маневр" и в любой момент мог заменить другого, даже самого командира, то
отделение у Деда было -- пальчики оближешь, сладкий сон начальника караула.
Дед никогда на своих ребят не кричал, даже когда они этого заслуживали:
говорил негромко, спокойно, а чаще всего вообще объяснялся знаками, жестами.
И лишь после пожара, когда возвращались в караул, выдавал каждому за его
ошибки полной мерой.
Итак, на подмогу явился Дед, и у меня гора с плеч; наверное, к операции
большого масштаба я был подготовлен лучше, но потушить холл, коридор и
спасти людей -- в этом Дед любому пожарному генералу сто очков вперед даст.
Фактически он принял руководство на себя: несколько слов, несколько жестов
-- и его сорвиголовы в считанные минуты задушили из трех стволов огонь в
холле, залили пеной метров пятнадцать коридора, и мы ворвались в "Несмеяну"
как раз вовремя. Лучше бы, конечно, минуты на две раньше, но за счет чего
взять эти минуты? Не получилось раньше, и поэтому три женщины и Данилин, муж
твоей подружки Клюквы, получили довольно сильные ожоги. "Несмеяна" уже
горела, но, скажу тебе, Ольга, чистое золото твоя Клюква! Будь я молодой и
холостой... эй, чего записываешь? Не поливай она с девчатами из тазиков
двери и стену -- огонь ворвался бы к ним минутой раньше, и тогда... Даже
думать не хочется, что бы тогда с ними было. Они очень кричали, огонь уже
хватал за пятки... Ну, поработали из стволов по огню, по людям, выводили и
выносили, словом, пришли в самый раз, иначе было бы поздно, многие дыма
наглотались, были без сознания. Ты между прочим отметь себе, что на пожаре в
основном от дыма погибают, а не от огня... Двоих и я вынес, первую удачно, а
со второй хлебнул горя, точнее сказать, не горя, а дыма. Запиши, что Чепурин
совершил грубейшую ошибку, граничащую с головотяпством: несмотря на звуковой
сигнал, предупреждающий о падении давления кислорода в баллоне до
критического, я не успел своевременно спуститься вниз для замены баллона и
минуту-полторы работал без КИПа, ну и наглотался, конечно, всякой дряни до
одури. Помню, вынес ту, вторую, сбросил с себя боевку, уселся на пол и стал
изображать инвалида первой группы. Где? В холле, в Ванином КИПе -- с моим он
побежал вниз, менять регенеративный патрон и кислородный баллон. Ты потом
мне напомни, с КИПом у нас была связана одна пренеприятнейшая история... а
ну ее к черту, тень на весь гарнизон... Теперь об интересующей тебя детали.
Когда я сбросил с себя боевку, то остался в одной тельняшке, и женщина, та,
вторая, которую я нежно, или как он там написал, прижимал к своей груди...
вот трепач! -- эту деталь запомнила, доложила супругу: так, мол, и так, спас
меня какой-то пожарный моряк. А супруг, как тебе известно, оказался не
каким-нибудь хмырем, а директором универмага; навел справки, выяснил мою
личность и после пожара явился в больницу. Притащил апельсинов на целый
детский сад, шоколаду, банку икры -- видимо, он полагал, что я питаюсь,
главным образом этими продуктами; значит, торжественно явился, речь
произнес, благодарил, жал руки и в качестве компенсации за понесенный мною
ущерб при спасении его любимой жены предложил выкупить за наличный расчет
дубленку, причем без всякой наценки -- это он дважды и со значением
повторил. А Кожухов -- его кровать рядом с моей стояла, рявкнул во всю мощь
своих обожженных легких: "Это у вас прейскурант такой -- дубленку за жену?
За свою жизнь вы бы небось еще джинсы без наценки прибавили? Кру-гом! Шагом
марш!" Мы потом с полчаса хохотали, вспоминая, как директор попятился и
растворился в воздухе...
А потом был десятый этаж, высотка... Но это уже в другой раз, на
сегодня твое время истекло,
Чепурин все-таки рассказал мне о неприятнейшем случае, связанном с
КИПом.
-- Смотри, жалеть будешь, -- предупредил он. -- То, что у Клюквы два
жениха труса отпраздновали, это для тебя в порядке вещей, даже особого гнева
не вызвало, а если струсил пожарный? Да, милая, струсил, в никуда от этого
факта не уйдешь. Ну, рассказывать или не будем твою концепцию ломать, что
все пожарные -- сплошные герои? Будем? Что ж, тогда записывай своими
закорючками историю под условным названием "Аварийный клапан"...
К Чепурину то и дело входили, докладывали, подсовывали на подпись
бумаги, звонили, и беседа наша шла урывками. Ее нить, однако, он не терял и
продолжал в полуслова.
-- В прошлый раз ты излагала мне свои рассуждения о храбрости и
трусости; не спорю, логика в них есть. Верно конечно, что инстинкт
самосохранения сидит в в каждом человеке и одергивает его, но верно и то,
что подчинись мы, Ольга, этому самому инстинкту -- пожары туушить будет
некому; мы -- в огонь, а инстинкт хвать за фалды -- назад! Я уже не говорю о
фронте, где никто у своего инстинкта разрешения не спрашивал, идти или не
идти в атаку. На фронте, однако, по молодости лет я не был и посему
ограничусь тем, что видел и знаю.
Тривиальная истина: в мирное время каждый человек -- хозяин самому себе
в смысле выбора жизненного пути. Если человек и думать о штормах боится, он
в море не пойдет; если испытывает страх перед высотой -- путь в летчики ему
заказан; если по душе спокойная жизнь -- в геологических экспедициях делать
нечего. Эти азбучные истины я напоминаю только для того, чтобы подчеркнуть
совершенно особое требование, предъявляемое к профессиональному пожарному:
безусловную личную храбрость. Ты-то знаешь, что это не пустая декларация и
не самореклама: рукопашная -- а пожарные чаще всего воюют врукопашную --
сама по себе предполагает, что победить в ней может только сильный и
храбрый. Поэтому смелостью у нас никого не удивишь, как никого не удивит
летчик тем, что входит в пике, -- это качество заложено в самой профессии. И
если ты его в себе не ощущаешь, если дым и огонь сковывают тебя страхом --
ищи себе другое дело, благо возможностей у нас миллион. Но бывает, что
парень по неопытности своей делает ошибку, не то выбирает и платит за свою
оплошность дорогую цену...
Чепурии подошел к встроенному шкафу, вытащил из него КИП и поставил на
стол.
-- Громоздкий, -- неодобрительно сказал он, -- давно пора
сконструировать противогаз покомпактнее и полегче... Видишь в правом нижнем
углу наружной стенки кнопку? Это и есть клапан аварийной подачи кислорода,
или предохранительный клапан. Кислород из баллона поступает через редуктор в
дыхательный мешок, там повышается давление и, оберегая пожарного от
баротравмы, то есть разрыва легочной ткани, предохранительный клапап
автоматически стравливает избыток кислорода в атмосферу. Замечательная штука
-- этот клапан. Тяжелая работа, задыхаешься -- нажимай на него и получай
добавочную порцию кислорода. Усвоила? А теперь представь себе такую сцену...
Это уже было после "Несмеяны", когда мы пытались прорваться к киностудии.
Там, если помнишь, Сергей Хорев устроил в одной комнатушке фильмотеку,
навалил туда сотни две коробок с фильмами; пороешься в архиве -- найдешь
рапорт инспектора пожарного надзора об этом безобразии, написанный буквально
за день до пожара. На редкость гнусная штука -- нитроцоллюлозпая пленка, она
не только горит как порох, но и выделяет при горении сильно токсичное
вещество -- синильную кислоту с содержанием циана. К счастью, от этой пленки
уже отказались, нынче используют триацетатную, которая не выделяет ядовитых
веществ. Так вот, с фильмотекой произошло то, что обязательно должно было
произойти: когда до нее добрался огонь, металлические коробки раскалились, и
пленка загорелась. И но просто загорелась, а со взрывом -- каждая коробка
взрывалась, все больше отравляя и так уже отравленную атмосферу. Я эту
пленку гнусной назвал еще и потому, что выгорала она до конца, ни вода, ни
пена ее не брали. Хлопок за хлопком -- коробки взрываются, не подойдешь! На
Большом Пожаре, .Ольга, более, мягко говоря, неприятного участка не было --
из-за паров синильной кислоты, которая при повышенных концентрациях в
воздухе может отравить тебя даже через кожу, никакой КИП не помогает:
сильнейшая головная боль, тошнота, сердцебиение... А тут еще и температура
создалась невыносимая... Словом, хлебнули мы с этой фильмотекой, пока не
удалось открыть окна и сквозняком прогнать ядовитый дым. Кстати говоря, Деда
уже со мной не было, после "Несмеяны" я сразу же отправил его в выставочный
зал... Значит, такая была обстановка -- не из легких, но работали ребята с
полной самоотдачей, никаких претензий. И всетаки пресловутое шестое чувство
нашептывало мне, что лейтенант Н., назовем его так, проявляет инициативу
только для того, чтобы выйти из зоны задымления. Его Рагозин мне прислал с
отделением на замену Деду... Что-то, думаю, странно как-то работают вновь
прибывшие газодымозащитники, слишком уж самостоятельно, оглядываются, с моим
Ваней советуются... Ну, конечно, нет лейтенанта! Улучил момент, пошел его
искать, а при нормальном задымлении, Ольга, видны лишь контуры человека,
трудно отличить одного от другого, но вот я высветил Н. фонарем и заметил,
что руку он держит за спиной.
Он нажимал на аварийный клапан -- выпускал из КИПа кислород! В полной
тишине этот фокус бы ему не удался, так как кислород выходит с характерным
шипеньем, и Н. рассчитывал, что в дыму и грохоте никто ничего не заметит и
ни услышит. А выпустив кислород, он мог жестом показать мне на свой
манометр, уйти на законном основании вниз, на перезарядку, а там, глядишь,
можно и в медпункте на сердце пожаловаться, отлежаться до конца пожара...
А я только минутой назад отправил в медпункт двух настоящих ребят,
одного обожженного, другого отравленного... Сдержался, приказал немедленно
спуститься вниз и доложить полковнику Кожухову, что Чепурин отстраняет от
работы -- за трусость.
Теперь о том, почему я не назвал тебе его фамилии.
Честно и откровенно: в его падении во многом виноват и сам. Н.
несколько раз приходил ко мне на прием, просил о переводе с боевой работы на
профилактическую -- по той причине, что в опасных ситуациях он теряется и
чувствует себя очень скованно. А парень ростом чуть ли не с Лешу Рудакова,
мощный как трактор, я и слушать его не хотел, в голову не приходило, что в
этом геркулесовом теле прячется душа зайца... И свою вину я осознал.
Конечно, Н. был наказан, но из пожарной охраны мы решили его не увольнять.
Перевели, как он просил, в пожарный надзор и нисколько об этом не жалеем,
там он оказался на месте -- деловой, инициативный и растущий офицер... Ну,
разрушил твою концепцию или только слегка расшатал? Ладно, давай займемся
десятым этажом,
Еще о месте действия.
Любительской киностудии по замыслу тоже предназначались хоромы -- целое
крыло десятого этажа, а в конце концов, как и народному театру, достались
три комнаты, считая лабораторию и небольшой просмотровый зал на два десятка
кресел. Казалось бы, и за это спасибо, но киношники были оскорблены в лучших
чувствах и вечно жаловались, что их недостаточно ценят и понимают. Вообще
говоря, киношники -- народ своеобразный, каждый мнит себя индивидуальностью,
творческой личностью с только ей присущим взглядом на окружающую
действительность: "Я эту сцену вижу так... Я, по большому человеческому
счету, подсознательно чувствую... Я... я... я..." Я заметила, что никто
столько не говорит о своем философском восприятии мира, сколько киношники,
послушать их -- сплошные Гегели; на мой взгляд, однако, философия их
поверхностна и недорого стоит. Может, я и субъективна, но больше всего
эгоцентристов встречала среди них; они мнят себя мыслителями глобального
