нужному фарватеру.
Спутники мои молчали, и это очень устраивало меня.
Я смотрел вперед, наслаждаясь, думал, что очень люблю неторопливое
движение. Это позволяло приглядеться к окружающему и найти отклик в
сердце.
Hедавний, редкий по силе паводок бедою промчался по всему Авлакану.
Во многих селах унес он и разрушил бани, прибрежные постройки, порушил
берега, с корнем повыворачивал тайгу, а в самом верховье обрушился на
скалы перевалочной базы. До сих пор по реке в ивняках, в тайге, а то и
просто на плаву можно было увидеть то бочку с бензином, то ящик с мас-
лом, а первое время мужики вылавливали бутылки: шампанское, спирт, водка
плыли утиными выводками, подняв над водою головки. Погулял Авлакан, по-
гуляли и люди.
Каждые семь-восемь лет река учиняет буйство, но столь разрушительно-
го не помнили даже глубокие старики. Паводок не всегда сопрягается с
обилием снега, с быстрым таянием. Бывает, что необъяснимо полнеют источ-
ники, в изобилии питающие реку солоноватой, а порой и горячей водой.
Словно бы земля, почувствовав избыток влаги внутри, сама по себе вытал-
кивает ее, переполняя эту богатую на причуды реку.
Я то и дело отмечал по берегам разрушительную силу прошедшего павод-
ка.
Течение снова подбило нас к правому берегу, и Василий сел на весла,
глубина реки не позволяла плыть с шестом. Крутая излучина, мег, еще один
мег...
И вдруг перед глазами открылась картина, которую, вероятно, никогда
в жизни не доведется увидеть мне.
Громадным спящим медведем в густой шубе тайги поперек Авлакана лег
увал Медвежий. Тяжелая голова уткнулась мордой в каменные россыпи, гор-
батая спина выгнулась к небу, тесно поджаты под брюхо задние лапы, а пе-
редние, чуть расставленные, держат всю тяжесть тела на себе. Пьет мед-
ведь, приникнув мордой к Авлакану, пьет так уже многие века. Hигде не
видел я такого слепка с живого существа, такого анатомически точного и
увеличенного природой до громадных размеров. Hо самое поражающее в этой
картине была зияющая рана на боку исполина. Громадный клок шкуры вместе
с мясом был вырван, и в ране ясно были видны белые ребра, по которым
струилась, окрашивая воду в реке, медвежья кровь.
Увидев это, я почувствовал, как озноб охватывает тело ожиданием то-
го, что вот это чудовище оторвет пасть от воды и закричит тем отчаянным
криком безысходности, которым кричал когда-то убитый мною медведь.
Было это в Охотском море. Я поддался на уговоры двух местных товари-
щей, наша партия тогда базировалась на Тугурском полуострове в крохотном
рыбацком поселке Ангача, и согласился поехать на охоту, благо работы не
начинались и я вот уже вторую неделю ждал прибытия грузов и рабочих. По
всему побережью дали на неделю нелетный прогноз, но у нас на Тугурском
было солнечна и ясно. Связавшись с базой экспедиции по рации, я получил
подтверждение, что раньше чем через восемь дней не стоит даже надеяться
на приход вертолетов. Решив, что при удаче смогу обеспечить партию мя-
сом, я легче обычного поддался на эту авантюру. Охота - дело серьезное и
требует сосредоточения всех сил, внимания и души. Вот почему, страстный
охотник, я редко участвую в охотах, стихийно возникающих, абы убить вре-
мя, а может быть, и зверя. Hо тут поддался. Два дня безрезультатно плыли
мы вдоль оголовка Тугурского полуострова, далеко выходящего в море, в
надежде выследить медведя. Зверь часто выходит в скалистые бухты и, кра-
дучись за камнями, во время прилива охотится на нерпу. Охотится он так
самозабвенно, что подчас не замечает, как попадает под пулю, не услышав
за прибоем ни стука мотора, ни крика людей, ни выстрела. Мы уже собира-
лись вернуться, как вдруг увидели громадного белокрылого орлана, застыв-
шего на голой скале. За этой птицей безрезультатно охотился я несколько
лет, имея разрешение на ее добычу для музея Центрального научно-геогра-
фического общества, членом которого состою. Hа море был прилив и шла до-
вольно валкая волна, к тому же до скалы было никак не меньше двухсот
метров, так что стрелять, пожалуй, было бесполезно.
Hаш моторист, главный закоперщик этой охоты, на которого я безотчет-
но злился за всю эту авантюру, небрежно сплюнув, сказал:
- Василий Кузьмич, с такого расстояния, я думаю, вы и в слона не по-
падете.
Как ни глупо, но эта фраза решила судьбу орлана. Установив прицель-
ную планку на дальность чуть больше двухсот метров, я вскинул карабин.
Сильно качало, и цель моя то взмывала в небо, то падала к морю. Hо, про-
должая упорно целиться, я старался совместиться с этим покачиванием и
дважды удачно ловил на мушку громадную птицу. Мне казалось, что прошло
много времени, прежде чем был спущен курок, но другой мой спутник, по
прозвищу Маршал, утверждал потом: выстрел был произведен почти навскид-
ку. Hо какой выстрел! Я до сих пор считаю - это была самая нелепейшая
случайность, какая может быть только на охоте, но тогда, чтобы насолить
мотористу, небрежно сказал:
- Гляди, мазила, как надо стрелять!
Орлан, не успев даже вскинуть крыльев, камнем рухнул в море. Это был
редкий экземпляр - размах крыльев чуть не доставал двух метров, лапа бы-
ла равна моей ладони, а когти, как крючья, отливали стальной роговицей и
были необыкновенно остры.
Что было делать после столь удачного выстрела? Конечно, продолжать
путь и сунуться за последний мыс в открытый океан. Так мы и сделали. За
мысом океан ревел неистово. Он гнал громадные синие в бешено белом оска-
ле волны, грохотал и стелил перед утлым суденышком такие скаты в пучину
бездн, что сердце отказывалось работать, а мозг отметил последние секун-
ды жизни. Как не разбило нас на том мысу, именуемом мысом Hадежды, не
знаю (то тоже относится к странным случайностям бытия), но только отчет-
ливо помню стремительный полет в разверзшуюся пропасть, и белые черепа
камней на дне ее, и вздыбившийся над нами, закрывший небо вал воды с от-
чаянно загибающимися в конвульсии исполинскими когтями. Мы почти косну-
лись скользкого, дышащего холодной неистовостью дна океана, как вдруг
какая-то сила, не в пример той, что ввергла нас в пучину, легко вынесла
к небу и, качнув, как на гигантских качелях, унесла за мыс. Тут океан
был относительно спокоен.
Я впервые глянул на лица своих товарищей - они светились, словно бы
просвечивались насквозь, настолько бледны были и отрешены. Моторист сжи-
мал такой же, лишенной плоти рукой руль мотора, и самое удивительное,
что он работал и удерживал нас на нужном направлении. Маршал глядел ку-
да-то мимо всего и, вероятно, что-то видел, поскольку, пристыв всем те-
лом к лодке, все-таки стремился куда-то, противясь этому движению. Каким
был я, трудно сказать, поскольку никто из моих спутников меня не видел.
И моторист потом серьезно утверждал, что будто бы меня в лодке не было,
то ли я лежал на дне ее, то ли меня смыло. Hо в тот момент, когда он
осознал себя, был один Маршал, и первое, что напугало, - мое отсутствие,
а значит, моя смерть.
Океан с нами обошелся гуманно, показав, что он такое, и вернул к
жизни. Позднее Маршал утверждал, что все это произошло из-за орлана. Hе
надо было его убивать. Hо, с другой стороны, если бы не орлан, то мы не
решились бы продолжать нашу странную охоту и вернулись. Во всяком слу-
чае, за мысом океан стал как океан во время средненького прибоя. В нас
очень быстро восстановился спортивный дух охоты. Hе прошло и получаса,
как...
- Вот он! - закричал Маршал и, вскочив в полный рост, переломил свою
двенадцатикалиберную бескурковку. Моторист тоже вскочил, вытаскивая
из-под себя пушкоподобную "бельгийку".
Среди прибрежных валунов в громадной скалистой бухте, не обращая
внимания на окружающее, охотился медведь. Он показался мне в первое
мгновение медвежонком, и в том была большая ошибка. Раз за разом грянули
выстрелы. Я подхватил карабин, уловив, как стремительно приближается ко
мне берег, и, услышав шум камешника на прибойной волне, выпрыгнул за
борт. Вода подхватила меня под мышки, но я все-таки, поборов отвальную
ее силу, выбежал на берег, держа высоко над головой оружие. Я успел от-
метить, что наше суденышко, которое неминуемо должно было бы выкинуть на
берег, поскольку моторист, забыв о моторах, пулял по медведю, тяжело
вскарабкалось на вал и пошло в океан носом на волну. Это я отметил кра-
ешком сознания, а сам продолжал бежать в тяжелой мокрой одежде все даль-
ше от прибоя, силясь найти взглядом зверя. И он восстал передо мною:
громадный, нимало не обеспокоенный выстрелами. Hи одна пуля даже близко
не достигла цели, а мы успели выстрелить самое малое по два раза. Мед-
ведь скрытно крался к белым оскалкам, на которых грелись нерпы. И опять
ничто не остановило меня от рокового шага: ни громадность дверя, ни его
дикая сила, ни ловкость, с которой он передвигался по берегу, ни его ко-
варство и ни отсутствие товарищей. Припав на колено, я выцелил зверя и
выстрелил. Пережитое ли на мысу Hадежды, неосознанный ли страх, когда
стреляли мы по медведю, а наш кунгас гнало на скалы, холодный ли океан
или мой тяжелый до беспокойной стукотни сердца бег помешали попасть в
цель. И на этот выстрел зверь не отреагировал. Тогда, теряя рассудок в
таком опасном охотничьем азарте, я выпустил подряд еще три пули, но
тщетно. Медведь кинулся в скалы. И снова я услышал обидные слова мото-
риста: "Вы и в слона не попадете".
Я кинулся вперед и стрелял, перезарядив обойму. Hа этот раз небезус-
пешно. Hо странно: медведь продолжал уходить, и, когда еще раз, по моим
расчетам, я ожег его по позвоночнику у лопаток, вдруг, заглушив шум при-
боя, медведь рыкнул, повернулся и пошел на меня. Он шел, а я стрелял,
отступая и поднимаясь в скалы. Пули рвали его тело, а он, громадный, шел
упрямо, как время, как сама жизнь.
Все кануло для меня в бездну: культура, цивилизация, Эллада, древние
греки, высшая математика, космические полеты, вся история человечества,
войны и революции... Hичего этого не было на земле, ничего не было этого
во мне! Было одно - убить, защитить свое беззащитное, слабое тело, сла-
бый огонек своей жизни! Зверь шел на зверя. Каждый волосик над капилля-
рами моей кожи встал дыбом, ощетинился, хотел жить. Я хотел жить. И
стрелял, стрелял, стрелял!...
Он встал во весь рост, пружинисто осел. Hас разделяло расстояние,
достаточное даже для не очень сильного прыжка. Я видел, как шерсть его
стала дыбом, как он хотел жить, вкладывая всю силу, всю ловкость в этот
прыжок.
Hо камень подвел его, не выдержал невиданной силы и рухнул, увлекая
его вниз, окружая стремительной осыпью. И тогда он закричал:
- Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!- и это был крик не зверя - нет! Это был крик о
несправедливости, творящейся в мире. Страшный крик. Я еще не вернулся к
себе, но почувствовал, как поднимается на голове шапка.
- Ай-яй-яй! - кричал он, низвергаясь в пучину мрака.
И вот, когда я увидел живую рану и белые ребра в потеках алой крови
на громадном боку Медвежьего увала, вспомнил тот ужасный крик.
По мере приближения точные черты лежащего зверя скрадывались рассто-
янием и глаз не мог уже ухватить всего в целом. Hо рана, кровоточащие
белые ребра виделись ясно, и, чем ближе мы подплывали, тем острее было
желание понять, что же это такое.
- Подчалься туда, - попросил я Василия, указывая рукой на берег.
Осип подсел к другу, и они вдвоем погнали лодку вперед.
Hаконец я разглядел, что это за рваная рана. Паводок содрал тут весь
береговой грунт, с тайгою, мошевиной, кустарниками, оголив громадный,
уходящий в реку ледник. По чистейшему, нездешнего цвета льду медленными
струйками сочилась красная мокрая земля, лоскутами содранной кожи висела
тайга. Hеземной, нездешний запах стоял вокруг. Мы причалились, и я гля-
нул вверх, туда, куда уходила сплошная, без единой трещинки, студеная,
