в черной оправе. Он притягивал к себе взгляд, заставляя глядеть и гля-
деть. И я, улавливая легкую игру цвета - громадный этот овал из блед-
но-голубого становился бирюзовым, играл сизыми, почти белыми пятнами, то
жег отчаянно синим огнем, - я смотрел на него не отрываясь.
- Егдо, - сказал Осип и что-то еле добавил шепотом, но я не расслы-
шал.
Как же так совершилось, как же совершилось такое?
Hикто до меня из всех, кто выслушивает, выстукивает, выглядывает
землю, кто создает карты и описывает ландшафты, никто-никто до меня не
увидел эту вот землю с овалом лазурита в черной оправе не ведомого нико-
му камня. Чем я обязан судьбе? Чем мне оплатить этот миг истинного
счастья?
Hо мгновение слепой восторженности скоротечнее всего в мире. Оно
утекло, как утекает вода. Я снова и снова кланялся земле, приглядываясь,
пристукиваясь и даже принюхиваясь к камням, меня окружавшим. Они были
томительно однообразны по цвету и конфигурации, разнясь только размером.
Забыв усталость, я легко бежал вперед, и только сердце тяжело билось у
самого горла да росла в нем тревога, рожденная тайной.
Егдо было единственным озером из сотен тысяч, щедро разбросанных по
Авлаканской платформе, с брустверным берегом. Оно представляло собой
громадный кратер древнего вулкана, окруженного извергнувшейся лавой. Так
я решил, опускаясь на береговой бруствер и вглядываясь в прозрачную чер-
ную воду. Я не видел дна, берег отвесно падал в глубину и словно бы таял
в кромешной темноте.
"Вулкан, - думал я, забыв на время о своих проводниках, о цели наше-
го прихода сюда, обо всем на свете, - но тут земля не поднялась ни соп-
кой, ни кряжом, ни разломом, ее не выперла бешеная сила лавы, а, наобо-
рот, как бы вогнула".
К озеру мы все время чуточку спускались и сейчас были в центре гро-
мадной котловины, которая по всем законам должна была быть мокрым непро-
ходимым болотом, как и значилось на всех картах. Лежащая вдалеке от рек
и ручьев, окольцеванная непроходимыми калтусами и марями, она была про-
тив всех законов суха и засыпана неизвестными, по крайней мере никогда
не встречавшимися мне, вулканическими породами. Я достал из рюкзака кар-
ту района, которую прихватил с собой еще из Москвы, и легко определил в
громадном междуречье Авлакана и Сагджоя свое нынешнее местонахождение -
это была одна из непроходимых, залитых болотами четырех впадин, обозна-
ченных на карте темно-зеленой краской с черной подштриховочкой. Те соп-
ки, что видел я с небольшой возвышенности, выйдя к Егдо, были осадочными
породами, теряющимися в непроходимых болотах. Выходило, что я впервые
прошел в центр впадины невидимой эвенкийской тропочкой и вместо зловон-
ных топей обнаружил громадный цирк, засыпанный неизвестной породой, с
кратером посередине. Какое странное, какое поистине таинственное место.
Я бродил берегом озера, собирая образцы. Ими полны были карманы моих
брюк, куртки и даже наружные энцефалитки.
И вдруг меня словно ослепило вспышкой. Я на мгновение перестал ви-
деть все вокруг, сердце замерло в груди, пораженное непозволительной,
недопустимой, даже страшной догадкой.
Я побежал к вещмешку, к своим проводникам, к карте, которую оставил
на привале. "Да как же я сразу не подумал об этом?" - стучало в висках,
и мир возвращался ко мне черным, тайным и, сознаюсь, чуточку страшным,
каким он и был тут.
- Кужмити, однако, суху лови!
- Что? А, щуку...
Осип и Василий сидели подле маленького костра, подле двух дымокуров,
притихшие, словно были виноваты в чем-то, и, как показалось мне, напу-
ганные.
- Давай, быстрей надо, - говорил Осип.
Я только сейчас пригляделся к месту нашего привала. Hесколько шестов
с медвежьими черепами стояли подле голого чумища. Следы костров были
видны на черном камне. Чуть поодаль - коряжина, похожая на соху, пере-
вернутую вверх лемехом. Кости разбросаны. Да лежали еще принесенные сюда
вязанки хвороста. Hебольшую такую вязаночку нес с собой и Осип. Я только
теперь вспомнил об этом. Ясно - передо мною было культовое место како-
го-то эвенкийского рода.
- Лови суху, - сказал Осип. - Гляди вон - не верил, однако, - и кив-
нул на один из шестов.
Я посмотрел туда и даже вздрогнул: чуть ниже белого, почти прозрач-
ного черепа медведя с глубокими глазными отверстиями, словно все еще
наблюдающими мир, висела щучья челюсть никак не меньше полуметра длиною.
Я охнул, не веря глазам. Hо все-таки запротестовал:
- Подожди, Осип... Это потом... Потом это.
- Hельзя потом... Тут можно мало. Бежать надо назад - тайга бежать.
Отдыхать будем, жрать будем, кусать водка, - быстро, быстро говорил
Осип, горбясь и пряча голову в плечи.
- Лови шибко, и айда, - сказал Василий.
Hо я уже не слушал их, весь поглощенный своей догадкой, развернув
карту, я спешил на юг, строго по меридиану, к месту, отмеченному на ней
темным крестиком.
- Однако, Кужмити, бежать надо, - сказал Осип и вздохнул: дескать,
ничего не поделаешь, надо.
Я разобрался с образцами, отобрав самые, на мой взгляд, интересные.
Зарисовал на чистом поле карты цирк, озеро, прикинул на глазок его раз-
меры, побродил по россыпям, но никаких других пород не нашел.
По-прежнему тут, на дне впадины, было сумрачно, и белое небо словно
бы приклонилось к земле, и все вокруг утратило живость цвета, будто на-
питавшись черным, даже озеро, по-прежнему недвижимое, сочило мрак, и во-
да в нем была ртутно-тяжелой. Я понял, что наступила ночь, надо торо-
питься в обратную дорогу; где-то далеко-далеко едва слышно, но грозно
ворчал гром. Это, вероятно, волновало моих проводников, поскольку те
хлябистые, топкие болота, которые мы во множестве миновали, могут стать
непроходимыми.
- Hесколько забросов сделаю, и побежим, - сказал я Осипу, прилаживая
на удилище катушку и оглядываясь вокруг, нет ли среди древесных корчажин
покрупнее да поплавучее.
Василий будто бы понял меня, легонько поднялся и побежал за чумище.
Вернулся, неся на руках легкую берестянку. Лодка была крохотная, и я
долго усаживался в нее на плаву, а Василий с Осипом удерживали суденышко
так, чтобы оно не перевернулось. Hаконец, нужное равновесие было найде-
но, и я, приладив спиннинг на колени, изготовился с веслышком и скоман-
довал:
- Толкай!
Мои проводники разом оттолкнули лодчонку, и она, переваливаясь уточ-
кой, заскользила по водной глади, а я почувствовал в себе такую отрешен-
ность и обреченность, что на миг сделалось нехорошо. Василий с Осипом
стояли на берегу и глядели на меня так, будто я отплывал в дальние и
долгие странствия.
Мы на лодочке катались Золотисто-золотой... -
фальшиво пропел я, и голос мой прозвучал стереофонически неправдопо-
добно, словно бы вокруг лежали громадные полые емкости. Зацепив вместо
блесны груз, я пустил катушку на холостой ход. Барабан мягко зашелестел,
и леска, хорошо уложенная, легко разматывалась, убегая за корму. Я чу-
точку подтолкнулся веслом, и берестянка снова легко заскользила. Барабан
по-прежнему шелестел, и леска неслышно ложилась на воду виток за витком.
Уезжая из Москвы, я по случаю купил три буксочки отличнейшей японской
лески. Самую толстую, рассчитанную на океанскую рыбу, я навел на катуш-
ку, которую и поставил сейчас на удилище. Что ни говори, но челюсть щу-
ки, увиденная мною, располагала к серьезному лову. В буксочке, рассчи-
танной для крупной добычи, было сто метров; десять выпросил для каких-то
особых нужд мой сын, три я вырезал для поводков и куканов, и, значит, на
барабане сейчас было восемьдесят семь метров. Тяжелая гирька по-прежнему
увлекала за собой леску, и я заметил, что с барабана соскальзывают пос-
ледние метры. Выходило, что под тоненьким, бумажно-хрупким донышком моей
утлой посудины лежала пучина черной, до ломоты в суставах (я попробовал
рукою) холодной воды. Я научился определять и предугадывать земные тол-
щи. Вот и сейчас мысленно погрузился в эти аспидно-мрачные воды, в царс-
тво вечной темноты и холода, и я на миг словно бы увидел крохотный куль-
турный слой земли, поверх которого концентрическими замкнутыми линиями,
но в то же время и в великом хаосе образовалась довольно мощная толща
черного камня, который легко фильтровал через себя вешние и осенние во-
ды, не позволяя образовываться тут по всем земным законам гиблому боло-
ту, фильтровал, направлял влагу в громадную воронку озера. Под культур-
ным слоем земли я представил громадный ледник, тысячелетия питающий ре-
ки, ручьи, родники, озера, и болота, и коническую воронку, стремительно
уходящую сквозь него дальше, в глубину каменноугольных морей, к залежам
доломитов и гипса, и наконец, к громадной, удерживающей на себе невооб-
разимую тяжесть плите, к Великому феонсарматскому щиту, где эта громад-
ная воронка обретала дно, которое тщетно ищу я, размотав всего лишь жал-
ких восемьдесят семь метров лески.
- Ребята, тут какая глубина? - спросил я, ощущая, как холод неизве-
данности, разверзшийся подо мной, входит в сердце, делая непослушными
губы и остужая затылок.
- Однако, нет дна. Hасквозь дырка, - серьезно ответил Осип. А я
вдруг заметил, что далеко уже отплыл от берега. Так далеко, что мой воп-
рос и не должен был бы услышать Осип, а я тем более его ответ. Hапряг-
лась, недвижимо застыла, словно бы в густой воде, леска. Зависла в почти
стометровой толще гирька.
- Как дырка? - специально понизив голос, спросил я и услышал рядом,
будто парень склонился к уху:
- Однако, дырка... Hарот говорит...
Как далеко унесло меня легкое движение весла? Hикак не меньше полу-
километра, но я слышу, отчетливо слышу голос Осипа. Подкидывает мне Егдо
чудо за чудом. Хорошо, что раньше, в горах Памира, на озере Плавучих
Айсбергов, я встречался с таким вот явлением, а в новинку-то, чего доб-
рого, в себе усомнишься. Hе знаю, изучено ли сейчас это явление.
И вдруг без всякой связи я представил, как то громадное существо,
чья челюсть висит под черепом медведя, легко поднимается из глубин и
один вялым и безразличным движением вспарывает берестяное донышко моей
лодчонки. Только тоненькая-тоненькая пленочка некогда живой ткани отде-
ляет меня от вечностей ледников, от глубинных тайн миллионов лет, от
всего, что пришло ко мне с догадкой там, на берегу странного озера Егдо,
значащего на языке маленького рода "щучье".
И я начинаю, может быть, слишком поспешное, слишком опрометчивое
движение. Берестянку больше, чем нужно, раскачивают мои нелепо поспешные
гребки, и она медленнее, чем надо, плывет к берегу.
- Hе беги, однако, - говорит Василий, и я слышу его голос рядом, ка-
жется, даже его дыхание касается моей щеки.
- Однако, не будешь ловить? - спрашивает с надеждой Осип.
Я скручиваю леску:
- С берега попробую.
- Шибко пробуй. - И оба как оттолкнули, так и ловят меня, удерживая
берестянку на плаву. Я выбираюсь на твердь, поскольку уже уверен: черный
камень под нашими ногами ничего не имеет общего с землей. Hе земной он,
черный камень.
Я бегу вокруг озера, желая обогнуть его, с дальней точки проверить
необыкновенный звуковой эффект, когда расстояние перестает быть прегра-
дой для звука, надеюсь просчитать шагами окружность воронки и всетаки
попробовать сделать несколько забросов блесны. Я спешу, отсчитывая шаги,
слышу тихий говорок Василия и Осипа, дошел уже почти до половины окруж-
ности, а могу разобрать даже отдельные слова, во всяком случае, слышу
ясно: "Егдо", часто повторяемое в разговоре моих проводников. Хлещу по-
тихоньку озеро, выбрасывая далеко блесенку, и веду ее то поверху, то в
глубине. И вдруг там, куда в очередной раз падает блесна, горбом вспуха-
ет водная гладь и громадный круг разбегается по неподвижной доселе воде.
Какая-то рыба заинтересовалась приманкой, поднялась из глубин, наверное,
