получила задание привести своих учеников из средней школы для проведения
урока в залах музея. Данные наблюдения "Ильзе" позволяют с полной
убежденностью сообщить, что "объект" ни с кем из посторонних в контакт не
входил. Графический план объектов, возле которых "объект" задерживался
дольше, чем у других, прилагаю. "Объект" покинул музей через запасной
выход, которым пользуются работники музея, в 13.05".
В-192".
27.2.1945 (15 ЧАСОВ 00 МИНУТ)
Мюллер спрятал донесения в папку и поднял трубку телефона.
- Мюллер, - ответил он, - слушает вас.
- "Товарища" Мюллера приветствует "товарищ" Шелленберг, - пошутил
начальник политической разведки. - Или вас больше устраивает обращение
"мистер"?
- Меня больше всего устраивает обращение "Мюллер", - сказал шеф
гестапо, - категорично, скромно и со вкусом. я слушаю вас, дружище.
Шелленберг прикрыл трубку телефона ладонью и посмотрел на Штирлица.
Тот сказал:
- Да. И сразу в лоб. А то он уйдет, он как лис...
- Дружище, - сказал Шелленберг, - ко мне пришел Штирлиц, вы, может
быть, помните его... Да? Тем более. Он в определенной растерянности: либо
за ним следят преступники, а он живет в лесу один; либо ему на хвост сели
ваши люди. Вы не помогли бы разобраться в этом деле?
- Какой марки его автомобиль?
- Какой марки ваш автомобиль? - снова закрыв трубку ладонью, спросил
Шелленберг.
- "Хорьх".
- Не закрывайте вы ладонью трубку, - сказал Мюллер, - пусть возьмет
трубку Штирлиц.
- Вы что, ясновидящий? - просил Шелленберг.
Штирлиц взял трубку и сказал:
- Хайль Гитлер!
- Добрый день, дружище, - ответил Мюллер. - Номерной знак вашей
машины случаем не ВКР 821?
- Именно так, обергруппенфюрер...
- Где они сели вам на хвост? На Курфюрстендамм?
- Нет. На Фридрихштрассе.
- Оторвались вы от них на Ветераненштрассе?
- Так точно.
Мюллер засмеялся:
- Я им головы посворачиваю - тоже мне работа! Не волнуйтесь, Штирлиц,
за вами шли не преступники. Живите спокойно в своем лесу. Это были наши
люди. Они водят "хорьх", похожий на ваш... Одного южноамериканца.
Продолжайте жить как жили, но если мне, паче чаяния, спутав вас снова с
южноамериканцами, донесут, что вы посещаете "Цигойнакеллер" на Кудам, я
покрывать вас не стану...
"Цигойнакеллер" - "Цыганский подвал" - маленький кабак, куда было
запрещено ходить военным и членам партии.
- А если мне надо там бывать по делам работы? - спросил Штирлиц.
- Все равно, - усмехнулся Мюллер, - если хотите назначать встречи
своим людям в клоаках, лучше ходите в "Мехико".
Это был "хитрый" кабак Мюллера, в нем работала контрразведка. Штирлиц
знал это от Шелленберга. Тот, конечно, не имел права говорить об этом: был
издан специальный циркуляр, запрещавший посещать "Мехико-бар" членам
партии и военным, поэтому наивные говоруны считали там себя в полнейшей
безопасности, не предполагая, что каждый столик прослушивается гестапо.
- Тогда спасибо, - ответил Штирлиц, - если вы мне даете санкцию, я
буду назначать встречи своим людям в "Мехико". Но если меня возьмут за
жабры - я приду к вам за помощью.
- Приходите. Всегда буду рад видеть вас. Хайль Гитлер!
Штирлиц вернулся к себе со смешанным чувством: он, в общем-то,
поверил Мюллеру, потому что тот играл в открытую. Но не слишком ли в
открытую? Чувство меры - вопрос вопросов любой работы. В разведке
особенно. Порой даже чрезмерная подозрительность казалась Штирлицу менее
безопасной, чем избыточная откровенность.
"Вернер - Мюллеру.
Совершенно секретно.
Напечатано в одном экз.
Сегодня в 19.42 "объект" вызвал служебную машину ВКН 441. "Объект"
попросил шофера отвезти его к остановке метро "Миттльплац". Здесь он вышел
из машины. Попытка обнаружить "объект" на других станциях оказалась
безуспешной.
Вернер".
Мюллер спрятал это донесение в свою потрепанную папку, где лежали
наиболее секретные и важные дела, и снова вернулся к изучению материалов
по Штирлицу. Он отметил красным карандашом то место, где сообщалось, что
все свободное время "объект" любит проводить в музеях, назначая там
свидания своим агентам.
МЕРА ДОВЕРИЯ
Обергруппенфюрер Карл Вольф передал письмо личному пилоту Гиммлера.
- Если вас собьют, - сказал он своим мягким голосом, - "на войне -
как на войне", все может быть, вы обязаны это письмо сжечь еще до того,
как отстегнете лямки парашюта.
- Я не смогу сжечь письмо до того, как отстегну лямки парашюта, -
ответил педантичный пилот, - оттого что меня будет тащить по земле. Но
первое, что я сделаю, отстегнув лямки, - так это сожгу письмо.
- Хорошо, - улыбнулся Вольф, - давайте согласимся на такой вариант.
Причем вы обязаны сжечь письмо, даже если вас подобьют над рейхом.
У Карла Вольфа были все основания опасаться: попади это письмо в руки
любого другого человека, кроме Гиммлера, - судьба Вольфа была бы решена.
Через семь часов письмо было распечатано Гиммлером.
"Рейхсфюрер!
Сразу по возвращении в Италию я начал разрабатывать операцию выхода
на Даллеса: не в плане организационном, но, скорее, в аспекте
идеологическом. Данные, которыми я здесь располагал, позволили мне сделать
главный вывод: союзников, так же как и нас, тревожит реальная перспектива
создания в Северной Италии коммунистического правительства. Даже если
такое правительство будет создано чисто символически, Москва получит
прямой путь к Ла-Маншу - через коммунистов Тито, с помощью итальянских
коммунистических вождей с прямым выходом на Мориса Тореза. Таким образом,
возникает близкая угроза создания "пояса большевизма" от Белграда, через
Геную - в Канны и Париж.
Моими помощниками в операции стали офицер СС Эуген Дольман (его мать
- итальянка, имеющая самые широкие связи среди высшей аристократии,
настроенной прогермански) и Циммер.
Я решил, и Дольман с Циммером взялись через итальянские каналы
проинформировать Даллеса, что смысл возможных переговоров заключается в
том, чтобы Запад смог взять под контроль всю Северную Италию до того, как
хозяевами положения окажутся коммунисты. По их просьбе крупнейший
итальянский банкир барон Парилли, связанный как с нами, так и м
американцами, встретился с шефом швейцарской разведки Вайбелем.
Назавтра после беседы с Парилли Вайбель пригласил на обед Аллена
Даллеса и его помощника Геверница. "У меня есть приятели из Германии,
которые выдвигают интересную идею, - сказал он, - если вы хотите, я могу
вас познакомить". Даллес, однако, ответил, что он хотел бы встретиться с
Вайбеля позже, после того, как с ними побеседует его помощник.
Состоялась беседа между Парилли и Геверницем.
Во время беседы Парилли задал вопрос: "Готовы ли вы встретиться с
штандартенфюрером СС Дольманом для более конкретного обсуждения
итальянской и ряда других проблем?" Геверниц ответил согласием.
Я дал санкцию на поездку Дольмана в Швейцарию. Там он был встречен
Гюсманом, Блюмом и Парилли. Когда они прибыли в Лугано, в ресторан
"Бьянки", Дольман, как и было обговорено, заявил:
- Мы хотим переговоров с западными союзниками для того, чтобы сорвать
план Москвы по созданию коммунистического правительства Северной Италии.
Гюсман, однако, ответил, что единственно возможные переговоры - это
переговоры о безоговорочной капитуляции.
- Я не пойду на предательство, - сказал Дольман, - да и никто в
Германии не пойдет на это.
Гюсман настаивал на концепции "безоговорочной капитуляции", но
разговора не прекращал, несмотря на твердую отрицательную позицию, занятую
Дольманом согласно той партитуре, которую мы с ним предварительно
расписали.
- Я настаиваю на прямых переговорах с представителями Даллеса, -
продолжал Дольман, - чтобы выяснить точку зрения его шефа.
Представитель Даллеса Поль Блюм передал Дольману фамилии двух
руководителей итальянского Сопротивления: Фарручи Парри и Усмияни. Эти
люди находятся в нашей тюрьме. Они не являются коммунистами, и это дало
нам возможность сделать вывод: американцы, так же как и мы, озабочены
коммунистической угрозой Италии. Им нужны герои Сопротивления
некоммунисты, которые смогли бы в нужный момент возглавить правительство,
верное идеалам Запада.
- Если эти люди будут освобождены и привезены в Швейцарию, - сказал
представитель Даллеса, - мы могли бы продолжить встречи.
Когда Дольман вернулся ко мне, я понял, что переговоры начались, ибо
никак иначе нельзя истолковать просьбу об освобождении двух итальянцев.
Дольман высказал предположение, что Даллес ждет моего прибытия в
Швейцарию. Я отправился к фельдмаршалу Кессельрингу. В результате
пятичасовой беседы я сделал вывод, что фельдмаршал согласится на почетные
переговоры, хотя никаких прямых заверений Кессельринг не давал, вероятно,
в силу традиционного опасения говорить откровенно с представителем службы
безопасности.
Назавтра Парилли посетил меня на конспиративной квартире возле озера
Гарда и передал мне от имени Даллеса приглашение на совещание в Цюрих.
Таким образом, послезавтра я отправляюсь в Швейцарию. В случае, если это
ловушка, я выдвину официальную версию о похищении. Если же это начало
переговоров, я буду информировать вас следующим письмом, которое отправлю
сразу же по возвращении в свою ставку.
Хайль Гитлер!
В_а_ш _К_а_р_л _В_о_л_ь_ф".
"Пергамон" разбомбили англичане, но профессор Плейшнер не стал
эвакуироваться со всеми научными сотрудниками. Он испросил себе разрешения
остаться в Берлине и быть хранителем хотя бы той части здания, которая
уцелела.
Именно к нему сейчас и поехал Штирлиц.
Плейшнер очень ему обрадовался, утащил в свой подвал и поставил на
электроплитку кофейник.
- Вы тут не мерзнете?
- Мерзну до полнейшего окоченения. А что прикажете делать? Кто сейчас
не мерзнет, хотел бы я знать? - ответил Плейшнер.
- В бункере у фюрера очень жарко топят...
- Ну, это понятно... Вождь должен жить в тепле. Разве можно сравнить
наши заботы с его тревогами и заботами? Мы есть мы, каждый о себе, а он
думает обо всех немцах.
Штирлиц обвел внимательным взглядом подвал: ни одной отдушины здесь
не было, аппаратуру подслушивания сюда не всадишь. Поэтому, затянувшись
крепкой сигаретой, он сказал:
- Будет вам, профессор... Взбесившийся маньяк подставил головы
миллионов под бомбы, а сам сидит, как сволочь, в безопасном месте и
смотрит кинокартины вместе со своей бандой...
Лицо Плейшнера сделалось мучнисто-белым, и Штирлиц пожалел, что он
сказал все это, и пожалел, что он вообще пришел к несчастному старику со
своим делом.
"Хотя почему это мое дело? - подумал он. - Больше всего это их,
немцев, дело, и следовательно, его дело".
- Ну, - сказал Штирлиц, - отвечайте же... Вы не согласны со мной?
Профессор молчал по-прежнему.
- Так вот, - сказал Штирлиц, - ваш брат и мой друг помогал мне. Вы
никогда не интересовались моей профессией: я штандартенфюрер СС и работаю
в разведке.
Профессор всплеснул руками, словно закрывая лицо от удара.
- Нет, - сказал он. - Нет, и еще раз нет! Мой брат никогда не был и
не мог быть провокатором! Нет! - повторил он уже громче. - Нет! Я вам не
верю!
- Он не был провокатором, - ответил Штирлиц, - а я действительно
