курт! Это ведь
гитлеровское: <Во всем и всегда надейся на свою силу!> Значит, мне нельзя
надеяться на Гуго? Значит, нельзя надеяться на Ингрид и Эгона? Почему?!
Потому, что они не имеют права рисковать организацией ради одного меня.
Они знают, что я буду молчать. Они поэтому спокойно продолжают наше общее
дело. Ну, Курт, ведь ты подбросил себе кость - <наше общее дело>! Ухватись
за это! А вдруг наше дело победит в эти дни? А? Молчишь? Молодец, что
молчишь, это было испытание: такие дела, как наши, побеждают не сразу, а
лишь со временем, как незримые ручьи весной - теплом и чистотой своей -
исподволь разрушают серую корку снега. Господи, открой, что угодно тебе:
мучения, которые убивают во мне твоего сына, или смерть, которую я приму
не из твоих рук? А как же ты сможешь умереть, Курт? У тебя нет ремня, а
если бы он был, то ты даже не смог бы накинуть петлю на шею. Железные
пуговицы с брюк они спороли при обыске - разве забыл? Ты не сможешь
распорядиться собой, Курт, потому что здесь, в этой стране, научились
лишать человека права на самого себя, и не только в тюрьме, но и дома> а
это страшней>.
- Эй! - закричал Курт. - Пусть меня срочно отведут на допрос!
Скажите, что я об этом прошу!
Когда его привели в комнату эсэсовца, Курт сказал:
- Я сойду с ума в моем мешке...
- Это может случиться, - согласился седой штандартенфюрер. - Но
психический шок в мешках носит характер буйного помешательства, которое мы
довольно быстро излечиваем. Причем врачи утверждают, что во время
маниакального бреда арестованные порой открывают ту правду, которую мы так
настойчиво ищем.
- Переведите меня в нормальную камеру, пожалуйста. В мешке я не могу
думать над вашими предложениями.
- А вы здесь думайте. Сейчас принесут кофе и бутерброды - думайте
себе на здоровье.
<Если я попрошу его снять наручники, - подумал Курт, - он может
насторожиться>.
- Да, но когда вы станете вызывать моих друзей на допросы и захотите
свести меня с ними, они ужаснутся моему виду.
- С вами так поступили лишь потому, что я находился в отъезде, я же
объяснял вам.
- Значит, вы отказываете мне?
- Я вынужден отказать. Просьба носит противозаконный характер. Если
бы у вас было инфекционное заболевание, или чума, или воспаление легких, я
бы отправил вас в лазарет.
<Воспаление легких, - ликующе уцепился Курт, - спасибо тебе,
эсэсовец, громадное тебе спасибо! Ах как это хорошо - воспаление легких!
Это быстро, это надежно, это - избавление!>
Когда его уводили в мешок, Курт странным движением, которое при этом
не было подозрительным, успел высоко вздернуть брюки кистями рук,
схваченными за спиной наручниками. Он сделал это для того, чтобы они сразу
же опустились. - Курт сильно оголодал за эти дни. Брюки должны сползти еще
ниже, и тогда рубашка, которая отделяет его спину от холодной плесени
каменной стены карцера, выпростается.
<Из плана мероприятий по наблюдению за группой лиц, связанных с
Куртом Штраммом, подозреваемым в контакте с <Быстрым>, курьером из
Берна:
...Ингрид фон Боден-Граузе, совершающая частые поездки по
стране, должна попадать в сферу наблюдения местных отделов гестапо. В
связи с тем что она должна выехать в генерал-губернаторство, следует
сообщить ее приметы - если не успеем переслать фото -
штандартенфюреру фон Ловски в Варшаву и оберштурмбанфюреру Дицу в
Краков. План мероприятий на местах должен быть согласован с нами.
Наблюдения за ней в дороге ведем мы.
Штурмбанфюрер СС Холтофф.
Утверждаю
бригадефюрер СС Мюллер>.
ГАННА ПРОКОПЧУК (III)
_____________________________________________________________________
На этот раз чиновник комендатуры был еще более внимателен к Ганне,
предложил ей черную сигарету, спросил, нет ли каких-нибудь трудностей с
французской полицией:
- Они совершенно сошли с ума, им кажется, что мы чудовища, которые
жаждут крови невинных, они хватают несчастных эмигрантов, сажают их в
Сюртэ, а все шишки валятся на нас, проклятых <бошей>...
- Нет, нет, меня не тревожили, - ответила Ганна, не отрывая глаз от
коричневой тоненькой папки. - Полиция, конечно, проверила мои документы,
но все на этом кончилось.
- Ну и прекрасно. Теперь по поводу той просьбы, которую вы передали
господину Прокоповичу...
- Он отказал.
- Мы знаем. Ничего. Я думаю, мы сможем помочь вам. Следует только
написать заявление...
- Новое?
- Да, коротенькое, новое заявление. Вы обратитесь с просьбой
разрешить вам отъезд на работу в рейх. Вы станете трудиться по своей
профессии: мы нуждаемся в хороших зодчих. А уже оттуда, из рейха, для вас
не составит никакого труда разыскать своих детей. Мы помогаем тем
иностранцам, которые честно трудятся на ниве нашего
национал-социалистского государства.
- Здесь у меня работа, интересная работа... А что будет там?
- То же самое. Только более интересная, с моей точки зрения, работа -
вы сразу увидите результаты своего труда. Когда-то еще соберетесь отсюда в
Бразилию...
- И вы думаете, мне разрешат выезд из Германии в Польшу?
- Куда?
- В Польшу, к моим детям?
- Польши нет. Нет больше такого государства, и оно никогда не
возродится, так что, пожалуйста, говорите <генерал-губернаторство>, это не
будет обижать тех, кто осиротел в Германии после кровопролитной польской
кампании.
<А кто осиротел в Польше? - подумала Ганна. - Как страшно сейчас
сказал он, как ужасно и спокойно он сказал это...>
- Получить право на посещение генерал-губернаторства без моего
отъезда на работу в Германию никак нельзя?
- Боюсь, что я не смогу вам помочь. Я готов переслать ваше прошение в
Берлин, но поймите нас: в Варшаве у новой власти сейчас слишком много
всякого рода забот. Город разрушен, гостиниц нет, вас не смогут обеспечить
жильем, а это опасно, потому что там введен комендантский час.
- Дети в Кракове. У моей свекрови.
- Простите?
- Свекровь - это мать моего мужа. Она живет в Кракове.
- Краков - закрытый город. Там резиденция генерал-губернатора Франка.
- А можно запросить власти Варшавы или Кракова?
- По поводу ваших детей? Но мы не разрешаем выезд оттуда вообще, а уж
в оккупированную зону, сюда, в Париж, тем более.
- Значит, выхода нет?
- Почему же? - искренне удивился чиновник. - Я предлагаю выход:
работа в Германии. Это даст вам право найти своих детей, уверяю вас.
- Но...
- Не верьте вздорным слухам. Побежденные, как правило, клевещут на
победителей. Мы создаем все условия для работы. В рейхе вы сможете творить
по-настоящему. - Он положил свою жесткую ладонь на ее руку, по-дружески,
как человек, понимающий горе матери, и добавил: - Поверьте мне - я еще не
научился быть нечестным. Вот вам бумага, а текст я продиктую...
Н а ч а л ь н и к г е н е р а л ь н о г о ш т а б а
Г а л ь д е р.
<Донесения об обстановке:
а) С утра в воскресенье - наступление превосходящих сил на
Эс-Соллум, захватывающее районы к югу и юго-востоку. У англичан
150-200 танков. В воздухе - превосходство противника. Подбито 60
танков и 11 самолетов. Танковое сражение юго-западнее
Ридотто-Капуццо. Все атаки пока отбиты. Англичане перебрасывают
