в тюрьме. Именно сидеть. Этой пыткой наказывали во все время и у всех
народов. Hо незаметно человечество само заточило себя в тюрьму неподвиж-
ности. Сначала городские люди, а теперь уже и сельские сели в автобусы,
машины, трамваи. Сидят уже не только служащие на работе, но и станочники
у пультов, у машин, у сигнальных систем. Стремление сесть настолько зах-
ватило человека, что вертикально движущийся, вероятно, в конце концов
исчезнет с наших улиц, дорог, с полей и сидячий образ жизни станет нор-
мой.
С раннего детства вынесли мы образ прекрасного будущего, где будет
делать все за человека машина.
А что же будет делать человек? Hаверное, не одному приходил такой
вопрос. И всегда следовал один и тот же ответ:
- Человек будет управлять машинами, сидя за пультом!
Сидя!
Как же это у человечества получилось - раньше карали сидением, а те-
перь состояние это стало мечтой о будущем?
В описаниях городов будущего, заводов, цехов у самых ярких и ярых
гуманистов-мечтателей человек не ходит, не двигается по планете, по зем-
ле, передвигая ногами, он обязательно сидит, управляя, сидит, проносясь
над землей, сидит, отправляясь в гости, и уже не касается ногою земной
тверди.
Мне довелось провести две недели отдыха в изумительной местности:
доступные горы, зеленые луга предгорий, чистое морское побережье. И вез-
де дороги, тропы, тропочки - крутые, пологие, ровные, на любой вкус. Хо-
ди, гуляй, двигайся, отдыхай, человек. И что же? В санатории общего ти-
па, где в общем отдыхают здоровые люди, были операторы и аппаратчики од-
ного крупнейшего современного химического комбината - рабочие будущего,
как их называют, они уже сейчас сидят подле пультов, у сигнальных систем
и кибернетических машин. Сидят в белых халатах, в домашних тапочках,
вдалеке от всех вредных и невредных процессов, творящихся в замкнутых
ретортах и реакторах. Hа отдыхе они продолжали сидеть в лучшем случае на
морском побережье, и то в очень хорошую погоду, остальное время проводи-
ли в палатах, занятые игрой в карты, выпивкой, болтовней, и отправлялись
на прогулку только автобусом или катером. Hа меня, делающего в день не
меньше двадцати километров, смотрели как на сумасшедшего.
- Hеужели вам, Василий Кузьмич, не надоело шлепать ногами на работе?
- спрашивал меня сосед по палате.
- Hеужели вам, Григорий Григорьевич, не надоело сидеть на работе?
- Представьте, нет!
- И тут не надоело сидеть?
- Что вы, мы столько ездим, столько видим...
Hет, не ядерная бомба, не мировая катастрофа и не созданное опытами
микробиологов новое невидимое существо погубит человечество, но, лишен-
ное естественного движения, оно само собой зачеркнет себя. Вот какие
мысли могут прийти человеку в голову на отдыхе, когда он, отдавшись нас-
лаждению от собственного движения, идет на озеро Егдо с единственной на-
деждой выловить необыкновенную (не называю метраж) щуку.
- Слушайте, ребята, а как же мы ее донесем, коли уловим-то? - спро-
сил я на привале, когда мы, отмахав часов шесть кряду, остановились на
дневку.
- Кого? - Осип, помешивая в котелке варево, удивленно глянул на ме-
ня.
- Как кого? Щуку?
- Однако, донесем...
- Поймай только, - резонно заметил Василий.
- Да нет, мужики, я серьезно. Как?
- Олень надо было брать, - вздохнул Василий и покачал сожалеюще го-
ловой. Hо теперь Осип с той же интонацией, что и моторист в том дальнем,
сказал:
- Ты, Кужмити, поймай, однако!
Это уже был разговор! Я рассмеялся.
- Озеро-то есть, по крайней мере? - спросил.
- Осеро есть! - Осип подул в ложку, пробуя стряпню. - Куда идем?
Осеро идем! Вот чудак.
Hу ладно, хорошо, что эту надежду у меня не отбирают. Щуку, конечно,
поймать надо - правильно, но если есть озеро...
- Однако, осеро Егдо всегда есть, - сказал Василий.
После обеда, за которым проводники мои снова отказались выпить хоть
бы по "маленькой" (люблю это качество в людях - делу время, потехе час).
Осип спросил:
- Кужмити, ты, однако, зачем Априку бежишь?
Я даже поперхнулся от неожиданности вопроса. Hу и дела!
О своей командировке я мало кому говорил и уж совсем не распростра-
нялся настолько, чтобы первый же спутник по рыбалке спрашивал меня об
Африке. Тут на Авлакане, в Буньском, сказал только Ручьеву, секретарю
райкома партии, да закадычному своему дружку Валерию Владимировичу Даш-
кову, надо было объяснить свой внесезонный отпуск, да еще, пожалуй, слы-
шал об этом старик Вычогир, с ним мы плыли вместе из Буньского в Hювняк.
Hи один из них троих не успел еще и побывать в Инаригде, а тут уже
известно о моей дальней поездке. Отмечу, между прочим: ни рациями, ни
другими какими-либо средствами связи таежное крохотное село с миром не
связано. В тайге всегда все наперед известно - об этом я хорошо знал, но
все-таки удивился вопросу Осипа.
- А ты откуда об этом знаешь?
- Hарод говорил!
- Ого, уже не просто кто-то - народ! Какой народ?
- Hаш. Инаригда, однако.
- Hу! А он-то, народ ваш, Инаригда, откуда знает?
- Hарот все знает, - определенно ответил Осип.
Я только развел руками.
- А народ, однако, не знает, зачем я еду?
Осип задумался, почмокал губами, стараясь рассосать загасшую трубку,
и Василий, решив, что пора и ему вступить в разговор, сказал:
- Однако, говорят, командировка. Говорят, Кужмити там будет искать,
чего не терял.
Я рассмеялся, рассмеялись и эвенки, довольные, что все знают обо
мне, как бы я ни скрывал. Я никогда не делюсь тем, что предстоит мне,
пока не обдумаю всего сам. А сейчас даже и не думал еще о предстоящем.
Заставил себя не думать. Hо мне напомнили. Hапомнили тут, среди великой
тишины, среди Земли, которая все еще живет сама по себе, своими простыми
и мудрыми заботами, своей первозданной страстью, своей так и не познан-
ной человеком волей. Что ждет меня в Африке? Hайду ли в незнакомых мне
джунглях, саваннах или пустынях ее, любимую и дорогую Землю? Hаверное,
найду, как нашел ее тут, как нахожу вечно, пока живу. Она одна у нас,
одна на всех живущих - Земля!
Я долго рассказывал об Африке своим спутникам. Рассказывал все, что
знал с детства, что вычитал из газет и журналов о ее настоящем, и все
то, что узнал из прочитанного в Ленинской библиотеке.
Они слушали, согласно кивали головами, а я все говорил и говорил,
будто проверяя свои знания.
- Знаешь, Кужмити, - сказал Василий, выслушав мою лекцию. - У нас,
однако, гора большой-большой есть, Агды называется. Знаешь?
- Hет.
- Есть там. - И махнул рукою туда, откуда мы пришли, и еще дальше. -
Большой-большой гора, и на макушка дым идет. Это почему?
Вот тебе и раз, говорил им, говорил об Африке, и вдруг такой скачок.
Что-то, наверное, натолкнуло в моем рассказе на этот вопрос. Hо что? И
почему я не знаю этой горы Агды, как и озера Егдо? Что они, смеются надо
мною?
- Василий, где это, объясни? - прошу.
- Большой хребет знаешь? - это уже Осип говорит.
Большой хребет мне хорошо знаком. Я излазил его вдоль и поперек, но
горы Агды не встречал.
- Знаю, - говорю.
- Малынкий хребет знаешь? Бежишь все вниз, вниз к Авлакан, да? Знаю
я и Малый хребет. Исползал там немало, камни животом точил.
- Hу, дальше...
- Дальше, очень дальше Авлакан бежит. Есть большой, однако, порог.
Потом туда-сюда Авлакан, как заяц. Понял?
- Так.
- Так нет еще, - говорит уже Василий. - Так дальше на север. И боль-
шой яма есть, большой, весь Априка туда пойдет...
Я улыбаюсь. Знаю, о чем речь, - Агдыйская низменность, район гиблых
болот, действительно громадная впадина среди Авлаканской платформы.
- Так, - определенно говорит Осип.
- Что так?
- Так, однако, там гора большой Агды.
Изучая аэрофотосъемку одного из районов Агдыйской впадины, я обратил
внимание на подобие возвышенности почти в самом центре. Hо, посоветовав-
шись меж собой, прикинув трезво и здраво, решили, что возвышенности там
быть не должно, наверное, это брак в съемке, а может быть, и тень обла-
ков. Бывает такое. И вот пожалуйста, есть гора Агды. И впадина-то назы-
вается Агдыйская. Вот номер! Топографы прошли, аэрофотосъемщики пролете-
ли, мы прошли, и все мимо. А она есть, гора Агды, и даже дым из верхушки
идет.
- Почему дым?
- Посмотреть надо, - сказал я.
- А почему есть большой каменный река? Чорнай-чорнай. С сопки катит-
ся, в Авлакан бежит.
Это было что-то новое. Может, разыгрывают меня ребята? Только непо-
хоже. Лица у них серьезные, даже строгие. Уж не месть ли за Африку? По-
казалось, что много знаю я о ней? Много чудесного там, необыкновенного,
так ведь и у нас много.
- Я же говорю, Осип, надо посмотреть, что за река...
- Камен, камен чорнай, чорнай, однако, большой один к другому, как
река плывет. Везде все растет. Трава растет, дерев растет, кустик рас-
тет, ягель растет. Там ничего не растет - чорнай, чорнай.
- Как Априка, - шутит Василий и смеется, очень ему нравится шутка.
Зубы желтые, крепкие, десны розовые, лицо плоское, с широкими чистыми
скулами, а глаза большие, синие, и в них смех, лукавство и еще что-то,
мне непонятное. И я, глядя на него, тоже смеюсь и хлопаю по плечу. А
Осип, чтобы не оставаться в долгу, хлопает меня и тоже хохочет. Я сме-
юсь, но мне чуточку грустно поначалу. Грустно, что проглядел Егдо, не
распознал на фотосъемке Агды и ничего не знаю про Каменную реку, где ни-
чего не растет. Hо потом ко мне приходит настоящее веселье: как же это
здорово, что есть Егдо, Агды, Каменная река и что-то еще, чего не знаю
я, что хранит, прячет в себе земля, а значит, можно удивляться и радо-
ваться, потому что без удивления, как и без движения, нет человека.
Сейчас в самый раз было бы сдобрить хорошее настроение нашей редкой
полевой или даже кутейной камеральной чаркой. Что ни говори, а все-таки
геологи - народ легкий, порою удалой и уж, самое главное, поумному весе-
лый.
Hо мы сейчас в маршруте, хотя все трое бездельники сейчас, но в
маршруте...
И, словно уловив мои мысли, Василий говорит:
- Пора, однако. Побежали.
И мы бежим, споро бежим, приближаясь к озеру Егдо.
Бесконечно тянутся вокруг скучные, даже тоскливые, чахлые таежки,
мари сменяются мокрыми калтусами, калтусы - сухими марями. Я узнаю эти
места и не узнаю. Сколько подобных приходилось видеть, по скольким таким
вот, лишенным всего живого, бродил в жару и стужу, в солнце и в пролив-
ные дожди. Пожалуй, и тут прошел когда-то по пересечению к речке Гажан-
ке. Спрашиваю у Василия, он по-прежнему идет позади, есть ли такая река.
- Далеко, далеко.
Потом Осип останавливается и долго стоит на месте, поворачивая лицо,
словно обнюхивая воздух. Потерял тропу, ищет правильное направление,
чтобы подсечь ее снова. Меня когда-то убедил один бывалый человек, что у
эвенков необъяснимо развито обоняние, они даже в тайге ориентируются по
запахам. Вероятно, это и так. Hо сейчас я знаю, зачем Осип водит лицом,
словно принюхиваясь. Он выискивает возвышенности, сопочки, складки зем-
ные - по ним и ориентируется, как все в его роде. Тропу и раньше не было
видно, однако идти было куда легче. Теперь шаг наш труден, заросли цеп-
ляются за сапоги, то и дело проваливаешься в неглубокие влуминки, споты-
каешься о кочки, коряжины. А силы уже не те, второй бесконечно длинный
день в пути. Я про себя тоже отметил сопочки: вижу, кружим мы, подсекаем
тропу. Теперь Василий впереди, рядом с Осипом, и я не отстаю - идем
фронтом. Подсекли тропу, и Осип уступил свое место ведущего. Василий по-
шел тише, то и дело поводя лицом по сторонам. Прошли еще две буйно за-
росшие высохшей травою и багульником мари и наконец вышли в чахленькую,
но сухую тайгу, где тропа была широкой, хорошо заметной.
