-- сострил Дама. -- Она ведь неграмотная, даже свей технический паспорт
читать не умеет. Коля, твоя штурмовка не рассказывала, какие чувства она
испытывала, когда в нее врезалось оконное стекло?
-- Коля, это на каком этаже? -- спросила я.
-- На 16-м.
-- А ваши чувства, товарищ капитан? -- продолжай шутить Дима. --
Писателю очень важно знать, какие страницы жизни промелькнули в этот момент
в вашем сознании. Детство, отрочество, первая любовь?
-- Совершеняе отчетливо помню, -- в тон ответил Клевцов, -- была
единствеввая мысль: до чего же хорошо, что в тот момент никого на ступеньках
не оказалась. Могло бы разрезать, как бритвой, а уж сбить -- наверняка.
-- Пока Леша не принес штурмовку, давайте вводить Олю в курс дела, --
предложил Вася. -- Значит, площадь крыши примерно пятьдесят на сорок,
покрытие, -- Вася ковырнул снег сапогом, -- бетонное... Коля, интересно,
когда вы топали по крыше, как стадо слонов, зрители в кинозале не свистели?
-- Что ты, они же "Золотую лихорадку" смотрели, -- ответил Клевцов. --
Лично мне, когда я Чаплина смотрю, хоть из пушки стреляй. Мы-то им вряд ли
мешали, а вот они нам... Когда снизу взрывы хохота доносились, мы
воспринимали это как кощунство. Что ваш топот! стекла, рамы, матрасы,
чемоданы сверху летели, врезались в крышу, как бомбы, разве что без взрыва.
Помню, апельсины по всей крыше рассыпались... Но если с самого начала, то
тридцатиметровку полковник велел подать сюда, на этот край. По ней мы и
поднялись.
-- Сколько вас было? -- спросила я.
-- Кроме Юры Кожухова, Володьки-Уленшпигеля и меня, полковник взял два
отделения газодымозащитииков. И штурмовок Слава подбросил штук двадцать
пять... Да, еще такое наблюдение, может, тебе пригодится, я ведь до сих пор
работал с фасада, а теперь, когда оказался во дворе, то увидел, что ситуация
здесь нисколько не лучше. Вон там, -- Клевцов махнул рукой на правое крыло
главного здания, -- спасали с двух автолестниц, а на этом крыле -- с одной.
Еще такая деталь: оттуда, с девятого этажа, свисала спасательная веревка,
какой-то растяпа бросил казенное имущество на произвол...
-- Не какой-то, а майор Нестеров, -- строго поправил Дима, -- это когда
драпал с Лешей из литобъединения... А вот он и сам, легок на помине. Где
пропадал?
-- Мороженое с вареньем в буфете, -- честно признался Леша. -- Ольга
Николаевна, хотите, я вам сюда принесу?
-- Бр-р, только мороженого мне здесь и не хватает!
-- Ладно, потом, -- обнадежил Леша, -- буфетчица знакомая, я вам без
очереди возьму.
Клевцов сосредоточенно смотрел наверх.
-- Полковник больше всего опасался, что огонь распространится до
верхних этажей, -- припомнил он. -- Ну, как в Сеуле -- факелом... Словом,
боялся опоздать. Когда мы сюда поднялись, огонь выбивался из многих окон,
хотя и не на всех этажах, и в отблесках было видно, что на лоджиях скопилось
порядком людей. А вот сюда, прямо где мы стоим, один с пятой лоджии на
связанных простынях спустился, а за ним другой на этих же простынях, только
не повезло ему -- оборвался. Полковник ему кричал: "Стой, где стоишь!", а он
не послушался. А может, и не слышал...
Это я уже знала: удачно спустился Соломатин, электромонтер, а разбился
Филимонов, слесарь.
-- Скорее всего не слышал, -- продолжал Клевцов. -- В первую минуту я
даже артиллеристам позавидовал, у которых наушники. Был сплошной гул, но это
еще ничего, а вот когда из гула вдруг вырывался чей-то пронзительный крик,
очень на нервы действовало. Из окон кричали, из лоджий. Одно хорошо --
раздумывать некогда, полковник сразу поставил задачу... -- Клевцов взял у
Леши штурмовку, ласково ее погладил. -- Две стальных тетивы, тринадцать
деревянных ступенек да стальной зубастый крюк -- вот и вся автоматика.
Палочка-выручалочка! Длина четыре метра, вес десять килограммов -- пушинка,
а двоих на себе запросто держит, двести килограммов. Ребята, вы тряхнете
стариной или мне урок проводить?
В нескольких шагах от нас высилась бетонная громада высотки. С самого
верха, из ресторана, доносилась музыка, откуда-то слышался женский смех,
веселые голоса; даже не верилось, что шесть лет назад здесь был ад. Я
вспоминала свое, вживалась в обстановку, и меня охватывало волнение. Да и
все вдруг посерьезнели, даже Дима.
Клевцов взял штурмовку и подошел к высотке.
-- Начинал я, за мной поднимались Юра Кожухов и Володька. На первых
четырех лоджиях никого не оказалось, забрасываю штурмовку на пятую -- это
считая от крыши кинотеатра, а от земли двенадцатый этаж высотки... Значит,
забрасываю -- и слышу детские голоса. Дети!
2. СЕРЕЖА КУДРЯВЦЕВ И ТЕТЯ ШУРА
Удивительно переплетаются человеческие судьбы! Жили-были на свете два
человека, самые обычные и простые, попроси их рассказать о своей жизни --
пяти минут хватит. И вдруг волею случая дороги этих людей пересеклись, и
возникло такое, чего простым и обычным никак не назовешь. Как два
неприметных, заурядных с виду камня: лежат себе годами, и внимания на них
никто не обращает, а возьмешь, ударишь один о другой -- искры!
Ну, понятно, тысячу раз в романах было, в пьесах и поэмах, когда
встречаются юные или даже не очень юные Ромео и Джульетта: ток из рук,
любовь с первого или второго взгляда и все последующее. Тут уже не просто
искры, а пламя бывает, всепоглощающий огонь! Но наша история развивалась
совсем по-иному, да и не могла иначе, потому что Сереже Кудрявцеву было
тогда чуть за двадцать, полгода как из армии пришел, а тете Шуре шестьдесят
с хвостиком; и то, что эти одинокие души потянулись друг к другу, в
романтические схемы никак не укладывается.
Началось с того, что весенним вечером вез таксист пассажиров, мужа и
жену, которые куда-то сильно опаздывали, всю дорогу переругивались и
подгоняли водителя, намекая на чаевые. И тут, проезжая пустынным переулком,
водитель увидел, что с тротуара пытается встать пожилая женщина. "Гони! --
протестовали пассажиры.-- Пьяная, наверное!" Но водитель уже остановил
машину, вышел, помог женщине встать и довел ее до крыльца. "Что с тобой,
мамаша? -- Оступилась, сыночек, езжай, спасибо тебе, дождусь кого-нибудь. --
А далеко тебе? -- Далеко, из гостей я, ты езжай, видишь, волнуются..."
Может, водитель так бы и поступил, если бы не увидел, что лицо женщины
исказилось от боли. Ничего не говоря, подхватил ее на руки, понес в машину и
стал осторожно устраивать на переднее сиденье. Пассажирам бы выразить свое
сочувствие или, на худой конец, смолчать, а они подняли крик; "Не имеешь
права! Опаздываем! На подсадку берешь без разрешения! За длинным рублем
гоняешься!"
-- Ну, и сволочи, думаю, -- рассказывал мне Сережа, -- и носит ведь
земля таких. А ну, ору, вылезайте из машины, пока не вышвырнул! -- И,
улыбаясь, закончил: -- Пошумели, но вылезли, портрет-то у меня
разбойничий...
А для незнакомого с ним человека Сережа и в самом деле выглядит
страшновато: нос у него перебит, еще с детства.
Привез Сережа тетю Шуру в домик на окраине, помог войти и собрался было
уходить, но она уговорила его поставить чай и угоститься на дорогу
пирожками. За чаем разговорились, и каждый рассказал за пять минут о своей
жизни: тетя Шура о погибшем на войне муже и тогда еще, в войну, умершей от
скарлатины дочке, Сережа -- о безрадостном сиротском детстве, о шоферской
службе в армии и общежитии, где сейчас живет. Уехал, ночью работы было мало,
а под утро спохватился, что не подумал врача к тете Шуре вызвать, оставил
одну в доме, беспомощную. Адреса он не записал, но цепкая шоферская память
привела его к этому дому: позвонил в поликлинику, вызвал врача, поставил
чай, накормил...
-- И она меня не отпускает, и сам я чурвствую, что уходить не хочу, --
рассказывал Сережа, -- Матери-то я не помню...
Ушел, потом снова проведать пришел, снова и снова, а потом перевез из
общежития свой чемоданчик и живет в том домике по сей день, скоро уже семь
лет. Так обрела тетя Шура любящего сына, а он -- мать. Когда я у них бываю,
то отдыхаю душой: нужно видеть, как они заботятся друг о друге, смотрят друг
на друга -- будто снова боятся затеряться в этом огромном мире. Видела я
любящих сыновей, но такого, как Сережа, -- никогда.
А пассажиры, которых он высадил из машины, оказались людьми
злопамятными. Через сутки Сережу вызвал директор таксопарка.
-- Брал на подсадку женщину без разрешения пассажиров?
-- Брал. Она...
-- Пассажиров высадил?
-- Да. Они...
-- Крыл их, грозился силу применить?
-- Да, потому что...
-- Зайдешь после смены, распишешься за строгач. На первый раз лишаю
премии, а в следующий...
-- А я ему говорю, что не распишусь, если не выслушаете, -- рассказывал
Сережа. -- Ладно, махнул, давай, только по-быстрому. Ну, выслушал, подумал,
вызвал секретаршу: "Приказ насчет Кудрявцева напечатала? Порви и брось в
корзину". И мне: "Работай, Серега, я этим склочникам сообщу, что меры
приняты. Но имей в виду: в следующий раз..." Справедливый человек, правда?
Ни директор, ни Сережа и думать не думали, что "следующий раз" наступит
очень скоро!
Когда они стали жить под одной крышей, Сережа начал уговаривать тетю
Шуру уходить со службы, а она иикак не решалась. Вот женится Сережа,
появится внучек -- другое дело, тогда и дня на работе не останется. А на то,
что внучеж рано или поздно появится, она очень надеялась: Настя, горничная с
15-го этажа, с которой она познакомила Сережу, все чаще поглядывала на нее с
тревожным любопытством будущей невестки.
В ту пору я и познакомилась с ними; по договору с таксопарком Сережа
был на неделю прикреплен к музею, разъезжал со мной и перевозил экспонаты;
слово за слово, мы разговорились, и он рассказал мне всю эту историю. Я не
раз забегала к тете Шуре на 12-й этаж, где она работала в бельевой,
радовалась ее спокойному счастью, с появлением Насти напрашивалась на
свадьбу -- и от всей души желала удачи этим славным людям.
Несмотря на свой "разбойничий портрет", Сережа был тихим и уступчивым
парнем -- тот случай, когда форма и содержание абсолютно не совпадали: не
пил и не загуливал, ни с кем не ссорился, был неизменно приветлив и
безотказно работал за сменщика, если тот брал больничный. Меня всегда
смешило, что, улыбаясь, он прикрывал лицо ладонью -- стеснялся. Такими
безотказными трудягами начальство всегда очень дорожит, и поэтому директор
парка был ошеломлен, когда на Кудрявцева снова пришла жалоба, даже не
жалоба, а вопль души выброшенных из машины пассажиров!
-- Да ты же настоящий хулиган! -- возмущался директор, обнимая и
поздравляя Сережу. -- Я же должен тебя гнать в шею с волчьим билетом!
И снова -- из-за тети Шуры!
Вез он на вокзал к поезду двух пассажиров и вдруг увидел, что из окон
Дворца искусств повалил дым. Первая мысль: половина седьмого, тетя Шура
кончает в шесть и ушла домой. И тут же вторая: а вдруг не ушла? А вдруг ее
снова попросили посидеть с детьми, как это было вчера и позавчера? И Настина
смена сегодня!
Я оговорилась: пассажиров он из машины не высадил, они наотрез
отказались. Он просто вытащил ключи, крикнул на прощанье: "Черт с вами,
сидите!" -- и бросился к центральному входу Дворца, куда уже подъезжали
пожарные. Подбежал к лифтам, из которых валом валили возбужденные люди,
вскочил в освободившийся, нажал на кнопку -- не идет! Вбежал в другой -- не
идет!
-- Куда прешь? -- набросился на него лифтер. -- Пожар, не ходют больше
