разочаровался после разгрома под Минском, в сорок четвертом, в разведке
ведал вопросами военнотранспортного характера и экономикой, особенно
интересовался развитием национального банковского дела Аргентины.
Обмотав мембрану носовым платком, Штирлиц сказал три слова:
- Дяде плохо, помогите.
И сразу же бросился к автобусу, который шел в город; весь план он
рассчитал, пока спускался вниз, шел в домик Отто Вальтера, кипятил чай,
курил сигарету, рассматривал свои обломавшиеся во время спусков ногти и,
закрыв глаза, делал упражнения, которые разгоняют соли в загривке.
...На вокзале - старом, точная копия баварских, длинный перрон
красного цвета, изразцовый пол, даже столбы, на которых крепился навес,
были скопированы с германских - Штирлиц зашел в туалет и приоткрыл окно:
платформа, как на ладони; ну, иди сюда, дон Рикардо Баум, я готов к
встрече, иди, милый...
...Баум приехал ровно через час, как и говорил Ганс; подошел к
большой доске, на которой было вывешено расписание; отчего на маленьких
узкоколейках, где бывает два-три поезда в день, особенно большие
расписания? Господи, человечество сплошь соткано из комплексов: низкие
мужчины льнут к высоким женщинам; нерешительные тянутся к тем, кто
славится резкостью, слабые - к сильным; красивые женщины держат подле себя
уродливых карлиц; толстые хотят похудеть; тощие мечтают прибавить пару
килограммов; лысые тратят огромные деньги на мифические средства, которые
гарантируют шевелюру; волосатые бреют руки и грудь, слишком животно, мир
вступил в эру утонченности и неги; тьфу, пропади ты все пропадом!
Штирлиц вышел из своего укрытия, подумав, что последние месяцы
сортиры стали играть слишком уж приметную роль в его жизни: и в
Рио-де-Жанейро он пытался уйти от Ригельта через окно туалета, и в
самолете писал письма Роумэну и Спарку, зажатый дребезжащими стенками, с
которых на него лупили глаза рыцари и кони, и в Игуасу он играл дурноту в
туалете, прежде чем уйти к Грибблу, а теперь здесь, в Барилоче; горите вы
огнем, чертовы сортиры!
Он дождался той минуты, когда Баум повернулся, двинувшись в обратном
направлении; догнал его, мягко ступая, тронул за руку и тихонько сказал:
- Хайль Гитлер, капитан! Как я рад, что вы откликнулись на мою
просьбу.
Да здравствует резкая внезапность и юмор! Надо постоянно нарабатывать
в себе два эти качества, - все остальное приложится, если знаешь, во имя
чего живешь и чему служишь.
Баум растерялся, лицо его побагровело:
- Простите, вы обознались, кабальеро! Я приехал за билетом.
- А кто поможет бедному дяде? Уезжаете, бросив несчастного старика?
Ладно, господин Баум, будем говорить открыто, времени у меня в обрез, да и
вы занятой человек... Я знаю, что вы не воевали, так что с этой стороны
все обстоит благополучно, и даже членом партии не были. Но вам прекрасно
известно, как ревниво относятся янки к своему коронному оружию - атомной
бомбе. Они не потерпят соперников, где бы те ни объявились. Тем более,
если эту бомбу рассчитывают наши с вами коллеги. Здесь. В Барилоче. Мой
х о з я и н - Ганс вам докладывал о группе американцев, которая сюда
приезжала, не так ли? - очень интересовался, что строят на острове, где
сидят наши люди. Я дал ответ, который успокоил босса. Пока, во всяком
случае. Я не мог поступить иначе, прежде всего каждый из нас немец! Вы
делаете свое дело, я - мое, но мы оба служим будущему, нет? Чтобы
окончательно успокоить босса, который выдает себя за туристского шефа, я
согласился возглавить здесь новый оффис, открываю фирму по приему
американских лыжников. Дело обещает быть крайне выгодным. Я не против
того, чтобы вы в него - со временем - вошли компаньоном. Поэтому вношу
предложение: вы звоните в свое бюро, предупреждаете, что должны срочно
выехать на несколько часов, мы берем билет, едем в соседний город, оттуда
я звоню в Штаты и сообщаю, что мы с вами заключили контракт. Вы же, в свою
очередь, передаете мне ваш отчет о нашей встрече генералу Гелену, - если,
впрочем, сочтете нужным ему об этом писать... Этот отчет - будем считать
актом вербовки, договорились?
- Я ничего не понимаю...
Штирлиц дождался, пока прошел состав, проводил взглядом нескольких
пассажиров и заметил:
- Времени на раздумье у вас мало. Поезд уйдет через двадцать минут,
господин Баум. Я дерусь за жизнь, и в этой драке нельзя жить без
страховки. Я крепко подстрахован. Так же, как вы. Но мне терять нечего, я
одинок, а у вас семья. Думайте.
- Где Ганс?
- Там, где ему следует быть.
- Он жив?
- Да. Кстати, вы уберете его отсюда, передислоцируете в другое место,
я отныне не хочу его видеть...
- Что он вам еще сказал?
- Я отвечу. Но только после того, как мы вместе смотаем туда, где мои
междугородные разговоры не будут слушать здешние любопытные телефонистки,
которым вы платите премию за информацию.
- Какова возможная прибыль от дела?
- Не знаю. Пока не знаю. Но я рассчитываю принимать здесь не менее
пятисот американских горнолыжников. Это - много. Это - деньги.
- Сколько я должен буду внести в предприятие?
- Гарантию моей жизни и нашу дружественность.
- Что еще?
- Ничего.
- Но вы понимаете, что в Мюнхене вами заинтересуются еще больше,
узнав, что вы в контакте с "гринго"...
- Понимаю. Однако от вас зависит все: либо вы даете информацию
Гелену, что ко мне выгодно и дальше присматриваться: "возникают интересные
возможности, он нужен ж и в ы м", либо предлагаете выдать меня властям,
выкрасть, устранить. Все зависит от вас. Если со мной что-то случится,
помните - я подстрахован. Мое горе вернется к вам бумерангом.
- Хорошо, а если я откажу вам?
Штирлиц пожал плечами:
- Ваше дело, господин Баум. Но отказ поставит под удар всю вашу
ц е п ь. Я знаю ее... С самого севера. С Игуасу... И повинны в этом
г р о м а д н о м провале будете вы. Именно вы.
- Почему именно я?
- Потому что ваши коллеги были благоразумнее. Они понимают лучше, чем
вы, что мы - в конечном-то счете - делаем одно и то же дело. Пример с
Гансом - явное тому подтверждение. О других я умолчу, это асы Гелена, я
дорожу их дружбой. Мы дружим с ними, господин Баум. Они верят нам.
- В таком случае назовите имя хотя бы одного из наших асов.
- Ну, этого-то я никогда не сделаю.
- Значит, блефуете.
- Это самоуспокоение на десять минут. Потом наступит пора мучительных
раздумий и раскаяния. Вам известен мой ранг в СД?
- Да.
- Вы понимаете, что я унес с собой определенную информацию из рейха,
и на вас в частности: "нелегальный резидент гитлеровского вермахта в
Аргентине с тридцать девятого года по девятое мая сорок пятого"?
- Да.
- Вы понимаете, что я могу распорядиться этой информацией и к своей
пользе, и к нашей общей?
- Понимаю.
- В таком случае: что интересует Гелена - только в связи со мной?
- Передвижения.
- Еще?
- Контакты.
- С кем?
- Со всеми.
- И ничего больше?
Баум закряхтел; растерянность на его лице была очевидна: человек
попал впросак, мучительно ищет выход из трудного положения.
- Ну, давайте же, время...
- Повторяю: контакты. Все контакты... Особенно - с аргентинцами...
Точнее, с одним аргентинцем...
- Имя! - Штирлиц прикрикнул, чувствуя, что теряет ритм и натиск.
И Баум сдался:
- Сенатор Оссорио... Бывший сенатор, так вернее...
- Кто его должен ко мне подвести?
- Не знаю. Но - подведут. Ждите. У него есть материалы, которыми
интересуется Центр. Это связано с работой комиссии сената по расследованию
антиаргентинской деятельности. Люди Перона не смогли их получить,
документы исчезли. Вы, как считают в Мюнхене, ищете именно эти
материалы...
- Значит, после того, как я их получу, вы должны убрать меня?
- Не знаю.
- Кто возьмет билеты? - спросил Штирлиц.
- Вы.
Из соседнего городка Штирлиц заказал три телефонных разговора: один с
ФБР (в Кордове он не зря спросил у Джона Эра номер коммутатора), второй с
Краймером, а третий номер был вымышленным.
Когда ответил низкий голос: "Федеральное бюро расследований, доброе
утро, слушаю вас", - Штирлиц попросил соединить его с мистером Макферсоном
(от Роумэна знал, что этот человек, руководитель подразделения по
наблюдению за европейскими эмигрантами, умер семь месяцев назад); бас
пророкотал, что мистер Макферсон больше не работает в управлении: "Очень
сожалею, может быть, соединить с кем-то еще из его группы?" Штирлиц
поблагодарил, сказав, что он перезвонит в другой раз. Краймеру он сказал,
что необходима ссуда, пара тысяч долларов, все остальное он берет на себя;
"и, пожалуйста, отправьте то, о чем я вас просил; время; теперь я готов к
встрече"; третьего разговора не стал дожидаться, вышел из кабины и
попросил Баума:
- Выкупите у барышни в бюро заказов бланк с номерами, не надо, чтобы
здесь оставались те номера, я напишу ей другие...
И Баум сделал это; Штирлиц порвал бланк, бросил в урну и вышел из
почты; на улице Баум схватился за живот: "Сейчас я вернусь, это на нервной
почве". Идет подбирать обрывки бланка, понял Штирлиц, очень хорошо, пусть,
как раз в это время я и отправлю письмо Роумэну...
ГАРАНТИРОВАННАЯ СВОБОДА ЛИЧНОСТИ (сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
1
"Л"'. - Мистер Краймер, я пригласил вас для того, чтобы задать ряд
вопросов, связанных с вашей поездкой в Аргентину.
_______________
' "Л" - псевдоним сотрудника ЦРГ Липшица.
К р а й м е р. - Во-первых, представьтесь, во-вторых, объясните,
отчего я вызван в Центральную разведывательную группу, в-третьих, будет ли
наше собеседование носить такой характер, что я должен пригласить сюда
своего адвоката?
"Л". - Меня зовут Джозеф О'Брайен, я консультирую ЦРГ по вопросам
Латинской Америки, где в равной мере опасны как бывшие нацисты, так и
коминтерновские представители, готовящие путчи против законно избранных
правительств. Это ответ на ваш первый вопрос. Соединенные Штаты не могут
не проявлять оправданного беспокойства о своих южных соседях, - так было,
есть, так будет. Поэтому ЦРГ внимательно наблюдает за происходящими в том
регионе процессами. Это ответ на ваш второй вопрос. Полагаю, что
приглашение вашего адвоката нецелесообразно, ибо против вас не выдвигают
никаких обвинений, а хотят поговорить как с патриотом этой страны...
К р а й м е р. - "Хотят"? В разговоре примет участие еще кто-нибудь?
"Л". - Как человек, получивший филологическое образование да еще
работающий в рекламе, то есть постоянно соприкасающийся со словом, вы
очень тщательно следите за фразой. А я говорю с вами совершенно открыто,
не придавая, видимо, отдельным словам должного значения... Приношу
извинение... Говорить с вами буду я. Один.
К р а й м е р. - Это если я соглашусь разговаривать с вами один на
один.
"Л". - Да, конечно, это ваше право, мистер Краймер. Вы можете
пригласить адвоката... А можете и вовсе отказаться от собеседования, это
право вам гарантирует конституция этой страны.
К р а й м е р. - Все будет зависеть от того, как пойдет разговор...
Я, знаете ли, читаю наши газеты, там печатают допросы, проводимые
Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности...
"Л". - Вы находите в них какие-то нарушения конституции?
К р а й м е р. - А вы - нет?
