- Как хочешь: Вильгефорц при моей помощи выдаст вам голову Кагыра,
сына Кеаллаха. Мы знаем, где он находится, можем вытащить его как рака
из-под колоды в любой момент.
- Эва, какие у вас, оказывается, возможности-то. Ну надо же! Уж такие
у вас хорошие агенты в армии королевы Мэвы?
- Испытываешь? - скривился Риенс. - Или и впрямь не знаешь? Скорее
всего - второе. Кагыр, дорогой мой виконт, находится... Мы знаем, где он
находится, знаем, куда направляется, знаем, в какой компании. Тебе нужна
его голова? Ты ее получишь.
- Голову, - ухмыльнулся Ваттье, - которая не может рассказать, что в
действительности произошло на Танедде.
- Пожалуй, так оно будет лучше, - цинично проговорил Риенс. - Зачем
давать Кагыру возможность говорить? В нашу задачу входит загладить, а не
усугубить неприязнь между Вильгефорцем и императором. Мы провернем
дельце так, что все будет выглядеть твоей, и исключительно твоей,
заслугой. Доставка в течение ближайших трех недель.
Древний карпище в бассейне баламутил воду грудными плавниками.
"Бестия, - подумал Ваттье, - должна быть чертовски мудрой. Только на что
ему эта мудрость? Все время одна и та же тина, одни и те же кувшинки". -
Твоя цена, Риенс?
- Мелочишка. Где находится и что надумал Стефан Скеллен?
***
- Я сказал ему, что он хотел знать. - Ваттье де Ридо раскинулся на
подушках, играя золотым локоном Картии ван Кантен. - Видишь ли,
сладенькая моя, к некоторым вопросам следует подходить умно. А умно -
значит конформистски. Если поступать иначе, не получишь ничего. Только
протухшую воду и вонючий ил в бассейне. И что с того, что бассейн
сооружен из мрамора и от него до дворца три шага? Разве я не прав,
сладенькая моя?
Картия ван Кантон, ласково именуемая Кантареллой, не ответила. А
Ваттье вовсе и не ожидал ответа. В свои восемнадцать лет девушка, мягко
выражаясь, на гения не тянула. Ее интересы - во всяком случае, сейчас, -
ограничивались любовными играми и - во всяком случае, сейчас, - с
Ваттье. В вопросах секса Кантарелла обладала прирожденным талантом, в
котором сошлись пыл и техничность с артистизмом. Однако гораздо важнее
было не это. Вовсе не это.
Кантарелла говорила мало и редко, но изумительно и охотно слушала.
При Кантарелле можно было выговориться, расслабиться и восстановить
психическую кондицию.
- На моей службе человека ждут сплошные нарекания, - с горечью в
голосе сказал Ваттье. - Потому что, видишь ли, я не отыскал какую-то там
Цириллу! А того, что благодаря моим людям армия одерживает победу за
победой, недостаточно? А того, что наш генеральный штаб в курсе
малейшего движения врага, этого что, тоже мало? А того, что крепость,
которую пришлось бы штурмовать неделями, императорским войскам открыли
мои агенты, тоже мало? Так ведь нет, никто за это не похвалит. Важна
только какая-то задрипанная Цирилла!
Гневно сопя, Ваттье де Ридо принял из рук Кантареллы фужер,
наполненный знаменитым эст-эст из Туссента, вином Урожая того года,
который помнил еще времена, когда император Эмгыр вар Эмрейс был
маленьким, не имевшим прав на престол и чудовищно обиженным пареньком, а
Ваттье де Ридо - юным и малозначительным офицером разведки.
Это был прекрасный год. Для вин.
Ваттье потягивал вино, играл изумительными грудками Кантареллы и
рассказывал. Кантарелла изумительно слушала и молчала.
- Стефан Скеллен, сладенькая моя, - мурлыкал шеф имперской разведки,
- это комбинатор и заговорщик. Но я буду знать, что он комбинирует, еще
до того, как туда доберется Риенс... У меня там уже есть человек. Очень
близко к Скеллену... Очень близко.
Кантарелла развязала пояс, перехватывающий халат Ваттье, наклонилась,
Ваттье почувствовал ее дыхание и задохнулся в предвкушении блаженства.
"Талант, - подумал он. - Гений". А потом мягкое и горячее прикосновение
губ изгнало у него из головы всяческие мысли.
Картия ван Кантен медленно, ловко и талантливо доставляла блаженство
Ваттье де Ридо, шефу имперской разведки. Однако это был не единственный
талант Картии. Но о другом таланте Картии Ваттье де Ридо понятия не
имел.
Он не знал, что вопреки видимости Картия ван Кантен обладала
идеальной памятью и живым, подвижным как ртуть интеллектом.
Все, о чем повествовал ей Ваттье, каждое сообщение, каждое слово,
которое он при ней обронил, Картия назавтра же пересказывала Ассирэ вар
Анагыд.
***
Да, даю голову на отсечение, что в Нильфгаарде наверняка уже
давным-давно все забыли о Кагыре, не исключая и невесты, ежели у него
такая имелась.
Но об этом потом, а теперь отступим назад к дню и месту форсирования
нами Я руги. Итак, ехали мы довольно быстро на восток, намереваясь
добраться до района Черного Леса, который на Старшей Речи именуется Каэд
Дху. Потому что именно там проживали друиды, способные вы-колдовать
место пребывания Цири, а может быть, и извлечь указание на это место из
странных сновидений, тревоживших Геральта. Ехали мы через леса Верхнего
Заречья, которые еще называют Левобережьем, по дикой и практически
безлюдной местности, расположенной между Яругой и лежащим у подножия гор
Амелл районом, называемым Стоками, с востока ограниченным долиной Доль
Ангра, а с запада болотистым приозерьем, название которого как-то
выветрилось у меня из памяти.
На территорию эту никто никогда не зарился, а посему никогда и не
было толком известно, кому она в натуре принадлежит и кому подчиняется.
Кое-что на этот счет могли бы, думается, сказать аборигены Темерии,
Соддена, Цинтры и Ривии, рассматривавшие с переменным успехом
Левобережье как лен своей короны и временами пытавшиеся этаким же
успехом доказать свою правоту огнем и мечом. А потом из-за гор Амелл
накатились армии Нильфгаарда, и больше уже никто и ничего сказать не
мог, в том числе и относительно лена и собственности на землю. Все
расположенное к югу от Яруги принадлежало Империи. К тому времени, когда
я пишу эти слова, Империя захватила уже и многие земли к северу от
Яруги. Ввиду отсутствия точной информации я не могу сказать, сколь
многие и сколь далеко на север распространяющиеся.
Возвращаюсь к Заречью. Позволь, любезный читатель, слегка отклониться
от темы в пользу реминисценции, касающихся исторических процессов:
история данной территории сплошь и рядом творилась и формировалась как
бы случайно, как побочный продукт конфликтующих внешних сил. Историю
любой страны избыточно часто творят пришлые обитатели. Поэтому
пришлые-то бывают, как правило, причиной, последствия же их творчества
всегда и неизменно обрушиваются на головы аборигенов. Правило это
распространяется на Заречье целиком и полностью.
У Заречья было свое население, коренные заречане, которых постоянные,
тянущиеся годами раздоры и войны прекратили в голодранцев и принудили к
миграции. Деревни и села погорели, развалины дворов и превратившиеся в
пустыри поля поглотила пуща. Торговля захирела, торговые обозы обходили
запушенные дороги и тракты стороной. Немногочисленные оставшиеся
заречане превратились а одичавших невежд. От росомах и медведей они
отличались в основном тем, что носили штаны. По крайней мере некоторые.
То есть некоторые носили, а некоторые отличались. Это был в массе своей
народ неотзывчивый, простецкий и грубый. И начисто лишенный чувства
юмора.
***
Темноволосая дочь бортника откинула на спину мешающую ей косу и
продолжала яростно и энергично крутить жернова. Все усилия Лютика
кончались ничем - казалось, слова поэта вообще не доходят до адресата.
Лютик подмигнул остальной компании, прикинулся, будто вздыхает, возвел
очи горе, но не отступил.
- Да, - повторил он, скаля зубы. - Давай я покручу, а ты сбегай в
подполье за пивом. Должна же где-то тут быть потайная ямка, а в ямке
бочонок. Я прав или не прав, красотка?
- Оставьте вы девушку в спокое, господин хороший, - раздраженно
сказала жена бортника, возившаяся у печи высокая худощавая женщина
поразительной красоты. - Сказала ж я вам, нету у нас никакого пива.
- Уж дважды шесть раз было сказано, милсдарь, - поддержал жену
бортник, прерывая беседу с ведьмаком и вампиром. - Наделаем вам
налесников - блинчиков с творогом и медом, тады и поедите. В наперед
пусть деваха в спокойствии зерна на муку намелет, потому как без муки и
сам чародей блина не испекет! Не трожьте ее, пусть трет в спокое.
- Ты слышал, Лютик? - крикнул ведьмак. - Отцепись от девушки и
займись чем-нибудь полезным. Или "мимо арии" пиши!
- Пить я хочу. Выпил бы чего-нито перед едой. Есть у меня немного
трав, сделаю себе навара. Эй, бабка, найдется у тебя в хате кипяток?
Кипяток, спрашиваю, найдется?
Сидевшая на припечке мать бортника подняла голову от носка, который
штопала.
- Кипяток-то? А найдется, голубок, как не найтись, - забормотала она.
- Токмо остылый совсем. Лютик вздохнул разочарованно и подсел к столу,
где компания болтала с повстречавшимся на рассвете в лесу бортником.
Бортник был невысок ростом, крепкий, черный и дьявольски заросший,
поэтому неудивительно, что, неожиданно появившись из зарослей, он нагнал
на всех страха - его приняли за ликантропа. Самое смешное, что первым,
кто воскликнул "оборотень, оборотень!", был вампир Регис. Возникло
некоторое замешательство, но все быстро разъяснилось, а бортник, хоть на
вид грубоватый, оказался вопреки сложившемуся о бортниках мнению
хозяином гостеприимным и любезным.
Компания без церемоний приняла приглашение в его "имение". Имение,
которое на бортничьем жаргоне называлось "станом", располагалось на
очищенной от пней поляне, бортник жил там с матерью, женой и дочерью.
Последние две были женщинами выдающейся, но немного странноватой
красоты, явно говорившей о том, что среди их предков затесались дриада
или гамадриада.
Во время завязавшейся беседы бортник вначале казался человеком, с
которым говорить можно исключительно только о пчелах, бортях,
окуривании, лезивах, дуплах, воске, меде и медосборе, но это была лишь
видимость. - В политике? А что в той политике-то? Что всегда. "дань
требовают все более. Три крынки меду и полколоды воска. Едва дышу, чтобы
поспеть. От зари до захода на лезиве сижу, борти подметаю... Кому
дань-то плачу? А кто требовает.
Откедова мне знать, при ком ноне власть? Остатние времена,
того-этого, в нильфовой речи орут. Навроде-ка таперича мы ямперантная
провенция аль как-то так. За мед, ежели чего продаю, плотют императными
деньгами, на которых ихний король набит. По обличью-то навроде бы,
того-этого, пригожий, хучь суровый. Сразу видать...
Обе собаки - черная и рыжая - уселись напротив вампира, задрали
головы и принялись подвывать. Бортникова гамадриада отвернулась от печи
и прошлась по псам метлой.
- Неладный знак, - бросил бортник, - когда псы посередь дня воют.
Того-этого... О чем-то я думал сказать? - О друидах из Каэд Дху.
- А, ну да, того-этого... Так ты не шутковал, милсдарь? Вы и впрямь
хочите к друидам идтить? Жизень вам обрыдла или как? Там же смерть!
Омельники кажного, кто на их поляны войтить решится, хватают, в ивовые
клети втискивают и, того-этого, на медленном огню жарют.
Геральт взглянул на Региса. Регис подмигнул ему. Оба прекрасно знали
ходившие о друидах слухи, все до одного надуманные. Зато Мильва и Лютик
слушали с повышенным интересом. И с явным беспокойством.
- Одне говорят, - продолжал бортник, - что омельники мстят, потому
как нильфы им первыми досадили: ступили в святые дубравы перед Доль
