контракты, заключенные серьезными людьми Уолл-стрита даже в третьих
странах, особенно в Латинской Америке, жонглируя тем, что в этих сделках
заинтересованы нацисты, Даллес, разрезав авокадо, вытащил косточку,
положил в открывшуюся лунку плода, чем-то напоминающего яблоко, ложку
черной икры и предложил:
- Как вы отнесетесь к тому, чтобы мы прогулялись? Обед был
фламандский, его необходимо хорошенько утрамбовать.
На улице было темно уже; швейцарские власти ввели светомаскировку еще
в сорок третьем, боялись случайных налетов союзников, а может, как думал
Даллес, не хотели дразнить гусей - пересечение границы голодного,
затемненного рейха и сытой, ярко освещенной Швейцарии вызывало у
берлинских бонз, приезжавших сюда, острые приступы завистливой ярости,
словно бы они не получили то, чего добивались, словно бы в этом были
виноваты (как же это удобно винить других - кого угодно, только не себя!)
большевики, евреи и толстосумы Уолл-стрита.
- Видите дорогу? - спросил Даллес, беря полковника под руку. - Я, как
кошка, вижу в темноте.
- Ну, а я, значит, вроде тигра, - ответил Бэн. - Вижу лучше котов.
Даже десятицентовую монету замечу, поверьте слову...
- Не бросайтесь словом, - вдруг очень резко, как-то неожиданно сурово
сказал Даллес и швырнул на тротуар монету. - Ищите.
- Со спичкой найду, - несколько растерянно ответил Бэн.
- За спичку на улице вас оштрафуют. И правильно сделают. Закон войны
для всех один, кому это знать, как не вам, военному человеку... Я - что?
Беззащитная штатская крыса, а вы - сокол, уставы учили... Не сердитесь, у
вас слишком много врагов, чтобы легко бросаться не чем-либо, но словом,
дорогого стоит... Вот что я намерен вам сказать... Если вы будете
по-прежнему слишком уж открыто лезть в Германию, Голландию или Бельгию,
можете не выдержать конкуренции, не вы один имеете здесь серьезные
интересы... Как мне известно, у вас много друзей в Испании и Латинской
Америке. Почему бы вам - вернув себе в Европе то, что законно и не вызовет
бешеной конкурентной злобы, - не сосредоточить максимум внимания на
Аргентине, Чили, Боливии, Никарагуа, Парагвае, Кубе? Там ведь все еще
очень сильны позиции немцев, с которыми у вас сохраняются завидные
отношения... Свято место пусто не бывает...
- Я думаю, недруги несколько преувеличивают мои возможности в
Латинской Америке, - ответил Бэн, тщательно взвешивая каждое слово
("Спасибо тебе за урок, Даллес, ты меня учи, я способный"). - Кое-что,
конечно, есть, но все это далеко не безгранично.
- Не безгранично? Что ж, я готов помочь расширить ваши границы, -
сказал Даллес. - Но для этого вы должны поделиться со мной той информацией
о полковнике Пероне, которую вам в свое время подарил Геринг.
Бэн почувствовал, как во рту пересохло: "Во время того разговора с
рейхсмаршалом в его замке Каринхалле никого не было, ведь об этом мы
говорили у подъезда; стоп, рядом с боровом всегда торчали три мумии из
охраны; неужели Даллес и туда подкрался? Конечно, подкрался, как он мог
иначе получить эти сведения?"
- Какую информацию вы имеете в виду, Аллен?
- Ту самую, - так же жестко, без улыбки, ответил Даллес. - Вы
прекрасно понимаете, о чем я говорю. На всякий случай замечу, что я не
вношу предложений дважды.
- Ах, это вы имеете в виду возможность национализации
телефонно-телеграфной сети в Аргентине? - довольно неуклюже отыграл Бэн. -
Геринг сказал, что в окружении Перона есть люди, разделяющие некоторые
аспекты национал-социализма, причем его максималистского, ультралевого
направления, штрассеровского, - добавил он, - если мне не изменяет память.
- Память вам не изменила. Меня интересуют эти имена.
- Я должен запросить Буэнос-Айрес, моего директора Арнолда, он там
ведет все дело...
- Если Арнолд ответит, что он наладил, после вашего визита к Герингу,
дружеский контакт с Гутиересом, будет ли это означать, что он и есть тот
человек, который симпатизирует ультралевому нацизму?
"Знает, сукин сын, - понял Бэн, - все знает. И купить - не купишь, на
Уолл-стрите он всех обслуживает, богат и независим. Он меня втянул словно
в воронку. Как теперь выйти, не роняя достоинства? Но как жестко работает,
как холодно и властно! Что ж, на силу - силой, только так и никак иначе. А
какая у меня сила, если он знает, а я нет? Между силой и хамством большая
дистанция, нет ничего обиднее, чем выглядеть в глазах победившего глупым".
- Оранья, если мне не изменяет память, придерживался ортодоксальных
взглядов... Он когда-то работал с Франко, поддерживал прямой контакт с
людьми Геринга... Что же касается Гутиереса, то я готов вам ответить
завтра, Аллен... После того, как снесусь с Арнолдом.
- Вы понимаете, что в Аргентине вам будет значительно сложнее
получить компенсацию за ваш концерн, если его все-таки национализируют,
чем в Бухаресте, у Антонеску?
- Нет, - Бэн покачал головой, - я не думаю, что это будет много
труднее. Если же я почувствую определенное неудобство, разрешите мне
обратиться в ваш "Саливэн энд Кромвэл", все-таки именно вы помогли
Рокфеллеру в Венесуэле, когда там подняли голову левые.
- Вот теперь наш разговор обрел предметный характер. Конечно,
"Саливэн энд Кромвэл" готов оказать вам помощь, но лучше, чтоб ее не
потребовалось, не так ли?
- Понятно, лучше, кто спорит.
- Не мне вам говорить, что Гитлер всем нам подложил большую свинью.
Не начни он своего террора, не развяжи войну, мы были бы по-прежнему
крепки на юге нашего континента. Но теперь - и вы это знаете не хуже, чем
я, - большинство стран на юге легализовали компартии и установили - или же
устанавливают - дипломатические отношения со Сталиным. Пока Рузвельт сидит
в Белом доме, окруженный Моргентау, Уоллесами, Икесами и прочими, мы
связаны по рукам, он не санкционирует решительных действий. Но он не
вечен. Однако за то время, пока он правит, левые успеют закрепиться на
континенте, и это плохо. Вы согласны?
- Согласен.
- Что же, по-вашему, можно предпринять, чтобы еще сейчас, пока мы
лишены реальной политической силы, оттереть левых, заставить их уважать те
правила, которые исповедуем мы, именно мы, а никто другой?
- Вы говорите, Аллен, говорите, я слушаю. - Бэн ответил сухо,
просчитав, что Даллес подходит к тому моменту, когда он, полковник, будет
нужен ему больше, чем Даллес ему, Бэну.
- Единственная сила, которая может рьяно противостоять большевизму на
юге нашего континента, не оглядываясь на какие бы то ни было нормы морали,
- это люди типа Гутиереса, то есть тамошние крайне правые. Единственная
сила, которая может вселить в латиносов ужас и страх перед диктатурой, -
это национал-социалисты: как те, которые ринутся туда из рейха, когда мы
похороним Гитлера, так и местные афесионадо' нацизма. А если они родят
страх перед террором диктатуры, то единственной силой, которая может
помочь избавлению от нее, должны стать мы - общество свободы и демократии.
Чем поначалу хуже, тем впоследствии лучше. Конкретно: готова ли ваша ИТТ
дать укрытие, дом, работу, документы тем тысячам бывших клевретов нацизма,
которые уже сейчас держат в своих сейфах аргентинские документы?
_______________
' А ф е с и о н а д о (исп.) - любители.
- То, что вы предлагаете, осуществимо. Ваш стратегический замысел я
принимаю целиком, но какое все это имеет отношение к возможной
национализации моего филиала в Аргентине?
- Прямое. Как только кончится драка, я оставлю на юге Джекобса... Да,
да, брата Эрла, вашего представителя в Испании. Я посмотрю его в серьезном
деле, а потом передам ему мои здешние связи. А это вполне надежные связи.
Надо сделать так, чтобы те немцы, которым вы дадите укрытие,
з а ц е л о в а л и Перона, надо, чтобы он был весь в коричневой помаде,
это повод к тому, чтобы давить на него в нужном для нас направлении.
Сколько вы думаете получить с него - в случае, если он решится
национализировать ИТТ?
- Не менее семидесяти миллионов.
Даллес остановился и, хмыкнув, предложил:
- Ну-ка, бросьте монету. Бросьте, бросьте, человек с глазами тигра.
Бэн стремительно кинул на тротуар двадцатипятицентовую монету, так,
словно все время держал ее в кулаке. Даллес сделал пять быстрых шагов,
наступил ногой на т е м н о т у, нагнулся и поднял в а ш и н г т о н а:
- Кошка видит лучше тигра. Так-то... Сто миллионов! Я вам обещаю не
семьдесят миллионов, а сто. Если, конечно, мы подпишем вечный договор о
дружбе и взаимной помощи. Эрго: если вы согласны поставить свою подпись
под нашим договором, если вы обещаете сделать ваши аргентинские,
чилийские, уругвайские, колумбийские и эквадорские филиалы м о и м и, я
готов способствовать тому, чтобы ваши границы значительно расширились.
Повторяю, м о и м и, а не всей нашей конторы, - я имею в виду и ОСС, и
Донована.
- Вы чего-то недоговорили, Аллен. Договор без секретных статей - не
серьезен.
- Я все сказал. Вопрос в том, насколько верно вы меня поняли. Точнее:
правильно ли вы поняли то, что кандидатуры каких-то людей, которых мистеру
Арнолду придется приютить, должны быть необсуждаемы? Какие-то
внешнеполитические шаги, которые вы задумаете, придется - если, конечно,
найдете время - обговаривать заранее со мной? А какие-то деньги - из тех
ста миллионов, которые вы получите, - вам придется обратить на наше общее
дело, обсудив, опять-таки со мной, их вложение?
- Какой может быть сумма вложений?
- Скажем, десять миллионов.
- Не проблема, принято. Во что вкладывать?
- Вы не очень обидетесь, если я отвечу вам на этот вопрос несколько
позже?
- Не обижусь. Но я привык рассуждать о грядущем заранее, даже если не
знаю всего, что меня ждет.
- А кто об этом знает? Об этом не знает никто, полковник. Об этом
знает бог, а в него мы верим.
- Вам не кажется, что вы со мной слишком жестко говорите?
- Мы победители, Бэн, нам можно.
- Верно, м ы победители...
Даллес покачал головой:
- Нет, полковник, мы, - он тронул себя пальцами в грудь. - Архивы
Геринга, Риббентропа, "И.Г.", Гиммлера перейдут - а частично уже перешли -
ко мне. А вы очень не заинтересованы в том, чтобы эти архивы сделались
достоянием гласности. Вам тогда не подняться. Вас сомнут, как это
случилось с Уолтером Тиглом, а он был крепким парнем, Рокфеллер считался с
его словом так, словно Титл был не генеральным директором "Стандард ойл оф
Нью-Джерси", а рокфеллеровским дедом. И это случилось в сорок первом,
когда архивами нацистов и не пахло.
- Что-то все это смахивает на шантаж, Аллен. Не находите?
- Это не шантаж, а констатация факта. Или - если говорить языком
паршивой дипломатии - гарантия выполнения вами секретных статей
предлагаемого мною договора о вечной дружбе.
- У вас есть еще одна монета? - спросил Бэн.
Даллес порылся в карманах легкого, чуть коротковатого для его роста
пальто, вытащил медяшку и поинтересовался:
- Хотите взять реванш?
- Очень.
Даллес бросил монету; Бэн достал стодолларовую купюру и протянул ее
Даллесу:
- У вас есть зажигалка? Попробуйте поджечь. Мы же не уговаривались,
каким образом я стану искать монету, важно, чтобы я ее нашел.
- Я должен вас понять так, что вы отказываетесь от моего предложения?
- Именно так. Честь имею.
Через неделю ФБР вызвало для допроса помощника Бэна. В тот же день,
только вечером, министерство юстиции уведомило начальника отдела
