старческого не было в ее облике. Они сидели за столом, не включая света.
Берг неторопливо прожевывал тертую морковь и запивал сухим рейнским,
удивляясь собственной храбрости: за последние двадцать лет он не брал в
рот ни капли спиртного - боялся запоя.
- Ты молодеешь, Мария, и это не комплимент.
- Знаешь, только дороги могут отодвинуть старость, - ответила она, -
когда все время ездишь и ложишься спать, иная, что ночью тебя разбудит
будильник, чтобы успеть на самолет, который идет черт знает куда и вообще
черт знает зачем ты на нем летишь, тогда время замирает. Это глупости,
когда говорят, что в семьях старость незаметна. Может быть, самим-то и
незаметно приближение, но зато со стороны... Я похоронила стольких
подруг... Они сделались полными развалинами, потому что живут по порядку:
раз ты бабушка, значит, старуха, и надо присматривать местечко на
кладбище. Живы, но уже мертвы... Ешь свеклу.
- Спасибо.
- Слушай, Георг, я давно хотела тебя спросить и никак не могла...
Почему тогда не смогли откопать детей?
- В тот раз прилетели внезапно. Была низкая облачность, никто не
думал, что они прилетят. Была самая сильная бомбежка - в феврале сорок
пятого... Я их до этого не водил в убежище... Не знаю, зачем я увел их
тогда в убежище...
- Я встретила Ваггера...
- Он писал мне. Я с ним говорил на днях по телефону... Он удивляется,
отчего ты отказываешься выступать с воспоминаниями о вашей борьбе...
Мария долго не отвечала. Хрустнула пальцами, вздохнула.
- Я не имею на это права, - сказала наконец она. - На это имела бы
право Ильзе.
- Потому что она погибла, а ты жива? Это чушь.
- Не поэтому. Я никогда не говорила тебе... Я знала, что Карл погиб,
и все свалила на него. А она ничего не сказала... Ни слова не сказала о
Карле, хотя я перестукивалась с ней и сообщила, что Карл погиб... И про
тебя ее спрашивали, им хотелось иметь группу побольше... Я ведь из-за
этого потом легла в психиатрическую... Я не могла забыть ее во время очной
ставки. И каждый раз, когда ты приходил, я вспоминала ее, поэтому я стала
убегать в Африки и Персии...
- Зачем ты сказала мне об этом сейчас?
- В газетах появилось сообщение, что ты уходишь...
- И ты решила помочь мне продолжать драку?
- Нет. Какая там драка... Просто ты еще не отомстил за нее.
- Я не мщу, Мария. Если бы я мстил, меня следовало бы гнать из
прокуратуры... И потом, какое отношение это мое дело имеет к Ильзе?
- Прямое, Георг. Я узнала на фотографии моего следователя. Его и
тогда звали Курт - он убит в саду Гельтоффа. А следователем Ильзе был
Айсман. Понимаешь? Он прижигал ей соски сигаретами. Ты должен знать об
этом, Георг...
- Не надо бы тебе так, Мария...
- А зачем ты спрашивал: отчего я не выступаю с рассказами о нашей
борьбе?!
- Прости...
- Я удивилась, когда ты сказал о мести. Об этом говорят нацисты:
<Нюрнберг - это месть победителей>. Наказание зла - это месть, разве нет?
- Нет. Нельзя так, Мария. Месть - это от зверства...
- А когда твою жену пытали огнем? Это от чего?
- Если хочешь отомстить врагу - старайся не быть на него похожим. Это
трудней, чем отмщение. Доказать по закону, что зверство есть зверство, а
звери должны жить в клетках, а наиболее кровожадные умерщвляться, но
опять-таки лишь по закону, - в этом я вижу свой долг перед памятью Ильзе и
Карла, и перед детьми, и перед твоими страданиями... Мы обязаны выслушать
те слова и доводы, к которым станут прибегать эти звери. Мы должны
запомнить их доводы и сделать их известными каждой немецкой семье: вот чем
руководствовались респектабельные звери, когда они... пытали огнем...
Пусть они говорят, что выполняли приказ, это будет острастка для тех, кто
решится отдать подобный приказ в будущем. Пусть они говорят, что были
исполнителями, если мы их повесим, это будет острастка для тех, кто
захотел бы стать хорошо оплачиваемым палачом в будущем...
Мария вдруг заплакала:
- Георг, родной, что ты говоришь? Кого повесили? Десятерых повесили,
а ведь у них в СС было семь миллионов, только в СС! И каждый третий был
осведомителем гестапо! Я прочитала у какой-то юристки, что за каждого
р а с с т р е л я н н о г о наши палачи получили лишь от десяти марок
штрафа до часа тюремного заключения, Георг...
Она проводила его до выхода на летное поле и долго махала сухой
загоревшей рукой - до тех пор, пока он не сел в автобус, увозивший
пассажиров к самолету. Она шла по аэропорту мимо смеющихся, плачущих,
целующихся, пьющих людей. Она прошла мимо телефонной будки, из которой на
штаб-явку Айсмана звонил связник, сообщавший, <что дядя уехал и багаж
отправлен вместе с ним>. Мария прошла мимо того человека, сообщавшего
Айсману данные, которые позволят дать радиосигнал мине, отправленной в
багаже. Как только самолет пересечет границу Германии - на границе есть
немецкие деревни, и не надо подвергать риску жителей, - самолет взорвется,
и обломки его упадут на какой-нибудь итальянский хлев. Итальянцы предали
Германию, сдавшись американцам в сорок третьем: ничего, пусть десяток
черномазых сгорят в своих хлевах, если на них рухнет самолет, от этого
человечество не пострадает...
2
Исаев прислушался к реву самолета, взлетевшего на Темпельхофе, и
посмотрел на часы.
<Наверное, Берг, - подумал он и усмехнулся, - хм, хм... раньше это
называлось <близится развязка>. Теперь я должен подготовить здесь прессу,
а я смертельно устал и хочу домой, и все мне здесь осточертело, а надо
улыбаться и играть мои старые игры в настоящую заинтересованность и
соприсутствие в разговорах, а мне хочется забраться в Удомлю к Мишане и
уснуть в стоге сена под дождем, и побыть одному, совсем одному, хотя бы
дня три...>
Он сидел в <Европейском центре>, в редакции, и неторопливо отхлебывал
пиво из высокого стакана.
- Это интересно, но где же обещанная сенсация? - спросил Гейнц Кроне.
- <Телеграф> интересуется не общими вопросами, связанными с концерном
Дорнброка, а самим Дорнброком!
Исаев пожал плечами.
- Вы считаете сенсацией лишь то, что лежит на поверхности. Зря.
Читатель поумнел.
- Это из области теории.
- Ладно, - согласился Исаев, - давайте перейдем к практике. Здесь, -
он положил руку на металлический пенал, вынутый из редакционного досье, -
ваши материалы на концерны Дорнброка. Вы хорошо знакомы с ними?
- В достаточной степени.
Исаев отрицательно покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Вы не знаете своих материалов, Кроне.
Давайте-ка пройдемся по ним вместе, и я выскажу вам свою версию.
- Согласен.
- Вот... Вырезка из <Ди вельт>. Какой год? Мелкий шрифт, у вас глаза
лучше, посмотрите, пожалуйста.
- Ноябрь тысяча девятьсот пятьдесят пятого.
- Читаем: <Событием последней недели было появление в художественном
салоне доктора Шерера председателя совета директоров концерна <Дорнброк К.
Г.> г-на Бауэра с его очаровательной женой Анабеллой, получившей только
что серебряную ракетку в связи с ее успешными выступлениями на теннисных
кортах Великобритании.
Госпожа Бауэр покорила гостей художественного салона д-ра Шерера
рефератом о новых тенденциях в мире живописи.
Господин Бауэр сказал - после того, как утихли аплодисменты ценителей
и владельцев картинного бизнеса, - что все его <успехи в работе невозможны
без Анабеллы, она - мой добрый гений>.
- Ну и что? - спросил Кроне.
- А ничего, - ответил Исаев, - просто-напросто заметка для ума.
Читаем дальше. Пятьдесят девятый год. Декабрь, нет?
- Декабрь.
- <Накануне рождественских праздников в Западный Берлин из поездки в
Гонконг возвратился председатель совета директоров доктор Бауэр с женой.
Это был первый визит туда руководящего работника концерна <Дорнброк К. Г.>
На аэродроме Темпельхоф доктор Бауэр заявил корреспондентам, что его
впечатлил экзотический островной город своим экономическим динамизмом.
Г-жа Бауэр, однако, заметила, что некоторые аспекты жизни в Гонконге
напоминали ей собственное детство, проведенное в условиях гитлеровской
диктатуры>.
- Но ведь тогда еще не было ни ультраправых, ни ультралевых
молодчиков, - заметил Кроне, - книги они начали жечь позже.
- К этому готовиться надобно, милый Кроне, готовиться загодя, сугубо
серьезно. Только добро - внезапно, жестокость и гнусь всегда планируются.
- Цитировать вас можно?
- Валяйте. Под рубрикой <народная мудрость>... Ну-с, пойдем дальше...
Июль шестьдесят третьего. Доктор Бауэр посетил Тайбэй, где вел переговоры
о возможности поставки химикатов для сельского хозяйства. <Переговоры
проходили весьма интересно, - заявил доктор Бауэр, - и, надо думать, в
ближайшем будущем мы начнем цикл деловых контактов с нашим партнером.
Думаю, что наш наблюдательный совет поддержит инициативу, предпринятую
мною и моими внешнеполитическими советниками>.
- Долго же он подкрадывался, - заметил Кроне.
- Это еще надо проанализировать - кто к кому, - ответил Исаев и
попросил: - Передайте-ка мне ту вырезочку...
- Из <Вельт>?
- Нет, в белой папочке, там мюнхенская пресса.
Исаев сильно потер глаза - устали от шрифта, надел снова очки:
- Октябрь шестьдесят третьего. Читаем:
<Нам стало известно, что на заседании наблюдательного совета концерна
<Дорнброк К. Г.> председатель совета директоров доктор Бауэр внес проект о
перестройке структуры концерна, предлагал заменить <К. Г.> па <А. Г.>;
доктор Бауэр мотивировал свое предложение о перестройке концерна из
<семейного> (К. Г.) в <акционерный> (А. Г.) тем, что за последние годы
<Дорнброк К. Г.> стал истинным народным предприятием и прежний жупел
<семейного> концерна лишь дает повод недоброжелателям в сопредельных
странах Востока, в Азии, Латинской Америке и Африке пугать общественное
мнение, вызывая, словно на спиритическом сеансе, зловещие тени довоенных
времен и фигуру Круппа, который прочно ассоциируется с <империализмом и
нацизмом>. Доктор Бауэр утверждал, что в будущем эта формальность, не
меняющая, по его словам, существа дела, станет мешать концерну налаживать
деловые связи в <третьем мире>...>
- Интересно, - сказал Кроне. - Я ото пропустил.
- В системе семейного концерна Бауэр не имел шансов стать
руководителем наблюдательного совета. Его вершина - совет директоров, то
есть практическое исполнение предписаний, а он перерос совет директоров.
Он личность. Он ворочает делами наравне с Дорнброком, он планирует, а не
исполняет, он теоретик-наблюдатель, а не практик-директор...
- Но он же стал заместителем председателя наблюдательного совета!..
- Когда это случилось? Лишь после смерти Ганса...
- Погодите... Вы думаете, что он...
- Я пока ничего не думаю. Я читаю материалы из вашего досье... Вот, в
частности, заметочка из <Геральд трибюн>. У вас очень хорошее досье,
молодцы... Только вы потонули в информации. Слушайте... Это ноябрь 1965
года. <Вчера стало известно, что председатель совета директоров концерна
<Дорнброк К. Г.> д-р Бауэр (49 лет) развелся с фрау Анабеллой Бауэр,
которая уехала в Испанию, где ей был куплен бывшим супругом особняк в
Торремолинос, на Берегу Солнца, в двенадцати километрах от Малаги.
Объяснить причину этого развода пока что невозможно, поскольку семья д-ра
Бауэра считалась одной из наиболее счастливых в Западном Берлине. Анабелла
Бауэр (36 лет), в прошлом владелица журнала <Спорт>, чемпионка
Федеративной Республики по теннису, отличается шармом, доброжелательностью
