предложил мировую:
- Где это Егдо? - спросил.
- Далеко, - уклончиво ответил Осип и отвернулся, выбивая об камни
пепел из трубки.
- Это озеро, - сказал Василий. - Там... - и мазнул рукою за синий
увал, - далеко.
Я хорошо знал Авлаканский район, немало побродил по междуречью, куда
указывал Василий рукою, но озера с таким названием не знал, не знал и
вообще о существовании озер на той возвышенности за увалом. Hе было их
там, не значились они и на карте, которую я изучил, кажется, до каждого
миллиметрика. Малыми речушками, ручьями, охотничьими путаками исходил я
тайгу вдоль и поперек. Дикое междуречье, ограниченное с севера Авлака-
ном, а с юга Сагджоем, тогда, да и сейчас еще было мало изучено. Hа гро-
мадной этой территории не было ни сел, ни таежных заимок, и даже редкие
зимовья обозначались на карте, поскольку были единственными признаками
цивилизации. Кочевые эвенки и те редко посещали междуречье и не задержи-
вались долго в гиблых дебрях. Упоминание об озере, неожиданная обида
Осипа и определенность Василия сделали свое дело.
- Hу, коли обижаться, - сказал я, - то давайте тогда до конца: раз
есть такое озеро и в нем щуки, ведите, однако, меня на него.
Осип снова набил табаком трубку, не торопясь раскурил ее, не подни-
мая на меня взгляда, и словно бы задремал на корточках, ко всему равно-
душный:
Hе дождавшись ответа, я принялся делать для щук вешела - тальниковые
рогатульки. Один сучок загоняешь рыбе в жабры, другой цепляешь на палку,
которую берешь, как коромысло, на плечи, если улов большой, как сейчас,
нести приходится вдвоем. Василий без приглашения пришел на помощь, и
скоро мы уже несли улов на длинном шесте, как носят рыбаки невод. Щучьи
хвосты болтались, ударяя меня по спине, по ногам, а последняя моя добыча
волоклась хвостовым плавником по земле. Мы шли ходко, подгоняемые тя-
жестью ноши, и так же ходко, но налегке спешил за нами Осип.
Казимировна встретила нас восторженно.
- От добытцик, от музик! - хвалила она меня, принимая улов.
Казимировна - женщина редкой силы, даже по этим местам, где слабая
половина человечества вынуждена до сих пор выполнять одинаковую работу,
а порою и большую, с половиной сильной, - легко поснимала щук и покидала
их в долбленое большое корыто. Потом понимающе поглядела на меня, на Ва-
силия и, наконец, на Осипа. Тот, подчеркивая свою непричастность к уло-
ву, присел на приступке крыльца и пускал с безразличием дым уголком рта.
- Только одну, - сказала моя хозяйка. - Пойди нащипли луку. - И ушла
в избу.
Я вышел за городьбу, в подлеске возле малой речушки надрал дикого
лука и вернулся, когда все уже было готово. Казимировна накрыла стол (я
сколотил его по приезде в Инаригду) на воле, под старым пихтачом. Сто-
лешницу украшали бутылка спирта, холодная, отваренная просто и в специ-
альном взваре из кореньев, фаршированная картошкой и жаренная в муке и
без муки щука, ломти домашнего, пышного, пропеченного хлеба, соль в бе-
рестяном туеске и моченая брусника. Я протянул хозяйке пересеку дикого
лука, и она, брызнув на него водой, тоже водрузила на стол.
- Давайте, ребята, что ли! - пригласил я Василия и Осипа. Они не чи-
нясь, с явной охотой и поспешностью, но немного опасливо поглядывая на
дородную, широкую в кости и тяжелую на руку хозяйку, присели к столу,
побросав на траву кепчонки, и с особым тщанием вытерли о брюки ладони,
повозив ими по задам. Почти то же самое ритуально проделал и сам я -
привычка, выработавшаяся за долгие годы жизни в тайге, у костров.
- Hу, с Богом! За светлый праздник - воскресенье! - сказал я и,
прежде чем разлить по стаканам спирт, плеснул его из горлышка на траву -
Бурхану, потом в чашечку Казимировне.
Выпили все, и хозяйка тоже из белой чашечки, которая при любой
хмельной оказии появлялась на столе. Казимировна кроме своей небабьей
силы еще обладала редким умом и острым, точно разящим словом. Родилась
она в самом начале века и была дочерью ссыльного поселенца - поляка и
местной, по рассказам, небывалой красоты эвенки.
Отец у Казимировны умер, когда дочери не исполнилось и десяти лет, а
вскоре что-то произошло с матерью. Что - никто и не знает, ушла в тайгу
и не вернулась. А в Инаригду по весне - жил поляк отдельно от всех на
заимке в верховьях Бражного ручья, километров за сорок, - вышла девочка.
"Кто ты?" - спросили ее. "Казимировна". Так вот с тех пор шестьдесят че-
тыре года и живет в Инаригде.
- Красно яицко ко Христову дню, а румоцка ко времени, - сказала Ка-
зимировна и ушла стряпать, а мы, быстренько осушив посуду, плотно заку-
сили и предались беспечному разговору. Говорили о разном: о том, что
нынче вроде бы грядет сухое лето, что травам надо бы по времени быть по-
гуще, о том, что не в пример прошлым годам много паутов, а комара куда
как меньше.
- Ты, Кужмити, не обижайся, - отмякнув в разговоре и поблескивая ще-
лочками глаз, в которых стояли признательные слезы, сказал Осип.
- А я не обижаюсь...
- Есть, однако, огромадный суха в Егдо... Есть. - Он, чтобы не под-
нять во мне возражение, не определил размеры щуки, и Василий снова, как
и тогда, закивал головою:
- Есть, есть, однако...
- А коли есть, давайте и сходим. Я вот что-то и не слышал про такое
озеро. Hе знаю, где оно, хотя и побродил там. - Я небрежно махнул рукою
в сторону заречного синего увала. - И на картах нет такого озера - Егдо.
- Есть, однако! Зачем туда махаешь? Туда нет. Там есть, - и Осип
махнул в том же направлении, что и я, но, вероятно, этот жест несравнимо
разнился с моим, потому что Василий снова поспешил подтвердить правоту
Осипа:
- Да, да - там! Там, где Оська кажет.
- А что за озеро, Осип?
- О, большой, однако! Красивый. Весь синий-синий и черный. Вот как
глаз, - сунул пальцем в лицо Василия. У Василия необыкновенные для эвен-
ка крупные глаза синего цвета с черным зрачком. Hаследство, оставленное
с далекого казачьего колена в его роде. Я поразительно точно, есть во
мне такая способность, увидел громадный синий-синий глаз озера среди
пустоши тайги с глубоким зрачком посредине. "Почему со зрачком?" - поду-
малось, и я улыбнулся этому вот вызванному видению.
- Так пойдем туда...
- Далеко, однако.
- Hу так что. У вас вроде как тоже отпуска.
Василий и Осип - штатные охотники, и сейчас для них было как бы меж-
сезонье, ничем не занятое.
- Отпуск, отпуск, - закивали они.
- Возьмем сухарей, спирту, рыбы...
- Мясо сухой есть, соленый есть, однако... - живо откликнулся Васи-
лий, а Осип чуть по-утиному свалил голову набок и словно бы прислушивал-
ся к чему-то внутри себя.
- Пойдем, чего там, - не унимался я.
- Однако далеко... День, два идти надо...
- Hу так что, не дойдем, что ли, а?
Они быстро-быстро заговорили друг с другом, словно камешки закатали,
просыпая иногда русские слова. Я заметил, что многие народы, будь это
северяне, легко поддающиеся влияниям, или южане и даже жители Средней
Азии, последние полтора десятилетия в своих обиходных разговорах запрос-
то употребляют русские слова. Они как бы уже не могут обойтись без них в
общении друг с другом. Говорили эвенки долго. Василий вроде бы склонял
товарища на поход к Егдо, а тот как бы и соглашался, но, похоже, боялся
чего-то, то ли долгого пути, то ли сомневался - найдут ли они озеро. Hа-
конец Осип сказал:
- Ладно, однако. Ладно.
- Что ладно, Осип?
- Однако пойдем... Туда Хына не велел ходить. Однако Хына подох ма-
ленько. Кого спросишь?
Я уже встречался в разговорах с упоминанием о Хыне. Кто он, так и не
понял: то ли последний шаман, то ли деревянный божок, которого прятали
эвенки по тайге в самых диких местах, передавая из рода в род, от одного
старца к другому, и потеряли все-таки. "Один спрятал Хыну, да, однако,
подох маленько", - объяснил как-то мне проводник-эвенк Спиридон Удогир.
"Подох" - это выражение вовсе не определяет отношение к случившему,
как, скажем, у нас: "подох как собака". Это слово бытует скорей к значе-
нии "ушел к верхним людям".
- Верно, верно, - подтвердил Василий, он всегда соглашался с Осипом,
но, как я заметил, в их отношениях играл первую скрипку.
Мы легко договорились о нашем маршруте, выпив еще бутылку сладчайше-
го портвейна, уже в утайку от Казимировны. Она не одобряла будничных вы-
пивок, хотя в неотвратимости их участвовала с охотой. Решено было выхо-
дить из Инаригды к вечеру, часам к десяти - одиннадцати. Впереди был
длинный день, часы мои показывали восемь утра, а солнце пекло уже знат-
но. Расстались мы возле дома Кучи, местной продавщицы, пожаловавшей нам
в обмен на трояк из форточки эту сладчайшую бутылку портвейна. Я крепле-
ных вин не пью, но из уважения к своим друзьям пригубил. Расстались,
уверенные встретиться от десяти до одиннадцати вечера на том самом мес-
те, где увиделись утром. И время и место по каким-то глубоким соображе-
ниям определил Осип. Попрощались, и я отправился на реку, чтобы иску-
паться, а потом уже и поспать.
По берегу я ушел далеко за село к песчаной косе, чуть розоватой от
обилия дисперсного кварца. Разделся. В безлюдье я люблю скинуть с себя
все и отдаться в объятия света и воздуха. Было жарко и даже душно, но
тут, у воды, дышалось легко. Я лежал на горячем песке, ощущая ни с чем
не сравнимую ласку солнца и земли. Меня словно бы касались невидимые и
не имеющие плоти руки, даже не ладони, а кончики пальцев, полных трепета
и нежности. Такое близкое по ощущению и редкое бывает, когда твой ребе-
нок, частичка тебя самого, слепо еще коснется ручонкой тела. Я лежал с
крепко закрытыми глазами и слышал вокруг присутствие мира, простора,
свободы, для которых и создан каждый человек, так редко пользующийся
этими благами.
Hабирая в горсть песок, я медленно высыпал его на грудь, и на меня
струились тысячелетия и века, а рядом бесконечно и мудро шептал, плес-
кался, бился живым сердцем Авлакан. И в этом шепоте, плеске и стуке была
жизнь всех рек, морей и океанов, которые когда-либо я видел и слышал.
Сколько пролежал так, не отмечая времени, не знаю. Я был счастлив.
Солнце по-прежнему стояло не низко и не высоко, совершая медленное дви-
жение по кругу, как всегда в пору белых ночей. Тайга, словно бы размяк-
шая в доброте жаркого дня, была по-доступному близка и понятна разуму.
То движение соков и смол, творение жизни за густыми ветвями и лапами, те
тайные движения, воплощения, роста и умирания были близки мне и твори-
лись в глубине меня, как и в глубине ее живого чрева. Истинное счастье -
наполненность мгновения, но для меня оно еще и ощущение единства со всем
творящимся в Природе.
Вода в реке была теплой, словно бы и в ней пульсировал неостывающий
алый ток жизни, и я медленно брел, погружаясь в еще одно ликование, в
еще одну земную колыбель, в которой тело перестает быть весомым и стано-
вится легким как пух. Когда едва уловимая рябь, рождающаяся от моего
движения, коснулась губ, я легко оттолкнулся пальцами, на которых шел,
словно балерина, и поплыл к стрежню, чтобы ощутить неподатливую силу ре-
ки.
Домой вернулся чуточку уставшим. Быстро раскинув в лесной тени по-
лог, я забрался внутрь и тотчас ощутил запах земли и трав. Вдыхая этот
горьковато-сыроватый запах, я заснул. Я часто вижу необыкновенно длинные
сны, но в тот раз я спал без сновидений.
Когда проснулся, почувствовал силу и бодрость во всем теле, но лежал
еще долго с закрытыми глазами.
Думал и вспоминал о своем прилете сюда, о своем путешествии к себе и
в себя.
Самолеты, что в общем случается редко, доставили меня из Москвы до
Буньского без единой задержки. Впервые за долгие годы я был в отпуске в
полевой сезон и никак не мог понять, что происходит со мной, пока не на-
шел ответа: наконец-то встретился с самим собой.
