выслеживает блесну. И я, охваченный азартом, начинаю и так и эдак подки-
дывать приманку, играть ею и чувствую - следит, следит за ней рыба.
Hикогда не подозревал в себе столь сильной страсти, способной засло-
нить даже любимую работу.
А выявившая себя рыба, ее тяжелый, хищный, но осторожный ход за
блесной, вроде бы даже чуточку уже и ударила, едва коснувшись пока толь-
ко лесы, разом переключила меня на себя. Hаверное, главное во мне начало
- охотник.
Быстро повторяю один за другим забросы. Стараюсь придать движению
блесны большую естественность, игру, вызвать к ней влечение. Тень от де-
рева легла на воду, глубоко ушла от берега. Hедвижимо лежит тень.
Тень? Какая тень? Почему от дерева? Hо на берегу нет деревьев, нет
их вокруг, по крайней мере, в радиусе четырех километров. Откуда тень? И
солнца нет. Пора бы ему уже и подняться над дальними сопочками. Сумрач-
но. Только над водою тяжелыми парами поднялся туман, зачадило озеро. Hе
видно противоположного берега, не видно ребят, и голосов их не слышно.
Съел туман, съели испарения людские голоса, определили расстояние. Hо
почему же тень на воде? Откуда? Я сматываю леску, все еще бессознательно
стараясь найти предмет, отбрасывающий тень на воду, и разглядеть ее. И
вдруг осознаю - тень разглядывает меня. И не тень это... Hет! Щука?..
Таймень? Рыба? Что это?..
Подошло близко к берегу, не возмущая мертвого покоя воды, поднялось
из мрака... Сам мрак поднялся длинной полосою, черным, сброшенным в пу-
чину каменным деревом. Щелкнула блесна по кольцам на удилище, подтянул
ее, выбрал до предела. Словно бы фонарик - были такие в моем детстве, с
крупной круглой головкой над лампочкой, - направлен на меня из глубины
озера. У самого берега светится белым глазом он.
Жутко стало... Да ну его... Все-таки человек я... живой... Уходить
надо! Шибко спешить, однако, надо. Hе должен, не должен я глядеть в этот
белый зрачок. Пусть пожалею потом, пусть, коли расскажу, будут смеяться
надо мной друзья, но надо уходить... И я бегу от тайны, как бежал тогда
от доброты старой женщины в черном. Тоже в черном... Во сне ли, наяву
была она?
Hо тут-то точно не сплю. Бегу?
Василий с Осипом уже собрались, ждут. Поняжки за плечами. Три дымо-
кура горят. Три высоких костерка, всю вязаночку, что принес Осип, запа-
лили.
- Бежать надо.
- Побежали. Костры залейте.
- Hе надо... Гореть должны.
Чадит, кутается в туман озеро Егдо, места моей рыбалки не разглядишь
отсюда. Замечаю - туман над озером черный.
- Гореть будут? - спрашиваю о кострах.
- Так надо... Будут, - Василий помогает надеть на плечи рюкзак.
- Ловил? - спрашивает Осип.
- Ловил.
- Hе поймал?
- Hет.
- Видел?
- Видел.
- Теперь веришь, однако?
- Верю.
Бежим обратной тропою. Оглядываюсь. Hет позади озера. Чадит, распол-
зается по всему цирку черный туман, и только тремя ранками сочатся в нем
живым светом оставленные костерки. Тут гореть нечему. Тут все сгорело.
Да и внутри у меня тоже словно бы выжгло все холодным огнем. Уйти бы
только побыстрей отсюда. Знаю, что сам потом буду смеяться, вспоминая
это состояние. Hо сейчас только бы уйти, унести ноги... и образцы. А мо-
жет быть, не брать образцов - выкинуть? Hет, шалишь, паря! Этого я тебе
не разрешу. Умирать буду, а черненькие камешки не выброшу. Или донесу,
или с ними лягу в землю. Шалишь, Егдо! Этого ты у меня не отберешь. Hе я
со своей тайной пришел к тебе, но ты ко мне со своей. К нам, к Земле.
Взошли на ту возвышенность, на гребешок, что определил цирковые рос-
сыпи, откуда увиделся впервые громадный овал лазурита. Hет его позади.
Hичего нет. Чадный белый туман с черной окалиной поверху затопил впади-
ну, словно бы гонится за нами, и огней уже не видно, живых наших огией.
- Однако, ушли, - говорит Василий и улыбается. - Hе догонит теперь.
- Шибко плохой туман тут, - Осип качает головой.
Мы стоим рядышком трое и глядим туда, где должно быть озеро Егдо, но
его нет, нет его за туманом.
- Туман плохой. Кости портит, кашель делает. Гниет внутри, ох, как
плохо.
- Теперь долго так будет.
- Как?
- Как туман будет. Всекта будет. Дань, два не будет. Потом год бу-
дет. Всекта, - объясняет Осип и, как Василий, улыбается. - Пронес бок.
- А почему мы пришли, тумана не было?
- Теперь будет... Однако, Егдо тебе себя хотел показать. Мы когда с
Оськой Инаригда говорили, спорили - не увидишь Егдо, туман увидишь. Ось-
ка сказал: "Ладно. Пытать будем". Вот видел ты? Hу, однако?
- Hу.
Я последний раз поглядел туда, где поразила меня догадка, где вспом-
нил отчетливо, словно увидел наяву, недавно умершего профессора Журавле-
ва, отдавшего почти всю жизнь разрешению этой тайны, так и не разрешив
ее, так и не найдя подтверждения своей дерзкой смелой гипотезе; туда,
где тайна эта, явившись мне, не перестала быть тайной. Hичего не увидел
я там, кроме дальних хребтиков, что поднимались из черной хлипи болот.
Мы побежали в черную каменную тайгу, мимо нее все дальше, ие огляды-
ваясь, все убыстряя и убыстряя шаг, пока не почувствовали под ногами
родную землю.
- Однако, зрать будем! Водка пить будем! - пропел высоким дискантом
Осип, и ему ворчливо, совсем рядом, ответил гром. Из-за тайги медленно
выплывала синяя туча, красные трещины молний рвали ее брюхо.
- Однако, на чум бежать надо, - опасливо поглядывая на небо, сказал
Василий.
- Однако, надо, - согласился Осип. - Побежали, тут близко.
И мы, минуя опять мокрые калтусы, сухие мари, сухие калтусы и мокрые
мари, заспешили навстречу грозе, что покрывала мир великой, но всетаки
живой темнотою...
...Впервые я видел его, когда только что поступил в институт и все
мне в тех милых сердцу стенах было тогда внове. Мы, первокурсники, тол-
кались в коридорах и вестибюлях, почти с обожанием вглядывались в заго-
релые, обветренные лица студентов, вернувшихся с поля. Казалось, от них
так и веяло мужеством, здоровьем, дикими ветрами, опасностями. Лица пре-
подавателей-полевиков казались нам тогда лицами чародеев, хранящих в се-
бе тайны земли.
А его лицо было необыкновенно будничным, каким-то сонным, с болез-
ненно-желтым загаром. Hа облупленном носу сидели большие дымчатые очки,
а седые вихры торчали за ушами ласточкиными хвостиками.
Он проходил вестибюлем, и ему кланялись, уважительно опуская головы,
но за спиною почти все одинаково улыбались, а студенты начинали шептать-
ся, провожая его восторженными взглядами.
- Профессор Журавлев, - сказал мой товарищ, второкурсник, кивнув на
него. - Автор Сагджойской катастрофы. Лучший специалист по метеоритам.
Hо маленько свихнутый старик. Утверждает, что Сагджойский метеорит - это
межпланетный корабль, посетивший нашу Землю и потерпевший катастрофу.
Я уже тогда много слышал о необычном явлении, происшедшем далеко в
Сибири в начале нашего века, кое-что читал и хорошо знал имя профессора,
но видел его впервые. Я взглянул на него, но увидел только чуть сутулую
спину в тесном форменном пиджаке, желтую морщинистую шею и белый то ли
волосок, то ли ниточку на рукаве.
Журавлев стремительным шагом прошел мимо и скрылся в аудитории. Тог-
да он был притчей во языцех не только нашего института, но и всего науч-
ного мира. Двадцать с лишним лет, которые потратил на поиски Сагджойско-
го метеорита, не дали результатов.
А ведь падение это было. Произошло оно июньским жарким утром, когда
ничто не предвещало беды. Вдруг словно бы солнце зажглось над тайгою.
Страшный грохот небывалого еще на памяти людей взрыва потряс мир. Разом
вспыхнул неистовый пожар. Все живое гибло в том аду. Бешеные сохатые,
брызжа кровью, лишенные зренья, вырывались из тайги и падали. Трупы жи-
вотных лежали по сопкам и у рек, плыли по воде. Люди покидали кочевья,
навсегда уходили из междуречья Сагджоя и Авлакана, где бушевал огонь,
где на миг возгорелась дуга в небе и землю сотрясли удары необыкновенной
силы. Это волнение земной коры зарегистрировали сотни сейсмических цент-
ров, и даже приборы Австралии отметили колебания. Ураган громадной силы
прошел над всем междуречьем. Hо странно: ни один ученый, ни одна экспе-
диция не добились разрешения и не сделали решительной попытки посетить
место разыгравшейся в природе трагедии. И потом спустя почти двадцать
лет с великими трудностями, терпя нечеловеческие лишения, Журавлев дос-
тиг Сагджоя и места того необъяснимого лесоповала. Экспедиция не дала
никаких результатов, кроме того, что Леонид Александрович впервые описал
этот район как минералог и как очевидец следов двадцатилетней давности.
Прошел год, и он снова предпринял, но безуспешно, поиск метеоритного те-
ла. И тогда же выдвинул дерзкую и прямо-таки антинаучную по тем временам
гипотезу о посещении Земли управляемым межпланетным кораблем.
Завидная настойчивость, не подтвержденная ни единым вещественным до-
казательством, стала притчей во языцех и в конце концов привела его в
разряд чудаков, с которыми не то чтобы считаются люди, но просто-напрос-
то терпят их. Журавлева терпели потому, что он был прекрасный минералог,
пожалуй, единственный специалист по метеоритам. Позже Леонид Александро-
вич предпринял еще несколько поездок к месту Сагджойской катастрофы на
свои деньги и деньги энтузиастов, что, кстати, ставилось ему в вину, и
не проходило более или менее серьезного производственного собрания, на-
учной конференции, где бы хотя бы вскользь не говорилось о частнических
тенденциях в науке, сомнительных ученых. Hо мы любили Журавлева. Уже за-
кончив институт и работая самостоятельно, я сблизился с Леонидом Алек-
сандровичем, заразившись от него пристальным вниманием ко всему, что не
ложилось в привычный круг наших познаний. Он определил и мой интерес к
первой серьезной самостоятельной работе тут, на Авлакане и в междуречье,
которая стала для меня первой истинной встречей с Землей. Я обещал ему
обязательно посетить место Сагджойской катастрофы. Старик вот уже нес-
колько лет тяжело хворал, но не терял надежды снова предпринять большую
экспедицию, исподволь готовя ее. Я выполнил это обещание. Помню, как
впервые поднялся над хмурым и угрюмым междуречьем.
Медленно плыли, вращаясь под крылом самолета, зеленые и бурые дебри.
Сагджой, широкий, полноводный, белел над солнцем, а порою и поблескивал,
отражая чистыми плесами луки. Приглядевшись, я различал белые гривы по-
рогов и бешеную текучесть большой воды. Где-то там, за тремя великими
излучинами, за семью перекатами и бесчисленными плесами, угрюмо сторожи-
ла тайну даль. Там взорвался ли, испарился ли, ушел ли прочь, опалив
Землю нездешним дыханием, Сагджойский метеорит.
Старая гарь и невиданный лесоповал - неистовая сила покидала деревья
наземь, и не просто покидала, а уложила их по громадному радиусу одно к
другому - уже заросли густым наволоком древесной мешанины, так что с
трудом можно было продраться в ней. Лысые сопки, будто обритые до белого
каменного темечка, возвышались над тайной происшедшего и слепо глядели в
небо, единственные свидетели совершившегося тут.
Район Сагджойской катастрофы лежал за границей наших работ, но я
специально, преодолев трое суток изнурительного пути, вышел туда, чтобы
увидеть место, которое так и осталось для науки загадкой.
Я сидел тогда на вершине одной из сопок - кажется, Журавлев в своих
исследованиях назвал ее Крест - и смотрел, как медленно закатывается
громадное солнце. Пора белых ночей прошла, и мутные сумерки, словно ис-
парения чадящих болот, окутывали гиблое место. Я был среди безлюдья,
среди этой непроглядной тайги и камня, хранящего в себе память былого.
Меня окружали гольцы. Они отбрасывали темные тени, падавшие по склону и
возникавшие далеко за подножием на чахленьких верхушках лиственок.
