Это обычное заблуждение. Считают, что если двадцать лет у нас стоят
американцы, то мы обязательно должны усвоить их язык. Наоборот, то, что
навязывают отвращает. Американцы старались навязать нам модерн во всем.
Результат получился обратный: поэзия средневековья никогда не была так
популярна в Японии, как сейчас. Причем книги раскупают не старики, а
молодежь. Вам не кажется это симптоматичным? С моей точки зрения, это
весьма симптоматично.
- Подвиги, самураи и прекрасная женщина? - спросил Люс.
Онума покачал головой.
- Нет, - ответил он. - Я понимаю, отчего вы сразу так. решили... Вы
не правы. <В горах прошел ливень, и ветка вишни сделалась пепельной> - это
образец той поэзии, которой увлечена молодежь. К одному и тому же можно
идти разными путями, не так ли? Можно сразу поднимать культ самурая, а
можно сначала привить вкус к поэзии эпохи расцвета самурайской империи. У
вас в Европе перепрыгивают через ступеньки, у нас это не принято - смешно,
особенно когда спотыкаешься, и больно, если упадешь. Сколько у вас
времени? Очень спешите?
- Я прилетел сюда специально, чтобы увидеться с вами. Мне сказали,
что вы знаете, где я смогу найти Исии...
- Простите! - удивился Онума. - Какую Исии?
- Ну, девушку из группы Шинагавы... Фокусы, предсказания судьбы по
линиям руки, немного стриптиза...
- Странно... Я получил телеграмму от Чен Шена, он просил помочь вам с
делом Дорнброка.
- Правильно, - Люс начал раздражаться. - Она была девушкой Дорнброка,
эта Исии. А Чен Шен сказал, что вы дружите с продюсером Шинагавой...
- Шинагава-сан действительно мой друг, но Исии я не знаю.
- Чем же тогда вы сможете помочь мне с делом Дорнброка?
- Если у вас есть время, - предложил Онума, - мы зайдем в один
маленький симпатичный бар. Там собираются журналисты и актеры. Славные
люди. А потом мы навестим дом, где я вас познакомлю с гейшами... У вас,
европейцев, неверные представления о гейшах, и я всегда стараюсь вести
контрпропаганду, - пояснил Онума. - Ну как?
- С удовольствием, спасибо, - ответил Люс. - У меня совершенно
свободный вечер. Я успею к завтрашнему утру добраться до Токио?
- Экспресс идет через каждые двадцать минут. Скорость - двести
пятьдесят километров, очень удобно...
<Чем-то он похож на Хоа>, - подумал Люс и содрогнулся, вспомнив, как
Хоа вызвал его на черную лестницу того морского бардака. После скандала в
клубе <Олд Айлэнд> они все же поехали в тот дом, где жили
моряки-проститутки. Джейн отговаривала его, уверяла, что это опасно, что
это может бросить тень на его репутацию. Но Люс был унижен тем, что
позволил усадить себя в такси, а не схватился с тем длинным Ричмондом, и
поэтому настоял, чтобы пойти в бордель. Когда они вошли в тот дом, их
сразу же окружили страшные создания, не похожие на нормальных людей.
Высокие, завитые, напудренные, хрипло смеющиеся, пьяные, плачущие, они
повели хоровод вокруг европейцев, а Хоа стоял в стороне и смотрел на Люса
без улыбки - впервые за все время их знакомства... Люс лишь на мгновение
увидел этот его взгляд, а потом снова с отвращением повернулся к
морякам... У моряков были страшные руки - громадные, натруженные;
обгрызенные ногти, покрытые красным лаком; очень большие, неживые
стеариновые груди. Люс заметил, что кожа на этих искусственных грудях
(декольте на их платьях было глубоким) какого-то мертвенного цвета -
желтая, с отливом синевы.
...Ах Осака, Осака, сумасшедший город! Европа, Америка, Азия, Марс -
все здесь смешалось, сплавилось воедино яростное сине-желто-красное ночное
соцветие реклам, которые слепят, трижды отраженные в мокром асфальте, в
стеклах витрин, в жирных капотах черных автомобилей... Осака, Осака,
неистовый город, весь в пульсации жизни, ни на минуту не затихающий, весь
в гомоне, крике, шуме, - самый неяпонский город в Японии, самый японский
город в Азии!
<Что нового он может мне сказать о Гансе? - думал Люс, вышагивая
следом за Онумой по узеньким улочкам Сидзукуси. - О Дорнброке мне больше
ничего не надо. Мне теперь надо увидеть Исии. Тогда все закольцуется.
Ей-то уж Ганс наверняка должен был сказать о мистере Лиме>.
Онума вошел в маленький - всего пять столиков - бар. Хозяйка
приветствовала его обязательным возгласом:
- Добро пожаловать!
Две девушки сняли с Люса дождевик и провели его к маленькому столику
под лестницей, которая пахла свежей сосной и вела наверх, в жилое
помещение.
- Как вы относитесь к сырой рыбе? - спросил Онума. - Я хочу
предложить вам суси. Это очень вкусно: сырая рыба и рис. Некоторые
европейцы не могут есть сырую рыбу, но на этот случай у нас припасена
макахура, то есть икра. Или осьминог, он не так физиологичен.
- Я люблю сырую рыбу. И сырое мясо. И вообще, больше всего мне
нравится поедать ежей, - ответил Люс.
Онума чуть посмеялся - каждая нация вправе шутить по-своему - и
спросил:
- Был трудный перелет?
- Нет, все нормально...
- Не очень устали?
- Это вы о ежах? Простите меня: я так шучу.
- Нет, это вы простите, что я не понял ваш юмор, - ответил Онума.
Как только к их столику подошли девушки и принесли целлофановые
пакетики с горячими влажными салфетками, пропитанными благовониями, с лица
Онумы сошло напряжение, и оно сделалось непроницаемо спокойным.
<Такое же лицо было у Хоа, - подумал Люс, - когда он сказал на черной
лестнице, что я родился счастливым, потому что мне покровительствует
случай>.
<Вообще-то, случай обращен против людей, - сказал тогда Хоа. - Ведь
рождение, как, впрочем, и смерть, случайно>. Он тогда три раза повторил,
что случай спас мне жизнь. <Не будь поездки в этот <Олд Айлэнд> и не пойми
я, что вы действительно разгневаны поведением мистера Ричмонда (я это до
конца понял, когда вы так испугались мистера Ричмонда, испугались около
такси; я его тоже очень испугался, я вообще боюсь белых: только потому я
согласился выполнить просьбу мистера Лао...), вы бы исчезли. Я ведь ничего
против вас не имел... Вы мешали мистеру Лао, помощнику председателя Лима.
Я наблюдал за вами в клубе и понял, что убирать вас будет легко, потому
что вы сопротивляетесь лишь на словах - на деле вы беспомощны. Но вы
действительно очень сильны в словах. Я не очень вас сначала понимал,
мистер Люс, - продолжал Хоа, - вы всегда и всем говорили правду, а я не
понимал, как это можно говорить всю правду: это ведь значит оставить себя
незащищенным... А потом я понял, что ваш прием самый действенный: ложь
заставляет держать в голове тысячи версий, ложь тренирует разум человека,
без лжи невозможен прогресс, мистер Люс, но когда лжи противостоит правда,
тогда, значит, человек, говорящий правду, очень надеется на свои
инстинкты, тайные провидения - он уверен, что и во лжи собеседника ему
откроется истина>.
Онума сказал:
- Суси надо обязательно макать в соевый соус, это придает пище особый
колорит, лишь соя может объединить рис и сырое мясо тунца в единый
ансамбль лакомства. Нет, нет, макайте еще смелее, мистер Люс... Знаете,
лучше я буду называть вас Люсо-сан, ладно?
- <Сан> - это господин?
- Я бы не стал так переводить. <Чио-Чио-Сан> популярна у вас в
Европе. Вы переводите <Чио-Чио-Сан> как <Мадам Батерфляй>... А ведь это
неверно. <Ночная бабочка во время грозы кажется черной, но утром она
умирает белой, как солнце в дни тумана...> Это средневековье... Я бы так
перевел имя героини оперы... <Сан> заключает в себе массу смыслов. Вообще,
иероглифика весьма многосмысленна. <Сан> - это проявление уважительности в
обращении к человеку... Нет, я бы не хотел переводить этот иероглиф как
<господин>. Мне слово <господин> не нравится, очень не нравится... <Сан>
нельзя перевести на ваш язык. Только иероглифика способна передать
истинное значение <сан>. Кстати, в чем я не был согласен с Мао, так это с
его попыткой реформировать язык, переведя иероглифы на латинский шрифт...
- Интересуетесь филологическим экспериментом ультралевых?
- Выпьем сакэ, пока оно горячее. Нашу водку надо пить очень горячей.
Здесь дают прекрасное сакэ из Иокогамы. Двойная очистка, причем наш рис
смешан с южнокитайским, чуть желтоватым. Здесь действительно особое сакэ.
- Очень вкусно. И суси замечательно. Никогда не думал, что у вас
такая прекрасная еда...
- Ну, это мы только начинаем экскурс в нашу кулинарию, Люсо-сан. Вас
ждут сюрпризы... Редактор коммунистической газеты как-то сказал мне, что
он согласен помириться с феодализмом лишь на базе народной японской кухни.
- Вы тоже коммунист, Онума-сан?
Онума рассмеялся:
- Вы правильно обратились ко мне. Некоторые европейцы говорят
<Онума>, некоторые - <мистер Онума>, и это все обижает меня. <Онума-сан> -
это очень приятно. Хорошо, что вы именно так обратились ко мне. Иногда
приходится подсказывать, и тогда уже не так приятно, если тебя называют по
правилам. Сюрприз всегда приятен. Нет, я не коммунист... А вы?
- Я их уважаю.
- Вы член партии?
- Для художника членство в партии необязательно.
- А я к коммунистам отношусь плохо.
- Приветствуете Мао и не любите коммунистов...
- Я не связываю личность Мао с общезначимым коммунизмом. Мао - лидер
азиатской страны, которая за двадцать лет превратилась в мощную державу...
- Сама по себе или с помощью Кремля?
Онума словно не слышал вопроса Люса.
- Мао, - продолжал он, - обратился к молодежи, а мы, например,
мучаемся с нашим дзенгакуреном...
- Что такое дзенгакурен? - спросил Люс.
- Это те, кого у вас называют длинноволосыми, новые левые. Мы с ними
мучаемся, компрометируем себя политикой кнута и пряника, заигрываем с
ними, сажаем их, платим им... А Мао взял да и сделал государственную
ставку на молодежь, когда понял, что идеи мирового коммунизма входят в
противоречие с практикой его внутренней и внешней политики. Он сумел
использовать в своих целях поколение молодых. В этом смысле я приветствую
эксперимент Мао. Он собрал воедино догмы буддизма, и методику Троцкого, и
концепции научной революции последнего десятилетия. Это серьезная
комбинация. Недаром же в Австралии редакторам газет уже предписано
воздерживаться от карикатур на Мао, а многим из них рекомендовано писать
об его эксперименте в уважительных тонах. При этом о Японии там пишут в
совершенно разнузданном, недопустимом тоне. Меня это наполовину радует, а
наполовину огорчает. Моя мать - китаянка, а кровь - это всегда кровь, не
так ли?.. Но, как сын японского отца, я обижен за Японию...
- Но что же главное, привлекающее вас в опыте Мао? Игра с молодежью?
- Нет, Люсо-сан... Главное, что меня привлекает в эксперименте Мао, -
это борьба против партийной и государственной бюрократии...
- Вы убеждены, что в Китае была партийная и государственная
бюрократия?
- Это наивно опровергать.
- У меня сомнение: если начинали все вместе - Мао, Лю Шао-ци, Пын
Дэ-хуай, Линь Бяо, Дэн Сяо-пин, Чэнь И, то почему один из них стал
бюрократом и наймитом иностранной державы, а другой остался верным идее?
Не кажется ли вам странным обвинение, выдвинутое против председателя КНР
Лю Шао-ци, в служении интересам иностранной державы? У нас может
случиться, что генерал или незадачливый помощник министра оказывается
агентом иностранных держав - их ловят на алчности, на бабах или
гомосексуализме, но в мире еще не было такого, чтоб глава государства,
министр иностранных дел, военный министр и генеральный секретарь партии
