Вы думаете, я хвастаюсь? Клянусь вам, это правда.
Она остановилась возле меня, вскинула свои реснички, и я кивнул ей,
взял из рук чемоданчик и помог положить в багажную сетку.
Она сняла пальто, села, достала журнал и уткнулась в него, словно меня
на свете не существует. Я понял, дело плохо. Лету часа полтора, она едва
успеет дочитать журнал. Надо принимать меры. Сесть со мною рядом - это я
мог внушить. Но влюбить в себя - моего внушения не хватало.
И тут меня выручила газета. Еще когда я был в Израиле, и весь мир, а в
особенности, американцы, еще не потеряли интереса к "мужественным советским
евреям", меня сфотографировал корреспондент, и мой портрет появился в
американской газете. Не потому, что я в действительности герой, а потому,
что им нужен был еврей из Москвы, а не из Черновиц, и единственным москвичом
среди черновицких и кишиневских евреев оказался я.
Портрет вышел что надо, а текст вокруг него расписали такой, что
неловко было людям в глаза глядеть. Национальный герой... лидер...
крупнейший... У американцев, если уж они берутся вас похвалить, так вы
непременно и лидер, и крупнейший, и самый, самый. Так у них принято. Я это
потом узнал.
Один номер той газеты я приберег и в нужных случаях, скромно потупясь,
показывал, что не раз сослужило мне хорошую службу.
Газета как всегда лежала у меня в портфеле, и я достал ее, развернул
портретом поближе к соседке и даже краем наехал на ее журнал. От моей
невежливости она нахмурила бровки и нечаянно глянула на портет. Потом
подняла глаза на меня и снова на портрет. Клюнула!
И тогда я увидел, как возникает на этом волшебном личике интерес к моей
особе. Она вежливо попросила газету: нельзя ли посмотреть? Я тоже вежливо,
без суеты, протянул газету. Она впилась, а я, зная, как там расписан, затаил
дыхание, ожидая результата. Ждать пришлось не долго. Она снова подняла глаза
- в них светился восторг. Еще бы! Она сидит рядом с героем борьбы за выезд
советских евреев в Израиль, мужественным человеком.
Мой английский оставляет желать лучшего, но и ее английский не далеко
ушел. Видать. тоже недавно в Америке. Иммигранточка. Стали болтать через
пень-колоду. Я - грудь колесом, пускаю пыль в глаза. Она - ах да ах, не
может успокоиться, с каким, мол, человеком познакомилась.
Чую, дело на мази. Остается только не поскользнуться на апельсиновой
корке. Что меня настораживало, так это плутоватый огонек в ее прекрасных
глазках, когда она поглядывала на меня. Будто разыграть собиралась.
Наахавшись и наохавшись, она сказала мне, играя, как бес, глазами:
- Я очень рада познакомиться с героем Израиля, но думаю, вы не очень
обрадуетесь, когда узнаете, кто я. Ну, угадайте.
Я почувствовал подвох и окончательно растерял свой скудный запас
английских слов. Вместо вразумительного ответа в башку лезли фразы из
учебника английского языка, вроде: мистер и миссис Кларидж пошли в магазин
делать покупки...
- Не напрягайтесь, - рассмеялась она, - все равно не угадаете. Я -
арабка. И родилась на той же земле, куда вы теперь героически добрались из
Москвы. Мы с вами оба, вроде, земляки. Только меня оттуда попросили, а вас
- наоборот.
И смеется на все свои прекрасные тридцать два зуба. а я чувствую -
мороз по спине ползет и брюки скоро отклеивать придется. Ничего себе, влип.
Кого я приблизил к себе методом внушения? Арабскую террористку. Возможно, в
чемоданчике, который я помог уложить в багажную сетку, мина с часовым
механизмом? Я даже напряг слух, стараясь услышать тиканье.
Как бы угадав мои мысли, очаровательная террористка продолжала изводить
меня:
- Два моих брата - бойцы "Народного фронта освобождения Палестины". Я
тоже чуть не увлеклась этой романтикой, даже собиралась захватить
израильский самолет, но...
- Что "но"? - спросил я пересохшими губами.
- Но, - рассмеялась она, - раздумала. Вспомнила, что я - женщина,
что молодость быстро пройдет, послала к черту моих братьев и эмигрировала из
Ливана сюда. У меня - американский паспорт.
Я перевел дух.
- Но это, право, очень занятно, - продолжала она, - что мы
познакомились с вами. И если бы у нас завязался роман, то мы были бы
современные Ромео и Джульетта из враждующих домов Монтекки и Капулетти.
Начитанная, должен сказать, была эта канашка из "Народного фронта
освобождения Палестины". Я делаю вид, будто мне не впервой попадать в
подобный переплет.
- Так за чем остановка? - как можно беспечней спрашиваю я. - Что
может помешать нашему роману?
- Если вы не возражаете, - отвечает, - то я - за. Поверьте мне,
после этого случая я переменил свой взгляд на арабов. Вернее, на арабок.
Послушайте, что было дальше.
Мы прилетели в Вилмингтон поздно вечером и поехали вместе в гостиницу
"Хилтон". Там в каждом городе есть гостиницы под этим названием. Приезжаем.
Она заказывает комнату на двоих и в карточке для приезжающих пишет, что-мы
- супруги, мистер и миссис Палестайн, что по-русски означает "Палестина".
Вот бестия! Я чуть не начал икать.
А что было в постели - это ни пером описать, ни в сказке сказать.
Тысяча и одна ночь! Шахерезада!
Через каких-нибудь пару часов я был уже пустой и звонкий, меня можно
было надувать, как шарик, и я бы взлетел, потому что стал легче воздуха.
Я ей потом сказал:
- С таким темпераментом вы испепелите Израиль в два счета.
А она мне в ответ отвалила комплимент, лестный для всего еврейского
народа:
- Если все евреи такие мужчины, как ты, я готова признать право
Израиля на существование.
Это она сказала мне, который позорно сбежал с исторической родины в
Америку. Но ведь она этого не знала. Так же, как и я не знал многого из ее,
полагаю, не совсем монашеской жизни.
Уснул я как убитый, а проснулся в холодном поту.
В той комнате, где я ночевал, было окно во всю стену, и, открыв глаза,
я увидел, как в кино, серый силуэт крейсера "Аврора". Исторический крейсер
"Аврора" стоит на Неве в городе Ленинграде - колыбели революции.
"Значит, я в СССР, - заныло у меня в копчике, - меня усыпили и тайком
переправили в Ленинград..." (Почему в Ленинград, а не в Москву? - об этом я
даже не успел подумать.) "И прелестная арабка - не террористка, а агент
КГБ! Сейчас пойдут допросы с пристрастием... и все из-за этого паршивого
портрета в американской газете, где меня расписали черт знает кем".
Я лежал холодный, не смея шевельнуться и, как кролик с удава, не сводил
глаз с серой "Авроры" за окном.
Одно меня удивляло, что подо мной не тюремная койка, а мягкая кровать.
А также то, что окно почему-то без железной решетки. Больше того, у окна -
дорогой торшер и кресло.
В широкой кровати я лежал один, но вторая подушка была примята, и на
ней чернел длинный женский волос. Ее волос. Прелестной террористки.
И был я не в Ленинграде, а в Америке. В городе Вилмингтон, штат
Северная Каролина. Крейсер за окном стоял тоже на реке, но не на Неве. Это
был тоже исторический крейсер, но из американской Истории, и как две капли
похожий на нашу "Аврору". Его тоже под музей пустили.
Скажу вам откровенно, это большое чудо, что я не стал тогда импотентом.
Но заикался я довольно продолжительное время, правда, окружающие такой
дефект объясняли слабым знанием английского языка.
Кстати, обратите внимание, блондинка-то поглядывает в нашу сторону.
Значит, мое внушение на расстоянии не прошло бесследно, и она что-то
чувствует. Кто знает, что мсгло бы получиться, если бы не вы, а она села
рядом со мной?
Над районом острова Ньюфаундленд. Высота - 27 тысяч футов.
Ну, кажется, и нам несут ужин. Вот это я понимаю! По-царски! Ну, как
тут не закричать на весь мир: "Летайте самолетами "Аэрофлота!" Икра! Красная
и черная! Где, в каком еше самолете вам подадут такую роскошь?
Я полетал немало. Разными авиакомпаниями. И "Эл-Ал", и "Пан-Америкен",
и "Эр-Франс", и "Люфтганза"... и "Юнайтед Артистс"... Нет, что я говорю?
Прошу прощения. "Юнайтед Артистс" - это не авиационная, а кинокомпания,
снимает фильмы. Я уже начинаю заговариваться. Видно, действует запах русской
кухни.
Нигде так не кормят, как в "Аэрофлоте"! У них там все малюсенькими
дозами, все отмерено в миллиграммах, как в аптеке. И безо всякого вкуса.
Будто резину жуешь.
А у нас? В первом классе едят, а во втором голова кругом от запахов.
Какой борш! Какой аромат! Дымится! Клубится!
А девица-то... стюардессочка. Какие стати! Какой взгляд! Пава! Ей-богу,
пава! Как поется в известной песне: посмотрела, как будто рублем подарила.
посмотрела. как будто огнем обожгла.
Что может быть лучше русской женщины?! Заграничные стюардессы тоже,
канашки, неплохи. Но с нашими... никакого сравнения. Там стюардессы как из
одного инкубатора. И улыбка не своя. Положено по службе, вот и скалит зубы.
Без чувства, без луши. Как манекен в витрине.
А наша? Никакой улыбки. Даже бровки хмурит соболиные. Строга, мать.
Знает себе цену. А уж улыбнется, так персонально тебе, и никому другому. От
всей души!
Боже мой, боже! У меня сердце выпрыгнет. Я ведь не железный.
Посмотрите, как она ходит! Как ногу ставит. Как бедром работает... левым...
правым... Уй, глаза бы мои не глядели... можно схватить инфаркт. Естество...
грация... врожденная. Такому не обучишь. Такой надо родиться... а это
возможно только в России.
Ну, слава Богу, отошла. Поехала, мать, за новыми порциями. Теперь хоть
остыну немножко, успокоюсь. Знаете, такая и мертвого подымет.
Уф-уф-уф. Остываем. Берем второе дыхание... Хотите верьте, хотите -
нет, но у меня была такая вот, и раз у нас разговор мужской, то и грех не
поделиться. Тем более. что ни имен, ни фамилий, поговорили - и забыли, все
репутации в полной сохранности. А кое-что полезное осядет в памяти. И
веселое тоже.
Значит, была у меня стюардессочка, и не простая. как скажем, в нашем
самолете, а из правительственного отряда, что возят по заграницам
руководителей советского государства. Коллективное руководство. Святую
троицу. Ха-ха. Ведь в Кремле как принято? Один летает, а двое других дома
сидят, чтоб власть не отняли.
Вот она и летала стюардессой в этом самолете. То с одним вождем, то с
другим, то с третьим. Там отбор строжайший. Самые красивые и самые
проверенные политически и морально. Непременное условие - девичья
невинность. После каждого полета - проверка. Их начальница в полковничьем
звании кладет стюардессу на коечку, ножки повыше и врозь, пальчиком наощупь
- девственность не нарушена?
Такой уговор был в коллективном руководстве, чтоб никто из троих не мог
попользоваться, злоупотребить своей властью - все стюардессы невинные
девицы. С комсомольским значком на юной груди.
Тут вы меня, по глазам вижу, поймали на слове. Как же, мол, так,
уважаемый товарищ Рубинчик, заврались вы совсем. Живете с такой стюардессой
из такого отряда, и ее что, не выгнали за потерю невинности? Что-то не
сходятся концы с концами.
Вы абсолютно правы, дорогой. Но прав и я. Дело в том, что я с ней жил,
когда она была уволена из отряда, по случаю замужества. Замужних там не
держат. И все узнал, как говорится, постфактум.
Интересные, скажу я вам, подробности мадридского двора. Но это -
строго между нами. Не каждому посчастливится спать бывшей правительственной
стюардессой, и не каждому повезет лететь рядом с этим счастливчиком. Поэтому
вам - из первых рук, но дальше - рот на замок.
Летала моя красавица по всей планете, юная, сексуальная, кровь с
