Я хватаю под мышки тяжеленного Пахана и волоку его, пока дорогу не
загораживает ящик и рядом - труп урха. Приходится дать Пахану штук пять
оплеух, после которых он становится способен двигаться сам - хотя и с моей
поддержкой. Мы почти добираемся до стыка с основным тоннелем, когда выход
заслоняет еще одна фигура с явным намерением помешать движению. Я с
разбега тараню препятствие Паханом, и оба - и противник, и таран -
влепешиваются в стенку напротив, а сзади слышен шорох волокомого
Паханенка, он так и не пришел в себя. Из боковых выходов начинают выбегать
урхи и не тратя времени направляются к нам. Эльфы пуляются из своего и из
трофейного луков, но толку мало, а Пахан вцепился в незадачливую
баррикаду, и пока я пытаюсь его отодрать от нее, уходят секунды, Паханенка
уже втащили в боковой отросток, и Хворый ныряет туда же. Я ору: "ну и хрен
с тобой, вожак иметый!" - и бросаю Пахана на произвол судьбы. Рядом Граф,
держится за голову, видимо, камень из пращи попал. Протягиваю руку - он
хватается за нее, как слепой, и вместе мы бежим в тот же боковой проход.
Он сначала раздваивается, потом перекрещивается с узким коридорчиком, я
виляю туда и сюда и наконец окончательно путаюсь в этих переходах. Пару
раз мы наткнулись на урхов, которые гонятся то ли за нами, то ли за
группой Хворого, но тут же теряем врагов из виду, как в лабиринте, да это
и есть лабиринт, с Графа толку мало - бежит, постанывает, одна рука на
глазу, другая за меня уцепилась. Несладко ему, ладно, сейчас передохнем. Я
выбираю короткий переходик с двумя выходами и пристраиваюсь в нем. Итак,
что с Графом? Плохо. Камень ему вдарил между виском и лбом, на месте удара
жуткого вида шишка и кровоподтек. К ней уже присохла прядка волос, а
остальная шевелюра всклокочена и перепутана. Укладываю беднягу на спину и
принимаюсь за врачевание, как умею. Для начала поливаю синяк давешним
алкоголем, а потом, отклеив волосы, завязываю голову куском рубахи,
ничего, она у Графа длинная, ей не убудет. Затем, наложив на его голову
руки, принимаюсь за целительство. Не знаю, то ли у меня получается, то ли
сам пациент оправляться начал, тем не менее результат налицо: дыхание
поровнее стало, руку от лица убрал, а потом и вовсе засыпает Граф. Это
хорошо, а я пока разберусь, что у нас есть. Так - оружия у меня топор да
кинжал старый, у Графа лук, восемь стрел и пустые ножны на поясе. Зато у
него на спине узел, в котором две корзинки и черный кувшин, а у меня
только две баклажки, одна уже наполовину пустая. Выглядываю в оба проема
по бокам - те же огоньки, несколько выходов в туннели подальше, и никакого
движения, поэтому можно вернуться к болящему сотоварищу и обдумать
положение. Хотя чего думать? Если Граф дорогу знает - выведет, а если нет,
то будем плутать, пока есть еда. Кончится - снова плутать, но уже на
голодное брюхо. Ну и потом лечь где-нибудь у теплой стенки и тихо
помереть, мучаясь совестью, что такое чистое и культурное место будет
теперь захламлено безымянными останками. Вдоволь натешившись такой
перспективой, я решаю отвлечься от мрачных мыслей и принимаюсь старательно
вспоминать всякие дурные и веселые эпизоды из биографии. Особого подъема
настроения это не вызывает, но отвлекает все же. Часа через три Граф
начинает подавать признаки жизни - открылись глаза и помещение обводят.
Затем он с явным недоверием к своим силам садится и приваливается к
стенке.
- Ну, как мы себя чувствуем? - Ответа нет. Граф просто осторожно
пробует повернуть голову, шевелит руками. Затем спрашивает:
- А где все остальные?
Я встаю навытяжку и весело докладываю:
- Не могу знать! Пахан в нетрезвом состоянии оставлен на поле боя, за
что ответственности нести я не собираюсь. Группа из двух эльфов и одного
орка отбыла в неизвестном направлении. Ваша благородная особа находится на
излечении после контузии камнем неизвестной породы. Ну как, вспоминаешь?
- Вспоминаю... - Вот тебе и на. Голос безнадежный, и лицо даже не
мрачнее тучи, а просто не знаю, с чем сравнить. Такое впечатление, что он
от горя готов завыть на каменные плиты потолка за неимением луны, но
невероятными усилиями сдерживается. Мне это не нравится:
- Ладно, хватит, нечего тут пантомимы разыгрывать. Выкладывай, какое
горе, вместе помозгуем, как с ним бороться. А то, знаешь, нам либо вместе
выбираться или не выбираться, либо то же самое, но поодиночке. И первый
вариант меня больше устраивает.
Граф глядит на меня притухшим взором и серьезно, вроде бы спокойно
говорит:
- Действительно, горе, беда. Причем такая, что нет смысла даже делать
что-то. Это я не про тебя, это про меня. Я не выполнил своего обещания, и
никто из нас троих. Я дальше жить не собираюсь.
- Слушай, ты, тоже мне, свечка гаснущая. Я с ним как с нормальным, а
в ответ что? Видал я у вашего брата такие тихие истерики, они гроша
ломаного не стоят. Выполнил, не выполнил - сколько всего на свете сделать
просто невозможно, а вот исправить как раз наоборот, можно что угодно, тем
более тебя-то сроки не поджимают, а ты как лужа растекся!
Граф на мою агитацию никак не реагирует, просто смотрит, о своем
думая, и я наконец понимаю - не истерика это. Ну что мне делать - на
колени, что ли, встать: не помирай, мол, друг сердешный, один остаться
боюсь хуже всего прочего, да и тебя, дурака, жалко?
- Граф, ты, конечно, можешь что угодно над собой учинять, но ведь ты
ж еще и мне помогать до последнего поклялся, вспомни - звездное небо в
свидетели брал!
Граф улыбается:
- Мне теперь все равно, ты меня отнюдь не напугал. Но и сам ты тоже
напрасно боишься - я помогу тебе, ибо мне кажется, что тебе придется
совершить еще многое - или здесь, или наверху. А я... я подошел к концу
своей дороги и сейчас перешагиваю ее край. Дальше - ровное и гладкое поле,
и я на нем буду скользить от каждого толчка, пока не смогу уйти.
Ладно, спасибо что хоть кончину отложил, а дорожные рассуждения - его
дело. Говорю нарочито бодрым тоном:
- Прекрасно. Итак, где мы находимся - знаешь?
- Нет.
- Как-нибудь в этих лабиринтах ориентируешься?
- Нет.
- Совсем хорошо. План действий?
- Найти затворную плиту, открыть. За ней могут оказаться знакомые
ходы, я их узнаю. Хоть и не много я здесь ходил, но помню все места, где
бывал.
Еще бы нет: эльф, забывший что-то - картинка не из обычных.
Снова вперед, по обрыдлым коридорам в ровном бело-желтоватом свете.
Ищем тупики, наконец находим, Граф чуть ли не по запаху выявляет ключевые
камни - их три, но если я расставлю руки до двух соседних дотянусь. Мой
спутник присаживается на пол:
- Надо подождать до времени. Хитро было придумано - но не спасло.
- Граф, ты можешь говорить яснее? Мне, ей-же-ей, хочется понять
наконец, в какую игру я ввязался. Я б тебя вопросами замучал, да не знаю,
про что ты ответишь, а про что нет. Расскажи лучше сам, и при этом учти,
что я... в общем, я, наверное, более чем просто человек достоин доверия.
Хвастливо? Можешь не верить, дело твое.
- Хорошо, Алек. Я объясню тебе всю историю вообще, а всякие
подробности - ты уж извини.
У меня возникает желание пройтись по поводу секретов тысячелетней
давности, но лучше сдержаться, а не то вдруг Граф опять скиснет.
Тайны оказываются не "тысяче...", а сроку в пять-шесть раз большего,
еще тех времен, когда в этих местах обосновался народ, неизвестно откуда
пришлый, и тогда-то загадочный, а по нынешним временам полный мрак. Народ
этот городов и крепостей себе не строил, но только потому, что были против
тунгиры, коренное тогда население этой земли. Я специально переспросил -
тунгиры, это краболовы, что ли? - оказалось нет. Краболовы с тунгирами в
тесном родстве, это да, но тунгиры были единым народом и серьезной силой,
а краболовы до сих пор мелкими группками вдоль рек бродят и редко-редко
оседают в деревнях. От природы им дано многое, но увы, не в прок - тут я с
Графом полностью согласен.
- Ну, так вот, - продолжает Граф. - Тогда очень многим не верилось в
будущую мирную жизнь, и очень свежи были в памяти ужасы прежних времен.
Да уж. Помнится, в Круглом даже сейчас, рассказывая о гигантомахиях
тех времен, старики опасливо понижают голос.
- К тому же на юго-западе маячил бастион зла, а здесь - на ближнем
Севере - загадочный форпост Токрикан, о котором до сих пор известно мало,
но то, что известно, внушает беспокойство. И вот поэтому в уплату за жизнь
на этой земле тунгиры предложили пришлому народу построить подземные
убежища на случай новых опустошительных событий, для себя и для всех
живущих здесь.
Граф останавливается перевести дыхание и продолжает. Описывает, как к
договору подключились эльфы, потом кучка гномов с запада предложила свои
услуги, и переходит к рассказу о строительстве. Эти загадочные не вручную
здесь копали. "Делали они из дерева и железа, и других неизвестных материй
чудовищ разных, и оживляли их своею силой и искусством", - а уж зверюги
землю рыли, во всех смыслах. Вот у кого старику Ларбо поучиться бы! Он-то
дальше слабосильных лошадей не продвинулся, хотя и старался. Это я по ходу
дела вспоминаю, а Граф уже подходит к окончанию стройки. Итак, убежище
готово, но, судя по обмолвке Графа, у эльфов возник раздор, как результат
- стычки и трупы. Но это дело житейское, а дальше начинается самое
интересное: часть эльфов вписала в договор свою обязанность охраны и
обережения сооружений, конечно, вместе с другими участниками контракта. Но
начинается "моровая язва", загадочный народ снялся и от греха подальше
исчез, вестей не подавая, а тунгиры полегли почти все. А тут еще и
эльфийская усобица разбушевалась - в лучших худших традициях светлого
народа, и осталась от всей затеи только прекрасная, добротная, на века
сделанная подземная страна, в которой некому и нечего было делать.
Конечно, поначалу подземелья навещались, но потом наверху события всякие
пошли, с запада поползли разные, то ли беглые, то ли новых земель ищущие.
Про подземелье постепенно забывали, а пришлые так и вовсе не знали, и
заботой угасающего - опять Граф не говорил это впрямую, но я понял - рода
стало единственно недопущение под землю чужаков. А потом и это забылось, и
лишь недавно всплыло давнее обязательство. И опять же, не все из
вспомнивших решили двинуться его выполнять - теперь уже просто перекрыть
вглухую все известные и неизвестные входы-выходы.
- И теперь, - Граф говорит с горечью и безнадежностью, - это тоже
стало невозможно, подземная страна полна урхов, которые идут с Севера. Мы
не сдержали своего слова.
Эк его разобрало, чуть не плачет. Я утешаю:
- Ничего, ну что поделаешь. Вы же не могли такой горсточкой что-то
серьезное сделать!
- Не такая уж и горсточка живет здесь. Но ведь странно - те из нас,
кто с Союзом Свободных Народов теснее всего дело имели, те и отмахнулись
от древней клятвы. Да и весь народ эльфов равнины стал странным. Мы начали
забывать прошлое, терять его. Тебе просто по природе своей не понять, как
это страшно нам - терять прошлое. Ведь я тебе сейчас историю рассказывал,
а сам почти этого не помню, только предания и песни. Сейчас ни для кого
уже былое не ощущается как реальность и не может прийти в сейчас. Живем
как подвешенные в тумане, который укрывает и то, что сверху, и то, что
снизу.
- Ладно, - говорю, - разберемся. Давай-ка сейчас попробуем, откроется
стенка или нет.
Граф берется а один камень, я расставляю руки а-ля распятие и давлю
на свои два. Тупиковая стена без всяких скрипов и грохотов отъезжает в
