пым образом забыл назвать Хесед - Милость. Раввин Еша при всей своей
строгости, с которой он относился к воспитанникам, на первый раз только
пожурил ученика. Но пришло время - и Асон снова, говоря о Величии, Любви
и Росте (Гдула), совершенно случайно забыл Хесед. На этот раз он был су-
рово наказан изнурительной многочасовой молитвой.
После этих двух случаев раввин стал внимательней присматриваться к
ученику и обнаружил в его поведении весьма странные вещи. Оказалось, что
этот мальчик-сирота, неизвестно откуда пришедший в Хайфу, чрезвычайно
скрытен и замкнут. Все его существо источало явное нежелание общаться с
людьми, нежелание, граничившее с отвращением.
Два года назад он обратился к раввину за разрешением посадить на
склоне горы дерево. Раввин разрешил. С тех пор все свободные от занятий
часы Асон проводил возле этого дерева, бормоча непонятные слова. Впос-
ледствии, став уже окончательно немым, он просто сидел на сером камне,
обняв рукою молодой ствол, и смотрел на море.
Раввин Еша был хорошим педагогом. Не имея твердых представлений о
психологии (в то время их и не существовало), он был психологом от при-
роды. Долгие годы изучения и преподавания ТАНАХа научили его постепенно
и ненавязчиво проникать в душу ребенка, влиять на нее, изменять ее по
своему усмотрению и вообще - чувствовать себя ее полновластным хозяином.
Но с Асоном этот номер не прошел. После ряда безуспешных попыток до-
биться от ученика ответного душевного движения раввин Еша с ужасом обна-
ружил, что у Асона отсутствует память. Не поверхностная бытовая память,
а та самая природная память, которая и составляет основу детской души.
Этот факт вызвал в сердце девяностолетнего раввина тяжелое раздраже-
ние. Он корил себя за это отвратительное чувство, боролся с ним как мог,
но все-таки сдался и стал по делу и без дела срывать злобу на бедном
ученике.
А Асон продолжал забывать на уроках все, что связано с Милостью.
Учился он прекрасно, знал больше других, схватывал слова учителя бук-
вально на лету, но как только речь заходила о сфирот, Хесед самым зага-
дочным образом выпадал из круга его восприятия.
- Милость - одна из важнейших категорий иудейского миропонимания, -
говорил раввин Еша на уроке. - Ее символами могут быть человеческая ру-
ка, вода или свет...
И он бросал тревожный взгляд на Асона. Мальчик смотрел в окно. Его
глаза были затуманены. Его руки, которые должны были символизировать Ми-
лость, безвольно лежали на коленях.
- Асон, - обращался к нему раввин. - Завтра расскажешь нам о Милости.
Подготовься, почитай книгу...
Послушный Асон читал книгу, прилежно готовился, но назавтра не мог
произнести ни слова.
Насмешки товарищей по учебе и раздражение учителя постепенно сделали
свое дело. Если раньше Асон еще как-то разговаривал, мог отвечать на
вопросы, спрашивать и даже иногда играл со сверстниками, то теперь он
стал говорить все меньше и меньше и постепенно, в течение двух-трех лет,
совсем замолк.
К шестнадцати годам он уже был абсолютно немым. Но его нельзя было
отнести к категории тех несчастных, которые поражены врожденным или при-
обретенным психофизическим недугом. Не было случая, чтобы на его лице
отразилась беспомощность калеки. Это была гордая немота, немота, полная
какого-то горького достоинства. Асон вступал в общение с человеком
только тогда, когда считал это необходимым. Глупые вопросы он оставлял
без ответа. На умные отвечал глазами и одним-двумя четкими движениями
руки. Удивительно было и то, что любой человек, будь то даже случайный
прохожий, только к самому концу беседы вдруг с удивлением обнаруживал,
что он целых полчаса разговаривает с немым.
Раввин Еша вскоре умер. Умер в полной уверенности, что душа его будет
наказана за греховное раздражение, которое он испытывал к ученику. Рав-
вин был мудрым стариком и понимал, что его злоба вызвана вовсе не беспо-
мощностью педагога, а (страшно произнести!) черной завистью к мальчику.
Еша уже давно пришел к выводу, что воспитывал не простого ученика. Он
воспитывал ясновидящего, пророка, который, как это ни горько, в воспита-
нии не нуждался. Еша не жалел о напрасно потраченных на Асона силах. Он
жалел о напрасно прожитой жизни.
Незадолго до того, как переселиться в мир иной, он позвал к себе Асо-
на и сказал ему буквально следующее:
- Твоя жизнь будет тяжелой. Твое будущее будет безрадостным. Твой та-
лант не принесет людям ничего, кроме страданий. Всю жизнь ты будешь ис-
кать только одного - Милости. И в конце концов обретешь ее. Но я не могу
обещать, что это обретение станет для тебя счастливым.
После смерти раввина Асон оставил школу и стал жить под деревом. Он
просиживал там каждый вечер по пять-шесть часов кряду. Где он проводил
ночь и первую половину дня, не знал никто. Поговаривали, будто он ночует
в одной из кармельских пещер, как пророк Илья.
Постепенно Асон стал достопримечательностью города. В это трудно по-
верить, но к нему тянулись люди с разных концов Палестины, приходили мо-
ряки с кораблей, стоявших в порту, а один австрийский археолог даже на-
писал о нем очерк, который был опубликован в немецкой прессе и имел шум-
ный успех.
Асон действительно пророчествовал. И большинство его пророчеств сбы-
вались. Не было человека, который бы не удивился этому странному
свойству немого. Асон внимательно выслушивал вопрос, затем пристально
смотрел на вопрошающего, чуть поводя ладонью, обращенной к земле, потом
прощался легким кивком головы и отворачивался к морю. Вопрошающий, оза-
даченно потоптавшись за спиною немого, уходил. А через несколько часов
неожиданно понимал, что получил на свой вопрос исчерпывающий ответ.
Образ пророка дополняла и еще одна странность. Асон никогда не прини-
мал благодарности. На первых порах ему пытались подносить - кто монету,
кто кусок хлеба. Но он отвергал подаяние с таким активным возмущением,
что люди, наконец, смирились с тем, что услуги немого не требуют оплаты.
Хотя, честно сказать, уже и в те времена в бескорыстие пророков мало кто
верил.
На портовом рынке, полном разговоров и слухов, даже укоренился весьма
парадоксальный речевой оборот: "Немой сказал..." С этого оборота начи-
нался любой разговор. Этими словами каждый лавочник или зевака мог ут-
вердить свою правоту.
- Море отомстит нам за большие пароходы. Это случится в следующем го-
ду в Атлантике, - кричал пьяный итальянский матрос в портовом кабаке. -
Вот увидите, немой никогда не ошибается.
- Немой сказал, что в семнадцатом году в Иерусалим придут англичане,
- шумел рынок во время Первой мировой войны.
- Был вчера у немого, - говорил старый набожный еврей своему приятелю
в ювелирной лавке. - Он пообещал, что евреям в Палестине будет свет. Лет
через тридцать. Правда, недолго. Потом придет возмездие. Я его спросил,
за что возмездие. А он сказал, что возмездие не бывает за что-то, ска-
зал, что возмездие - это милость, а не кара, а милость не имеет причин.
Она - не следствие. Она сама - причина.
В двадцатые годы, когда Асону было уже за тридцать, он все еще выгля-
дел шестнадцатилетним мальчиком. Он был щуплым, невысоким, в довольно
поношенной, но опрятной одежде. Единственным указанием на возраст служи-
ла его густая черная борода.
Иногда он пропадал из Хайфы на неделю-другую. Никто не знал, куда он
уходил. Одни говорили, что он болен лихорадкой и отлеживается в своей
пещере. Другие уверяли, что он ушел в Иерусалим. Третьи беспокоились,
что пророк умер.
Но проходило время, и немой как ни в чем не бывало появлялся на своем
излюбленном месте, садился на серый камень под говорящим деревом, смот-
рел на море, на закат, принимал посетителей и отвергал подаяния.
Однажды он вернулся из такой отлучки грязным и оборванным. Одежда
клочьями висела на его тощем теле. Лицо, руки до локтей и ступни в рва-
ных сандалиях были сплошь усеяны волдырями, которые появляются в ре-
зультате ожогов. Его борода была опалена и торчала клочьями, а тело из-
давало такой ужасный запах, что многие паломники даже брезговали прибли-
жаться к нему.
Помощь врача он отверг с тем же высокомерным и печальным досто-
инством, с которым отвергал любую благодарность. А через две с лишним
недели в одном из верхних районов Хайфы случился невиданный дотоле по-
жар. Сгорело сразу несколько десятков домов, погибло сразу больше тысячи
человек.
Это произошло в конце тридцатых годов и вселило в население города
ужас перед немым.
- Почему он не предупредил нас? - задавались вопросом жители города.
- Почему он такой жестокий?! Неужели ему не жалко детей и женщин, сго-
ревших заживо в этом пекле?!
Раввин Цви Лев, сменивший в свое время раввина Ешу в нагорной школе,
считался человеком, особенно близким к немому. По степени доверия набож-
ного населения раввин Лев занимал второе место после Асона. Он проводил
с немым очень много времени.
- Мы беседуем на профессиональные темы, - говорил он.
Реакция раввина Лева на пожар была тяжелой. После горестных похорон
он, по просьбе многочисленной своей паствы, направился на закате на
склон горы - к говорящему дереву. Асон сидел на своем камне и, как обыч-
но, смотрел на море.
Если верить легенде, между ними состоялся такой разговор.
Лев. Ты знал, пророк, что наверху случится пожар?
Асон. Знал.
Лев. Ты мог предупредить нас об этом?
Асон. Мог.
Лев. Почему же не предупредил?
Асон. О милости не предупреждают.
Лев. Тысяча смертей - разве это милость, пророк?
Асон. Милость.
И он повел ладонью, обращенной к земле. Волдыри к этому времени уже
сошли с его кожи, оставив после себя многочисленные гноящиеся язвы.
Вот тогда-то город и отвернулся от своего пророка. Впрочем, причиной
этому стал не только пожар. Пожар, скорее, поставил точку в отношениях
горожан к Асону. К нему уже давно никто не обращался с вопросами. Его
пророчеств боялись, поскольку он никогда не предсказывал радость.
В 1929 году один торговец, который страстно желал, чтобы жена родила
мальчика, обратился к немому за предсказанием. Тот улыбнулся и "предска-
зал" мальчика. Довольный торговец поспешил домой, где узнал, что его же-
на родила мертвого ребенка. Мальчика.
В начале тридцатых годов Асон пообещал раввину Леву, что его ученики
в скором времени станут вести себя гораздо тише и спокойнее. Предсказа-
ние воплотилось в жуткую эпидемию брюшного тифа.
Постепенно люди стали понимать, что немой Асон предсказывает только
горе, несчастье, беду. В последние годы его спрашивали исключительно о
событиях внешних. Будет ли война, когда ожидать засухи, уйдут ли англи-
чане и так далее.
В общем, ситуация сложилась так, что немой, сидящий под говорящим де-
ревом на пустынном склоне горы, превратился из достопримечательности в
дурное предзнаменование. После долгого совещания община отрядила раввина
Лева к немому с официальной миссией.
- Мы хотим, чтобы ты ушел из города, пророк, - сказал Лев.
- Ты тоже этого хочешь?
- Да, я тоже этого хочу.
- Хорошо. Я уйду.
- Когда?
- Через неделю и два дня. Ночью.
- Нет, пророк. Мы хотим, чтобы ты ушел сегодня. Мы больше не желаем
видеть тебя в городе.
- Я подумаю.
- Если ты не уйдешь сегодня, завтра тебя могут убить.
- Я подумаю и над этим.
Он ушел. Несколько человек видели, как он брел по песку вдоль моря,
брел на юг.
Потом начались странности. По вечерам многим горожанам стало ка-
заться, что пророк вернулся и опять сидит на своем сером камне и смотрит
на море. На поверку оказывалось, что все это не более, чем галлюцинации.
Один раз природа сыграла этот фокус даже с раввином Левом. Он тоже уви-
дел призрак, кинулся вниз по склону и обнаружил, что под говорящим дере-
вом никого нет.
